Эроин

Heroin

Филипп Кальетти владеет рестораном «Олива» вот уже как пятнадцать лет. Ресторан грузному пятидесятилетнему итальянцу достался от отца, который, соответственно, получил его от своего отца. Каждый альфа семьи Кальетти вплоть до своего тридцатилетия сопротивлялся идее ведения семейного бизнеса, пробовал себя в разных сферах, а в итоге возвращался к тяжелым испытанным годами, дверям, на которых изображены две переплетающиеся ветки оливкового дерева. Таково, видимо, проклятие Кальетти, которым рано или поздно приходится встать или за стойкой, или за огромным столом посередине кухни ресторана. «Олива» всегда приносила стабильную прибыль, и пусть эта прибыль открыть еще один ресторан не позволяла и уходила на нужды совсем не маленькой семьи Кальетти, о его закрытии впервые задумался Филипп. Иронично, что из всех альф Кальетти по-настоящему горел рестораном именно Филипп. Он еще с подросткового возраста, пока его сверстники собирались пить пиво и курить за гаражами, прибегал в ресторан и, пробравшись на кухню, следил за поварами. В итоге Филипп выучился и стал не просто владеть рестораном, но и лично готовил для гостей. Филипп поменял меню, сделал небольшой ремонт и, воодушевленным, открыл двери для посетителей. К сожалению, рестораны в стремительно развивающейся столице появлялись как грибы после дождя, и вскоре «Олива» не смогла выдерживать конкуренцию. Филипп с тяжелым сердцем повесил вывеску «продается» и продолжил самолично вымешивать тесто для пасты, только уже для своей семьи.

Филипп прекрасно помнит тот судьбоносный для истории ресторана вечер, когда, несмотря на табличку «закрыто», зазвенел колокольчик на двери, и он вышел из кухни, чтобы отправить гостя поесть в другое место. На пороге ресторана стоял высокий альфа в сером пальто, на котором таяли встретившиеся с теплотой помещения снежинки. Черные волосы мужчины были зачесаны назад, его мощные плечи и руки, которые плотно облегало пальто, говорили о том, что он явно проводит не мало времени в спортзале. Выражение его глаз отпугивало, сулило угрозу и не давало внимательно рассмотреть красивое лицо с заостренными чертами. Филипп тогда понятия не имел, кто его нежданный гость, но нутром учуял, что если бы у слова <i>власть</i> был синоним, то это было бы его имя. Он просто вошел в ресторан, еще и рот не открыл, а Филипп уже был готов подчиниться. За все свои пятьдесят лет Филипп впервые встретил того, про кого можно было бы сказать «сосредоточие темноты». Было в его образе нечто зловещее, безжалостное, нечто, что Филипп тогда не смог распробовать и понять, но впоследствии осознал. У этого альфы, как оказалось, не было души. Мужчина попросил Филиппа сделать ему пасту аррабиату, и альфа, не сказав ни слова, приступил к приготовлению блюда. Таинственным гостем Филиппа оказался широко известный в криминальных кругах региона наркобарон Эмир Си.

Си с удовольствием съел пасту, запил ее бокалом вина и предупредил Филиппа, что будет отныне ужинать только здесь. Филипп вкратце объяснил альфе сложившуюся ситуацию и с улыбкой заявил, что следующий владелец ресторана вряд ли будет уступать ему в готовке пасты. Эмир вытащил из кармана пиджака чековую книжку, выписал сумму, на которую Филипп бы мог открыть еще несколько ресторанов, и, оставив чек на столе, коротко сказал «до завтра». С того вечера прошло три года, и теперь минимум два раза в неделю Филипп лично готовит своему самому дорогому гостю. Филипп открыл еще три ресторана в других городах, но сам надолго никуда не уезжает, по первому звонку помощника Эмира надевает фартук. Эмир не просто оплатил расходы и продолжает финансово поддерживать Филиппа, благодаря ему у альфы нет никаких проблем с налоговой, властями, и, тем более, нет страха быть ограбленным. Никто в этом городе не покусится на имущество, на которое положил глаз Си.

Сегодня с утра Филипп хлопочет на кухне, вытягивает тесто, варит маринару и ждет любимого гостя, который теперь и встречи часто проводит в ресторане. Ровно в два часа дня перед рестораном паркуется черный Escalade. Пара парней заходит внутрь, как и всегда, проверяя наличие угроз в преддверии приезда Эмира. Через двадцать минут прямо перед дверями паркуется Брабус Эмира, его сопровождение занимает оставшуюся часть улицы. Альфа выходит на тротуар, разминает шею и только собирается войти в открытую для него лично хозяином ресторана дверь, как слышит визг и оборачивается.

— Купите салфетки, пожалуйста! Заплатите за ту, что взяли, — вцепившись в ногу одного из ранее прибывших охранников, визжит мальчуган лет семи.

— Да отцепись уже, пиявка, — рычит охранник и, оторвав от ноги мальчика, толкает его к стене и швыряет следом пачку салфеток.

— Пиздец тебе, — насвистывает прошедший мимо охранника правая рука Эмира Си Кристиан, которого большинство называет «доктор», и подает ребенку руку.

Кристиану Ли тридцать лет. С Эмиром он познакомился несколько лет назад, когда альфу привезли к нему в больницу с огнестрельным ранением в бок. Кристиан тогда был дежурным, сам провел операцию, и пока Эмир шел на поправку, не отходил от его койки. С тех пор Эмир стал посылать своих парней к нему и сам доверял только рукам Кристиана. Кристиан уже давно не работает в больнице, выступает доверенным лицом Си и решает его проблемы с поставщиками. Кристиан высокий симпатичный брюнет, который пользуется популярностью у омег не только из-за интересной внешности, но и из-за буйного нрава. Он одержим боями без правил, является опекуном нескольких бойцов и не гнушается выходить на ринг и сам. Эмир его предупреждает, что если Кристиан потеряет руки, которыми периодически зашивает его, то он отрубит ему голову, только вот Ли пока не сдается.

— Подойди, — пробирается до костей сквозняк от тона, которым было сказано одно слово, и все собравшиеся на тротуаре альфы расступаются, оставляя охранника и Эмира друг напротив друга.

— Босс, я…

— Я не сказал, что ты можешь говорить. Ты новенький?

Побледневший охранник кивает.

— Знаешь, кто я?

Охранник кивает.

— Молодец, быстро учишься, и уже молчишь, — одобрительно хлопает его по плечу Си. — Значит, наказывать я буду не только тебя, но и того, кто, не натаскав, выпустил тебя в свет.

— Прошу… — опускается на колени охранник. — Я не знал, что…

— У меня два правила, о которых тебе, видимо, не рассказали, и это тебя оправдывает, — усмехается Эмир. — Я расскажу тебе их лично, а это значит, что в следующий раз ты не выкрутишься. Нарушение любого из этих правил влечет смерть, — буравит охранника недобрым взглядом альфа. — Первое правило — детям наркотики не продавать. Я часто слышу, что я мог бы куда больше зарабатывать, если бы не эти ограничения, ведь я бы взращивал себе следующее поколение подсевших на иглу, и я, как бизнесмен, с этим согласен, но правила менять не буду. Если здоровый лоб решает принимать, то ради дьявола, я только рад его снабжать, пусть платит. Но дети не могут принимать таких решений, поэтому мы им порошок не продаем. Запомнил это правило?

Охранник часто-часто кивает.

— Второе правило, которое ты нарушил — детей трогать, обижать, применять к ним насилие нельзя, — продолжает Эмир. — Я тебя все равно накажу, потому что даже если тебя не предупредили о моих правилах, ты не должен думать, что смеешь обижать ребенка, — подзывает прижавшегося к стене мальчика альфа, и тот, подбежав, сразу целует его руку. Эмир поглаживает его по голове и убирает руку.

— Ты из моих? — присев на корточки, спрашивает ребенка Си, и тот качает головой.

— Кристиан, — поднявшись, поворачивается к помощнику Эмир, — займись мальчиком. Сперва пусть Филипп его покормит, потом узнай, кто его выставил на холод с салфетками, если весь этот район под моей опекой, и подари той лишенной человечности твари свинец.

Кристиану очень сложно удержать лицо серьезным и не улыбнуться из-за режущего слух слова <i> «человечность»</i>, озвученного устами того, с чьим образом оно совсем не увязывается.

<b><center>***</center></b>
Озал проработал двадцать лет в охране первых лиц государства, объездил с ними почти весь мир, готов был ловить за них пули и один раз даже словил. Только в этом году он решил, что пора отправиться на заслуженный покой, но его планам не было суждено сбыться, потому что тот, кто водил за нос смерть, не увернется от ее повелителя. Озал сейчас может хоть час сокрушаться по прошлым ошибкам, в том числе по той, когда решил остаться служить своему кузену и нынешнему министру внутренних дел Мин Исому, но ему это не поможет. Ему уже ничего не поможет, и лучше выйти наружу, сдаться тому, кто сегодня явился за ним лично, потому что Озал прекрасно знает, что не пойдет сам — заставят. Он с трудом выходит на каменную лестницу, не смотрит по сторонам, сразу же поднимает лицо к небу и позволяет снежинкам после медленного танца находить покой на его лице. Наваждение длится не долго, забившийся в ноздри запах пороха быстро возвращает его в реальность, в которой кружится вокруг вовсе не снег, а серый пепел. Он ставит ногу на ступеньку, потом следующую, несет себя навстречу со <i>смертью</i>, с тем, кого недаром прозвали Си. Си стоит, прислонившись к гелендвагену позади, с руками в карманах брюк, пристально следит за жертвой, которую осталось только освежевать и подать. Озал останавливается в двух шагах от альфы, зажимает кровоточащую рану на плече, испачкавшую кремовый пиджак черным, и, стиснув зубы, шипит:

— Тебе это не сойдет с рук.

— Меняются только лица, но говорите вы все одно и то же, — со скучающим видом отвечает Си и скрещивает руки на груди. — Где он?

— Ты его никогда не найдешь, — выплевывает слова ему в лицо мужчина, — за два года не нашел, и дальше не найдешь. Не с той семьей ты связался.

— Значит, я впустую потратил столько ресурсов, — цокает языком Си, нахмурившись, поглядывает на массивные часы из белого золота, обрамляющие запястье, и выпрямляется. — Значит, ты бесполезная трата моего времени, — раскрывает ладонь, в которую кладут глок с высеченными на нем инициалами JK.

— Чонгук, убив меня, ты точно его не найдешь, — кровь отлынивает от лица мужчины, — ты не станешь…

Си выстреливает прямо в лицо, брезгливо морщится, заметив, как брызги крови расплываются на рукаве его белоснежной рубашки, и, выругавшись, начинает их закатывать, обнажая вздувшиеся вены, выступающие под орнаментальными рисунками, покрывающими обе руки.

— Когда уже они запомнят, что меня зовут Эмир Си? — Эмир возвращает пушку Кристиану и идет к дверце гелендвагена.

Процессия покидает двор части, оставляет позади несколько трупов, поднимающееся к небу пламя и оседающий за три мили пепел, всегда остающийся после одержимого огнем Эмира.

<b><center>***</center></b>

— Я хочу домой, отец, очень хочу, — кусает губы сидящий на кровати красивый омега с красными волосами и теребит кончик выглядывающей из-под покрывала простыни. — Я скучаю, — всхлипывает, крепче сжимает в руке трубку.

— Нельзя, Юнги, дорогой, пока нельзя, — доносится до него голос отца. — Обещаю, как только мы все решим, ты вернешься. Семья не оставит тебя.

Приверженность традиционным семейным ценностям — то, что отличает семью Мин от многих других. Министр внутренних дел страны Мин Исом прожил в счастливом браке двадцать пять лет, вместе с супругом воспитал двух прекрасных сыновей и долго горевал, оставшись вдовцом. Семья Мин пользуется безграничным уважением в стране и ставится в пример остальным. Дети Исома ни разу не были замешаны в каком-либо скандале и являются гордостью альфы. Старший сын-альфа Джиен занимает высокий пост в министерстве, ведет здоровый образ жизни и является завидным женихом. Юнги учится на юридическом факультете, регулярно посещает церковь, известен своей скромностью и покладистым нравом. Оба сына альфы, не покладая рук, трудятся как во благо семьи, так и страны. Юнги мечтает работать у отца, бороться с преступностью и быть достойным гражданином своей страны.

Несмотря на свою яркую внешность и ошеломляющую популярность среди альф, омега твердо решил, что до двадцати пяти лет о браке думать не будет. Юнги распланировал свою жизнь еще в четырнадцать. Сперва он отучится, потом начнет работать с отцом, а в двадцать пять выберет самого достойного честного альфу и свяжет с ним свою судьбу. Юнги планирует стать не просто хорошим супругом и папой своим будущим двоим детям, но и занять одну из руководящих должностей в министерстве. Юнги мечтает, что его имя появится в СМИ, как одного из главных борцов с преступностью, и представляет, как сильно им будут гордиться его еще пока неродившиеся дети и супруг. К супругу у Юнги тоже есть уже заученные требования, которые, кстати, так и не позволили ему до этого дня с кем-то построить отношения, потому что альфу, отвечающего всем параметрам, он пока так и не встретил. Первое и самое главное, будущий избранник омеги должен быть из уважаемой и известной семьи. Он должен быть высокого роста, желательно со светлыми глазами и волосами, потому что тогда, по мнению Юнги, у них будут очень красивые дети. Его альфа будет старше Юнги максимум на пять лет, обязательно должен иметь два высших образования, занимать высокую должность и быть галантным. Они построят дом по эскизу Юнги в загородном районе, недалеко от виллы, которую там купил отец омеги, чтобы часто ходить в гости.

Первое приглашение на свидание Юнги получил в тринадцать лет от старшеклассника, который курил и ездил на мотоцикле. Этого было достаточно, чтобы омега ему отказал. Во всех последующих кандидатах он тоже обязательно находил пункты, которые выбивались из списка его требований к будущему ухажеру. У Шивона из университета есть татуировки, Алекс не выходит из ночных клубов, сын папиного друга курит и даже балуется травкой, у парня, во внешность которого Юнги чуть не влюбился, есть привод за нарушение пдд с порчей имущества. Юнги не отчаивается, он точно дождется своего принца, а менять свой список требований и не думает. Юнги — идеал и образец самого правильного омеги, он столько сил вкладывает в свою внешность, которую сравнивают с красотой редких и сегодня продающихся только на черном рынке китайских фарфоровых куколок, он постоянно следит за фигурой, ведет здоровый образ жизни, прекрасно знаком с правилами этикета, свободно говорит на нескольких языках и цитирует всех известных философов. Юнги не собирается «дарить» эти годами отточенные умения и красоту какому-то проходимцу с красивой улыбкой. Он убежден, что заслуживает получить альфу, отвечающего всем его требованиям. И получит. Юнги не был замечен в сомнительной компании, всегда держался подальше от ветреных омег, его имя никогда не ставилось рядом с именами разгульной и хорошо известной в городе «золотой» молодежи. Он хорошо учился, все свободное время тратил на поглощение знаний и окружал себя только теми, кто никак бы не испортил репутацию скромного и примерного омеги.

— Я ведь тоже могу помочь, я не хочу быть сторонним наблюдателем, я хочу быть достойным тебя сыном, — собирает ноги под собой Юнги, со злостью смотрит на кузена, сидящего на второй кровати и отказывающегося убавлять звук телевизора. — Может, он уже забыл обо мне? Может, у него поменялись планы?

— Ты ребенок, Юнги, все еще не осознаешь весь масштаб угрозы, — устало отвечает Исом. — Это исчадие ада рыщет по всему свету в поисках тебя, и общепринятыми мерами с ним не совладать, но я обещаю, скоро это все будет казаться просто плохим сном, — успокаивает его мужчина. — Ты, главное, делай все по уставу, сиди тихо и слушайся кузена.

— Хорошо, — бурчит омега и, услышав писк, оповещающий о том, что дозволенное время по засекреченной связи закончилось, вешает трубку.

Первое покушение на Юнги случилось в канун его шестнадцатилетия. На автомобиль, в котором омега возвращался из школы, напали. Брат и отец тогда быстро среагировали, и, несмотря на то, что жертв избежать не удалось, омега отделался только испугом. Исом решил, что на сына напали из-за реформ, проведенных в полиции, и усилил охрану семьи. Не прошло и месяца, как в воздух взлетела загородная вилла альфы, где в то время должен был находиться готовящийся к поступлению омега. По счастливой случайности, Юнги тем вечером уехал в книжный клуб, в котором является председателем. Исом начал понимать, что дело здесь не только в его политике, ведь целью нападающих всегда был именно Юнги. Джиен старше Юнги на девять лет, и именно он является катализатором большинства решений, и логичнее было бы, если бы противники считали целью именно его. В ходе расследований Исому удалось выяснить, что руководил всеми операциями по ликвидации Юнги хорошо известный в регионе Эмир Си. Попытка связаться с ним напрямую не увенчалась успехом, но все встало на свои места, когда Си сам проявил инициативу и в ходе короткого телефонного разговора заявил альфе, что его сын-омега умрет от его руки. Исом бы легко решил этот вопрос, пусть его влияние и власть ограничены, рычаги давления у него все равно имеются, но Эмир Си один из немногих в этой части света, на которого они не распространяются. Свою карьеру Си начал мелким наркоторговцем, но сегодня ему принадлежат сеть казино и борделей, действующих в двух странах и выступающих прикрытием, ведь он является основным поставщиком наркотиков во всем регионе. Исом, который основную часть своей деятельности направил на борьбу с Си и ему подобных, не планировал в ближайшее время открыто вступать в войну с тем, кому подчиняется ночь, но в итоге оказалось, что названный Смертью объявил войну ему. Исом долго ломал голову, к чему только не прибегал, чтобы выяснить причину лютой ненависти этого альфы к своему сыну, ведь Эмир нацелен именно на него, а не на своего главного врага, а <b>узнав</b>, не испытал облегчения. Воевать с Си бесполезно, с ним не справился ни предшественник альфы, ни объединенные силы конкурентов Эмира. Исом планировал ликвидировать альфу, не доводить до суда того, кто легко из него выйдет прямо на свободу. Но сейчас Исом не готов. Предыдущие попытки провокаций и даже несколько подстроенных нападений ни к чему не привели, и последние годы Исом вместе с верными помощниками прорабатывает новый план ликвидации одной из главных угроз. Альфа убежден, что у Эмира сильные покровители, и он уже подозревает, кто именно прикрывает наркобарона. Даже без покровителя, с Эмиром было бы сложно справиться, ведь большую часть своей прибыли он сразу превращает в оружие, наращивает свою мощь и в итоге способен противостоять армии целой страны. Си вышел из бедного квартала, сам принадлежал мелким бандам и прекрасно знает, что такое жить в нищете. Он поддерживает и обустраивает бедные кварталы, а взамен население этих кварталов чуть ли не с детства работает на него и обогащает его казну. В истории страны уже было пару прецедентов, когда решение, принятое кабинетом главы государства, было отменено из-за давления части населения, которое до Си жило за чертой бедности. Это в частности касалось транспортных узлов, работы полиции и сотрудничества с иностранными государствами. Си постоянно сталкивается именно с Исомом, который курирует ведомство, контролирующее полицию. Люди Си хорошо обученные профессионалы, и ему почти никогда не удается ничего предъявить. Те редкие случаи, когда все же удавалось, заканчивались смертью свидетелей или отказом от показаний.

— Опять ноешь, — наконец-то щелкает пультом, чтобы убрать звук, Авель — кузен и единственная компания Юнги эти два года.

— Я не ною, я просто устал прятаться, — подходит к окну Юнги и открывает шторы. — Даже в этом доме я могу открывать шторы только на этом окне. Я ведь столько сил приложил и собирался приложить, чтобы помогать отцу, чтобы избавить страну от подонков, травящих наше население, а в итоге только и делаю, что прячусь.

— Не будешь прятаться — сдохнешь, — спрыгивает с кровати Авель, который старше Юнги на два года, и идет к нему.

— Мне всего восемнадцать, и я точно помню, что никого за годы своей жизни не обидел, почему кто-то в моем родном городе хочет меня убить? — в сотый раз спрашивает сам себя Юнги и нервно теребит серьги. — Я не успел начать свою войну с тем, с кем борются мой брат и отец, и в итоге уже стал его целью.

— Может, ты его отшил, может, это кто-то из твоих бывших, ты ведь недаром прозван «одержимостью альф», — язвит Авель.

— Прошу, лучше заткнись, — кривит рот Юнги.

— Только не плачь, — кривит губы Авель. — Я тебе это уже раз пятьсот говорил, что никто не знает, почему этот таинственный альфа одержим твоей смертью. Вот дядя знает, но он своему сыну не говорит, с чего думаешь, мне скажет?

— Я просто пытаюсь понять, — прислоняется лбом к стеклу Юнги и смотрит на тропинку внизу, ведущую к пруду. — Все же было так замечательно, я собирался поступать, стал бы юристом, потом пошел бы в академию, но все мои мечты сгорели в ночь, когда мне вручили новые документы и запихали в самолет, который с тех пор уносит меня куда угодно, но не домой. Мы меняем имена, страны, дома, я не успеваю ни с кем подружиться, чему-то обучиться. Иногда мне кажется, всю жизнь я буду прятаться. Как думаешь, есть ли что-то страшнее этого? Может, даже смерть не так страшна, как невозможность где-либо осесть, обрести стабильность, — смотрит на кузена омега. — Я бы нашел этого человека и спросил у него: почему он одержим моей смертью? А потом я бы сделал все возможное, чтобы он сел за решетку.

— Ну ты реально дурак, — хохочет Авель. — Спросить у того, от кого тебя прячет собственный отец, который, на минуточку, не простой человек, а министр — идея на миллион, — фыркает. — Я понимаю, ты соскучился по своей звездной жизни дома, ведь ты у нас самый красивый, самый скромный, икона омег и мечта всех альф, единственный в своем роде Лис. Ты же первый титул признанного красавца как раз в шестнадцать получил, но не успел насладиться лаврами, ведь, что поделать, даже у красавцев жизнь не малина, — не скрывает нотки зависти в голосе омега. — Поехали, охрана уже внизу, поедим, сходим в кино, и забудешь свои тупые вопросы.

— Я не забуду ни о чем, пока не вернусь домой и не начну помогать отцу бороться со злом, — убирает в полку лежащий на тумбочке дневник Юнги и идет за курткой.

<b><center>***</center></b>

— От имени главнокомандующего вооруженными силами, могу с уверенностью заявить, что мы готовы дать отпор любому врагу, и прошедшие сегодня учения это только доказывают, — говорит стоящий на трибуне под прицелами камер министр внутренних дел страны Мин Исом. — Пусть мы живем в мирное время и наши границы в безопасности, мы всегда должны быть готовы как ко внешним, так и внутренним угрозам. Также мы снова обсудили с министрами дружественными нам странами поставку нового оборонного комплекса.

Министр прерывается, увидев торопящегося к нему помощника, и, нагнувшись, слушает, что он шепчет ему на ухо. Через секунду пресс-конференцию отменяют, и журналистов просят покинуть зал.

— Что ты несешь? — нервно размахивает руками Исом, следуя за своим секретарем и помощником к своему кабинету.

Войдя внутрь, Исом стягивает начавший его душить после новостей галстук, и, подойдя к окну, в ужасе смотрит на разворачивающуюся перед глазами картину. Окна министерства выходят на море, в котором прямо сейчас полыхает только недавно приобретенная техника. Улицы наполнены воем сирен пожарных и скорых, на небе растекается кровавый закат, с которым сливается горящее море. Картина настолько ужасающая и одновременно завораживающая, что никто из наблюдающих не в состоянии отвести от нее глаз.

— Подонок, — шипит министр и, отвернувшись, обессиленным падает в кресло.

<b><center>***</center></b>

Эмир стоит на причале с руками в карманах черных брюк, обтягивающих накаченные бедра, смотрит на море цвета застывшей крови, зеркально отражающее полыхающее небо. Он обхватывает двумя пальцами любезно предложенную Кристианом сигарету и, присев на корточки, прикуривает от приземлившейся прямо у ног головешки.

— Скажи, Кристиан, кто в мирное время проводит учения, да еще технику скупает? — поднявшись на ноги, поворачивается к стоящему рядом помощнику Эмир и делает вторую затяжку.

— Тот, кто прикрывшись подготовкой к угрозам, демонстрирует свою силу, — морщит нос из-за запаха плавящегося пластика Кристиан.

— Верно. А я очень не люблю демонстрацию силы, — усмехается Эмир и вновь возвращает взгляд к аду, который самолично устроил на земле.

Эмир Си сегодня празднует свое тридцатилетие и делает это с размахом. Вместо свечек на торте — пылающие авианосцы, вместо гостей — все силы государства, брошенные на борьбу с последствиями взрывов. Вместо самого красивого омеги — захватывающий дух кровавый закат. Эмира ждет вечеринка, но он сомневается, что какая-либо вечеринка может стать конкурентом этой.

— Отличные фейерверки ты себе устроил, — давит выброшенный окурок подошвой ботинка Кристиан.

— Люблю делать себе подарки.

— А я люблю делать подарки тебе, — улыбается Кристиан.

— Меня ждет голова этого уродца Мина в багажнике? — выгибает бровь Эмир. Кристиан, несмотря на годы, проведенные рядом с этим альфой, снова этот взгляд не выдерживает.

— Нет пока, — прокашливается альфа. — К сожалению. Поехали в казино, парни ждут тебя.

<b><center>***</center></b>
Пять часов утра, за окном брезжит рассвет, рассеивает так горячо любимое Эмиром красное, заменяет на не менее любимый золотой. Эмир сидит на разворошенной постели, выпускает дым в потолок, видит в этом дыме причудливые узоры, прощается с остатками разносимого по крови дурмана. На огромной кровати кроме него спят еще двое омег, последние три часа ублажавшие своего ненасытного хозяина и себя. Пустые бутылки дорогого шампанского, остатки белых полос на столике и принесенный омегами торт, в растаявшем креме которого к утру утонули все свечи, говорят о бурной ночи. Эмир свечек не задувал, он торт не пробовал, даже в этом мареве секса и дури он думал только о том, что с удовольствием бы задул свечи жизни одного конкретного паренька, которого никогда не видел, но чья смерть может усмирить его жажду крови длиной в двадцать лет. Этот паренек постоянно ускользает из рук смерти. Для Эмира это уже оскорбление, он ведь недаром зовется Повелителем Смерти <footnote>Эмир — перевод с араб. «Повелитель». Си — перевод с японского «Смерть»</footnote>.

Эмир поднимается на ноги, с тлеющей меж пальцев сигаретой обнаженным идет к окну и смотрит на свое отражение в стекле. Они говорят, он хочет мести. Неправда. Это не месть, это огромное, ни во что не умещающееся желание причинить боль одному конкретному человеку, посмотреть, как он корчится в агонии, как ногтями раздирает свою кожу и молит о смерти. Это желание дать ему попробовать отчаяние в чистом виде, угостить его тем, чем он щедро угощал Эмира. Чонгук купил место для него прямо рядом с могилой своей любви, он украсит тропинку к могиле младшего Мина цветами, создаст все условия, и тот, кого он ненавидит всеми фибрами души, станет частым гостем на кладбище, куда ходил до этого только Эмир.

Один из омег бесшумно подходит сзади, обнимает альфу со спины, ласкает рельефное тело с выпирающими мускулами, проводит пальцами по кубикам пресса, по шрамам, напоминающим о боях за жизнь, и, поцеловав меж лопаток прямо в зияющую пасть набитого монстра, молит вернуться к ним в постель. Эмир поворачивается к нему лицом, тушит сигарету о подоконник и внимательно разглядывает красивые черты млеющего от его внимания омеги. Он поглаживает большим пальцем его скулы, спускается ниже, позволяет парню обхватить его палец губами, пососать, а потом проводит ладонью по кадыку, обхватывает тонкую шею и резко сдавливает. Пелена похоти сменяется на чистый ужас в глазах задыхающегося омеги, на горле которого сомкнулись железные тиски. Он цепляется обеими руками за запястье альфы, хрипит, отчаянно пытаясь сделать хоть глоток спасительного кислорода, но безуспешно. Эмир, не разжимая пальцы, приближает к нему свое лицо, всматривается в глаза, в которых первобытный страх сменился на мольбу.

— Вы, омеги, такие слабые, одно нажатие и ты мертв, — шепчет в побледневшие губы, взглядом забирает из парня остатки жизни. — Не забывай об этом, когда в следующий раз решишь, что можешь смотреть мне в глаза, — Эмир расслабляет пальцы, и омега, схватившись обеими руками за покрасневшее горло, заходится в кашле. Надышавшись, он покорно склоняет сперва голову, а потом и колени.

Сегодняшний рассвет прекрасен, он почти не уступает вчерашнему закату. Эмир любит эстетику, находит в красоте успокоение, предпочитает обладать всем только самым лучшим. Он может себе позволить. Там, где можно купить — звенит золотом, где нельзя — свинцом. Один его взгляд, взмах руки, и любой в здравом уме сдастся, и Эмир этой красоте обязательно найдет оправу. Омега на коленях похож на эльфа из скандинавских сказок, вроде бы даже носит титул самого красивого омеги родного города. Он так самозабвенно сосет его член, параллельно утирает не прекращающийся поток слез после пережитого потрясения, и Чонгук бы его пожалел, но тот, кого жизнь никогда не жалела, с этим чувством не знаком. Он пропускает меж пальцев его отливающие серебром белые волосы, любуется кукольным личиком, пухлыми губами и щеками, которые распирает его плоть. Омега и правда очень красивый, но Чонгук точно знает, его красота не предел.

He's got the fire and he walks with it

— Ты не видел моего папочку, у него есть пушка, — напевает красящийся у большого настенного зеркала в своей комнате Юнги. На кровати позади удобно расположился Авель, со скучным видом листающий Vogue.

— У моего папочки в глазах огонь, когда он проходит, все становятся на колени, когда он говорит, ветер утихает, — густо наносит на губы прозрачный блеск Юнги и довольный вертится перед зеркалом.

— Нет у тебя никакого папочки, что ты себе опять надумал, психопат, — фыркает Авель и, отшвырнув журнал в сторону, тоже идет к зеркалу, проверить свой макияж.

— Иногда с ним другой, и тогда я много плачу, он мой Клайд, я его Бонни, — вдевает в уши серьги никак не прекращающий петь Юнги. — Какая гадость, думаешь, мне нужен такой? — резко останавливается. — Я лучше умру. Просто песня прилипла.

— Я люблю твой голос, но твои завывания про твоего несуществующего папочку меня достали, — закатывает глаза Авель.

— Мне не нужен папочка, это фу, мне нужен красивый и сильный альфа, который будет меня обожать, — обиженно отвечает Юнги. — Папочка нужен глупым омегам, романтизирующим такое уродство.

— И трахаться ты будешь только в миссионерской позе, — цокает языком Авель.

— А это к чему? — хмурится Юнги.

— К тому, что ты слишком чопорный, слишком правильный и, соответственно, слишком скучный, и альфа у тебя будет такой же. Тебе бы не помешал папочка.

— Может, он у меня и будет, — задрав подбородок, проплывает мимо кузена Юнги, не показывая, как его задели эти слова. — Мой папочка бы уничтожил моего врага, избавил бы меня от маньяка, который одержим моей смертью, и подарил бы мне свободу, — достав пару блузок, швыряет их на пол омега. — И никакой я не чопорный! Я сын министра и соответствую этому образу.

— Так ты признаешь, что ты хороший актер, и вся твоя скромность напускная? — выгибает бровь Авель. — Я ведь это всегда говорил, в тихом омуте черти водятся, иначе ты бы не выкрашивал волосы в огненно рыжий.

— Я не играю роли, я такой, какой есть, а мои волосы — это моя сущность, — пожимает плечами Юнги. — Я огонь, поэтому следи за языком, ведь и дотла спалить могу.

— Ты не на прием, организованный отцом, собираешься, а на короткую прогулку по набережной, — игнорирует слова омеги Авель.

— В том-то и дело, что я живу в таких условиях, что мне даже одеваться и краситься некуда, — обиженно бурчит Юнги и опускается на кровать. — Каждую субботу отец организовывал ужины, последние два года он брал на них и меня. Ты ведь помнишь, как весело нам было? — поворачивается к кузену.

— Я только помню, что стоило тебе заявиться, как все альфы собирались вокруг тебя, а их родители подлизывались к дяде, чтобы он отдал тебя в мужья их сыновьям. И помню твои безвкусные наряды, твою любовь к кружевам и пастельным тонам.

— Я помню другое, — прикрывает веки Юнги. — Я помню, что, несмотря на охрану и постоянно маячащего за спиной Джиена, я чувствовал свободу. Знаешь, — подскакивает на ноги омега, — я очень хочу найти того психа и поговорить с ним. Я устал прятаться, и я уверен, что если выяснить причину и нормально поговорить, можно решить любой вопрос. Я хочу, чтобы он меня выслушал, и хочу выслушать его. Вдруг он меня с кем-то путает? Вдруг ошибается?

— Боже, ты такой ребенок, — раздраженно отвечает Авель и поправляет выбеленные пряди. — Хотя, знаешь, я бы сам его для тебя нашел, только потому что ты меня заебал.

— Тебя ведь не насильно здесь держат, — хмурится Юнги. — Ты сам вызвался «путешествовать» со мной, и, честно говоря, твое общество меня тяготит.

— Принцесса обиделась, — дует губы Авель.

— Я серьезно, я большей частью молчу и стараюсь быть терпеливым, но ты сейчас бесишь меня больше, чем тот проклятый альфа, — натягивает на себя твидовый пиджак Юнги. — Я, может, и младше тебя, но я не слабее, не вынуждай меня грубить и контролируй свой язык.

— Не тому ты свои коготки показываешь, — зевает Авель и тоже одевается. — Покажешь их ему, он тебе их с мясом вырвет.

— Ты знаешь, кто он? — замирает Юнги, но Авель игнорирует его вопрос и идет на выход.

<center>***</center>

Эмир выходит из автомобиля последним, убирает за пояс глок, поправляет накинутый на плечи серый пиджак и с зажатой меж пальцев сигаретой медленно идет к своим людям. Из-под раскрытого ворота черной рубашки альфы видна поблескивающая тонкая золотая цепь, кулон на которой не видно. Блеск дорогого металла уступает опасному блеску в глазах того, кто сегодня явно прибыл не с миром. Эмир приехал к дому своего уже бывшего партнера после того, как пятнадцать минут прождал его на причале. Отари, альфа тридцати пяти лет, нервно переминается с ноги на ногу, поглядывает на приближающегося мужчину и не рискует делать лишних движений. Эмир Си одет в черные брюки и рубашку, накрывает весь периметр темнотой, концентрацией которой является он сам. Этот красивый и ленивой походкой идущий к ним альфа способен уложить Отари и еще минимум троих его парней голыми руками, и никто в этом не сомневается. Эмир в бою похож на тигра, на добычу которого покусились, он рвет врагов на части, не гнушается пачкать руки, коллекционирующие души. Редко какой смельчак способен подняться после его четко поставленного удара. Отари прекрасно помнит, как на заре картеля Эмир одним ударом сместил челюсть его бывшему подручному, посмевшему его перебить, а потом этой же рукой ласкал бывшего супруга альфы. Возможно, это тоже одна из причин, почему Отари пошел на такой смелый шаг и решил отделиться. Пусть с бывшим супругом покончено, Отари никогда не забудет то унижение, которое пережил, узнав, что Эмир трахнул его омегу. Двор дома понемногу наполняют головорезы Эмира, и Отари бы нервничал, но его парни и люди его партнера Каза не уступают Си ни количеством, ни силой. В любом случае, лучше избежать открытого конфликта, не нарываться, ведь он уже сделал самое главное, он в одностороннем порядке расторг сделку.

— Мы свободные люди, мы вольны принимать решения, — Эмир останавливается напротив Отари и его нового партнера — бывшего пса ныне покойного наркобарона. — Но есть правила приличия, когда в случае опоздания или нежелания явиться на встречу, ты об этом предупреждаешь. Есть…

— Послушай, Эмир…

— Заткнись, — не дает ему договорить Си, Отари на мгновение кажется, что под открытым небом внезапно весь кислород испаряется. — Есть рамки, в которые ты сам себя загоняешь, заключая сделку. Есть слово альфы, которое ты своими действиями нарушаешь. Я расстроен, что ты, оказывается, обо всем этом не знал.

— Эмир, дорогой, — выходит вперед явно довольный собой Каз. Каз получил в наследство целое королевство и уверен в своей неприкосновенности, учитывая, насколько важной фигурой он является. — Я понимаю, тебя задел поступок Отари, но ты большой мальчик, ты сможешь смириться с этой потерей, а как компенсацию, я приглашаю тебя к себе на остров. Уверен, ты будешь доволен экскурсией, которую я лично проведу для тебя.

— Я на тот свет не собираюсь, — усмехается Эмир и, толкнувшись языком за щеку, кивает своим парням. Альфы картеля сразу начинают собираться уезжать, а Эмир, последний раз смерив бывшего партнера и его нового покровителя непроницаемым взглядом, разворачивается и идет к брабусу.

— Поступок зрелого альфы, — довольно кивает Отари, которого наконец-то начинает отпускать напряжение. — Я думал, будет бойня, — утирает взмокший лоб с трудом пришедший в себя мужчина.

Альфы так и стоят во дворе, курят сигареты, и, несмотря на то, что прошло уже полчаса, как Эмир и его люди покинули двор, внутрь не собираются.

— Ты слишком труслив, Отари, и поражает, как ты до этого кресла дошел, — сжимает пальцами его плечо Каз. — Этот выродок опасен, но не настолько, чтобы представлять для меня угрозу. Он прекрасно знает, что со мной и с теми, кто за мной, лучше не связываться. Теперь ты под моей защитой, и благодари Ви за это. Что это? — он резко поднимает глаза к небу, которое озаряет вспышка, и закрывает их навсегда, не успев услышать ответ.

— Лучшее мое приобретение, — хлопает по карманам в поисках телефона Эмир, и, найдя, прислоняется к внедорожнику позади, припаркованному рядом с лесным массивом. — А ты еще меня отговаривал, мол, зачем мне покупать огнеметную систему залпового огня с малой дальностью. Вот как раз испытали.

— Теперь нужно с местными разобраться и с последствиями убийства Каза, — чешет лоб Кристиан.

— С первым ты разбирайся, со вторым я.

<center>***</center>

Эмир сворачивает в этот район фешенебельных домов хотя бы раз в неделю, минует шлагбаум, заезжает на подземную парковку и, оставив охрану, поднимается на восемнадцатый этаж, в роскошную квартиру которую купил он сам. В этой квартире последний год живет омега, замену красоте которого Эмир пока не нашел. Вивьен — омега двадцати восьми лет, является не просто так фаворитом самого страшного человека этой части света. Помимо проницательного ума, Вивьен обладает красивой фигурой, которая подарила ему не только роскошную жизнь, но и неприкосновенность. Вивьен не просто спит с Эмиром, он является управляющим самого крупного борделя альфы, действующим, как кабаре. Ви начинал с самых низов, был одним из тех, кто продавал свое тело в даунтауне за гроши, и мечтал, набрав нужную сумму, бросить этот бизнес и вернуться в родной город, чтобы открыть магазин свеч. Но у судьбы были другие планы. Вивьен познакомился с Эмиром на вечеринке в честь открытия нового казино, куда пришел оплакивать законченные отношения с бывшим покровителем. Омега тяжело перенес расставание с предыдущим альфой, который выставил его за порог и оставил его чувства безответными. Эмиру настолько сильно понравилась ночь с ним, что он сделал то, что обычно не делал — он ее повторил. Потом снова и снова. У Вивьена округлые бедра, выпуклая и упругая попка, длинные ноги, тонкая талия и роскошные каштановые волосы, волнами ниспадающие ему на плечи. Эмир Си любит омег, а омег с формами — боготворит. Вивьен стал фаворитом Эмира, пользовался всяческими благами и правил не нарушал. На момент знакомства с Эмиром сыну Вивьена, Дэмиану, которого он родил от бывшего покровителя, было три года. Вивьен никогда не говорил отцу малыша о ребенке и скрывал от всех его личность, отмахиваясь своим любимым «очередной клиент». Эмир щедро оплачивал ночи, баловал Дэмиана подарками, и влюбленному в альфу Вивьену начало казаться, что у них возможно нечто большее. Ему всего лишь показалось, потому что на попытку разговора об их будущем Эмир изменился в лице и сказал короткое «знай свое место». Вивьен, который очень долго мучился от чувств к отцу Дэмиана, на ошибках не учился, снова нырнул с головой в новые отношения, которые должны были залечить раненое сердце. Вивьен, лучше всех осведомленный о темпераменте и вспыльчивости Эмира, больше к разговору не возвращался. Год назад Эмир начал остывать к омеге, появлялся все реже, интереса не проявлял, скорее, приезжал увидеть привязавшегося к нему Дэмиана. Вивьен во время очередного визита альфы не сдержался, открыто сказал, что беременный, и хочет оставить ребенка. Омега, который всегда любил думать наперед и понимал, что его красота с годами только увядает, нарочно не предохранялся, сам хотел залететь от Эмира, чтобы уже окончательно привязать к себе «короля» преступного мира и сделать своих сыновей его «принцами». Эмир отправил омегу в клинику, а спустя две недели подарил его на ночь своему партнеру. Вивьен, для которого право голоса закончилось бы мучительной смертью, скрыл обиду, покорно отработал ту ночь и стер колени в кровь. Прошло уже четыре месяца с той ночи, Эмира Вивьен видел всего три раза за это время, и мечтает не увидеть никогда. Он не смог простить альфу за тот поступок, затаил обиду и мечтал, что рано или поздно заставит Эмира за это ответить, но сперва сам исчезнет со всех радаров.

Сегодня Эмир приехал неожиданно, что уже насторожило омегу, которому есть, чего бояться. Вивьен заметно нервничает несмотря на то, что открыл дверь с улыбкой в полупрозрачном кимоно, которое успел натянуть, пока альфа поднимался. Он, как и всегда, очаровательно улыбается, поправляет шелковистые волосы, но альфа своим звериным нутром чует вспыхивающий искрами страх на дне карих глаз. Эмир снимает пиджак, на ходу подворачивая рукава бордовой рубашки, проходит мимо омеги сразу в детскую, поднимает на руки играющего на толстом ковре Дэмиана и, поцеловав его в лоб, сажает обратно на ковер. Дэмиан просит остаться поиграть, Эмир заверяет, что скоро вернется, но сперва поговорит с его папой. Эмир заходит в просторную гостинную с окнами на всю стену, у которых стоит переминающийся с ноги на ногу Ви и через которые видно весь город, как на ладони, и закрывает за собой дверь на замок. Первый удар сердце омеги пропускает именно с этим щелчком. С Эмиром всегда так, Вивьен слышал об этой черте альфы еще от его бывших партнеров и знакомых. Эмир никогда не злится, не проявляет открытую агрессию, он с одинаковым видом пьет утренний кофе и рубит головы. Прямо сейчас в этой обставленной самым дорогим дизайнером гостиной для омеги раскроются врата в Ад, ведь, пусть альфа выглядит спокойным, как и всегда, адское пламя уже лижет ступни Вивьена.

— Налью твое любимое, — торопливо идет к барной стойке омега и, повернувшись спиной к альфе, которому ни в коем случае нельзя смотреть сейчас в глаза, ведь Эмир все по ним прочитает, тянется за бутылкой. Он обхватывает дрожащими пальцами бутылку, откручивает крышку и чувствует руки мужчины на своих бедрах.

— Это мое любимое, — грубо сжимает сквозь ткань ягодицы омеги Эмир, опускает ладони ниже, задирает кимоно. Вивьен возвращает бутылку на стойку, опирается на ладони и подается вперед, выпячив задницу. — Я люблю твою попку, она идеальная для меня, обожаю твои бедра и животик, — опаляет горячим дыханием его ухо, — ты мой фетиш, Ви, и ты этим пользуешься.

— Только чтобы держать тебя рядом, — собравшись, кокетливо выдыхает омега и трется о его бедра, чувствуя, как альфа растегивает брюки. Вивьен сам задирает до груди кимоно, под которым ничего нет, заводит руки за спину и приглашающе разводит половинки. Эмир врывается в его всегда готовое для него тело резко, сразу переходит на глубокие толчки, оставляет синяки на боках омеги, царапает нежную кожу о бляшку ремня. Ви пытается расположиться удобнее, облегчить боль из-за разрывающего его члена, к размерам которого сложно привыкнуть, но Эмир держит его стальной хваткой, не дает пошевелиться и грубо насаживает на себя, заставляя омегу проглатывать крики, чтобы не напугать ребенка.

— Эмир, пожалуйста, — хрипит Ви, пока Эмир, вжав его щекой в стойку, жестко трахает.

— Заткнись, — рычит альфа, давит на его спину, заставляя сильнее выгнуться. Ви цепляется пальцами за стойку, уже не сдерживает стоны боли, все пытается поползти вперед, но Эмир тянет его на себя, сшибает по пути стаканы и бутылку. У Ви уже ногти переломаны о стойку, горло саднит, под босыми ступнями хрустит стекло, а Эмир не останавливает насилие над его телом, которое втрахивает в отполированную стойку. Если это наказание, то все не так страшно, потому что Ви лучше всех знает, как именно Эмир наказывает предателей. Хотя Вивьен себя таковым не считает. Эмир кончает с рыком в обесилившего омегу, выходит, вытирает свой член о его кимоно и застегивает брюки. Ви лежит, распластавшись грудью на стойке, кусает кровоточащие губы, не в силах утереть катящиеся по щекам слезы. Надо бы встать и проверить Дэмиана, привести себя в порядок, но Ви боится поднимать голову, боится увидеть в глазах того, кто за его спиной, свою смерть. Эмир обхватывает его талию и, приподняв, вжимает спиной к себе, водит губами по уху, сжимает пальцами горло.

— Трахать тебя сплошное удовольствие, моя лживая маленькая дрянь, — альфа кусает мочку его уха, мнет его бедра.

— Эмир, пожалуйста…

— Я знал, что Каз был среди твоих ебарей до меня, и что в Дэмиане кровь Тигра, но я не знал, что и сейчас делю с ним не только твою дырку, но и бизнес, — медленно говорит альфа, чувствует, как деревенеет тело в его руках.

— Эмир, прошу, я тебе все объясню, — пытается развернуться омега, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, но тщетно. Это конец, Ви знает, что ему вынесли приговор, и также знает, что он обжалованию не подлежит.

— Обещаю, Дэмиан будет в порядке. Я не отдам его отцу, он будет моим сыном, и я подарю ему этот проклятый город.

У Ви не остается времени на ответ, потому что, как только альфа умолкает, слышен хруст, и безжизненое тело омеги падает к его ногам.

Эмир поправляет одежду, наливает в один из оставшихся на стойке бокалов коньяк и, сделав глоток, идет в детскую. Он поднимает полусонного ребенка на руки, кутает его в одеяльце и двигается на выход.

— Куда мы идем? — бурчит малыш, прижимаясь к его груди.

— Домой, — отвечает Эмир и, кивнув открывшему ему дверь телохранителю, садится на заднее сидение мерседеса с ребенком на руках.

— А папа придет? — обхватывает тоненькими ручками его за шею Дэмиан.

— Отныне у тебя есть только отец, и это я, — прижимает его к себе альфа и приказывает шоферу выдвигаться.

<b><center>***</center></b>

В полуосвещенном зале пахнет потом и кровью. Эмир в одних шортах, вальяжно развалившись, сидит на скамье, пока стоящий позади него тренер делает ему массаж плеч. Обнаженный торс альфы поблескивает из-за капель пота, мышцы приятно ноют после отличной тренировки, и Эмир жалеет, что некоторое время не мог дойти до зала. Он хрустит шеей и, заметив вошедшего в зал Кристиана, убирает мокрое полотенце.

— Хорошие новости, — останавливается напротив альфы верный помощник.

— Я не казню гонца за плохие, расслабься, — кривит рот Эмир.

— Казнишь, — нервно смеется Кристиан и кивает тренеру, прося его оставить их. — Мы нашли омегу Мина.

— Какая прелесть, — ядовитая улыбка расползается на лице Эмира.

— Я готовлю парней для отправки…

— Нет, — перебивает друга Эмир. — В этот раз ошибок быть не должно, поэтому займешься им лично.

— Мне самому его убить? — шумно сглатывает альфа.

— Ты лично доставишь его сюда и убьешь, — безаппеляционно заявляет Эмир.

— Может, убить там же? — несмело спрашивает Кристиан, который не понимает, куда клонит друг.

— Я буду хоронить его помпезно, пусть сдохнет здесь, — поднимается на ноги альфа, оставшийся в его тени Кристиан сразу же отступает. — Я приготовил ему могилу, дорожку из цветов к ней провел, чтобы отцу было удобно навещать.

— Как скажешь, — кивает Кристиан. — Как там Дэмиан? Думаю зайти к нему до отъезда, купил ему копию твоего брабуса.

— Подлизываешься к моему сыну, — усмехается Эмир, — правильно твоя голова варит.

— Да брось, — обижается Кристиан, — мы с ним всегда ладили. Вот родит тебе какой-нибудь омега, а Дэмиан все равно будет моим любимчиком.

— Дэмиан будет единственным, — твердо говорит Эмир.

— Может, я пожалею, — становится ближе Кристиан, — но раз уж я нашел тебе омегу Мин, позволю себе смелость и спрошу, почему ты так против идеи иметь детей?

— Потому что этот мир слишком жесток, а дети не должны жить в этой жестокости, — разминает шею Эмир.

— Эмир, он ведь проживет в других условиях, он не пройдет твой путь.

— В нем будет моя кровь, а кровь — это память. Приступай к работе, — кивает в сторону выхода альфа, и Кристиан подчиняется.

Это утро прекрасно. Наконец-то Эмир услышал новость, которую жаждал. Он никогда не видел омегу Мина, не интересовался тем, кто этот парень, что он любит на завтрак, чем вообще живет. Будущие жертвы Эмира безликие, омега Мин — всего лишь имя в этом длинном списке, но, стоит признать, что самое желаемое. Со старшим сыном Исома Эмир пару раз сталкивался, правда, Мин Джиен об этом и понятия не имел. Джиен также не знает, кто именно накинул поводок на его шею, который со временем обязательно натянет. Эмир подарит младшему Мину избавление уже на днях, этот омега и так прожил дольше, чем альфа планировал. Эмира называют жестоким, даже Кристиан, которому не всегда удается скрыть своим эмоции и мысли, убежден в том, что Си часто перегибает и не знает жалости. Эмир никого переубеждать не собирается, у него и не получится, ведь как должен испытывать жалость тот, кого с ней не знакомили. Эмир не знаком с любовью и состраданием, он в этом бесчисленном ворохе человеческих эмоций чужак — он даже любовь к тому, кто много лет как кормит червей, выражает единственным способом который знает — проливает кровь.

После тренировки и прекрасной новости Эмир отправляется в свой загородный особняк, где его ждет окруженный нянями Дэмиан, и, приехав, сразу идет в сад к малышу. Дэмиан играет на пледе на лужайке, Эмир, сняв пиджак, сразу же присоединяется к нему.

— Папа придет? — водружает башенку на крепость малыш, пока Эмир расставляет машинки.

— Папа никогда не придет, — повторяет альфа в сотый раз, поражается тому, как ребенок это «никогда» не воспринимает. А ведь Эмир тоже это слово не воспринимал, и именно поэтому создал империю и буквально час назад добился очередной цели.

<i>«Тебе не выжить. Ты никогда не встанешь в один ряд с ними. Ты мусор, а мусор никогда не поднимется. Ты никогда ничего не добьешься».</i>

Сколько раз он слышал это — не сосчитать, но ни разу не поверил. Ведь если бы Эмир хоть раз их послушался, если бы повелся и принял бы свою участь, то могил на кладбище было бы две.

— Дэмиан, — сажает ребенка к себе на бедра альфа, — с того света не возвращаются. Даже я тут бессилен, но обещаю, все остальное, чего бы ты не пожелал, я в состоянии исполнить. Договорились?

Ребенок, все еще увлеченный башенкой, рассеяно кивает.

Эмир не знает, почему ему так дорог этот малыш, и когда он успел так сильно к нему привязаться, но точно знает, что свое слово не нарушит и останется для Дэмиана опорой и защитой. Еще в начале их отношений с Ви, Эмир задумывался о том, что со временем сможет использовать Дэмиана в своих интересах, ведь его отец — могущественный человек, но теперь он даже мысли такой не допускает. Дэмиан из разменной монеты превратился в важного человека для того, кто до него таких чувств не испытывал. Эмир свое никому не отдаст.

<center>***</center>

— Когда уже доедем? — зевает Юнги, наполовину развалившись на заднем сидении мерседеса.

— Не терпится свой дурацкий сериал досмотреть? — спрашивает сидящий рядом Авель, играя с браслетами на запястье.

— У меня последний сезон остался, и я умираю от нетерпения, хотя нахватался спойлеров, — улыбается Юнги, предвкушая вечер в компании планшета и попкорна. Несмотря на грызню с Авелем, прогулка пошла на пользу, омеги насладились ночными видами и вкусно поели.

— Я помню, как дома Джиен присоединялся ко мне, когда я смотрел сериалы, и смотрел пару серий со мной, — с теплотой вспоминает недавнее прошлое Юнги. — А ты только модные журналы листаешь.

— Тебе все еще есть, с кем смотреть сериалы, в отличие от меня, — цедит сквозь зубы Авель и отворачивается к окну.

— Я повторяю, Авель, ты можешь вернуться, ты не привязан ко мне… — Юнги не договаривает, потому что автомобиль заносит, и шофер, выругавшись, пытается его выровнять.

— Что происходит? — испуганно спрашивает Юнги, когда автомобиль останавливается, и всматривается в сопровождающий их внедорожник впереди, который лежит на боку.

— Не вылезайте из машины, мне здесь не проехать, — приказывает шофер, достает пистолет, открывает дверцу и сразу же остается пригвожденным пулей к сидению.

— Прости, братец, ничего личного, — несмотря на испуг, неплохо держится Авель, — я потерял брата из-за тебя. Думаю, все Мины достаточно настрадались из-за одного омеги.

— Что…что ты несешь? — округлившимися от ужаса глазами смотрит на него Юнги, отказываясь воспринимать такую чудовищную информацию.

— Он ищет тебя. И всех, кто тебя не сдает — убивает, но твоему отцу насрать, его интересует только твоя жизнь, а меня — жизнь моей семьи, — дрожащим от нервов голосом заявляет Авель. — Я сдал тебя и избавил наши семьи от страданий. Они мне спасибо скажут.

— Что ты говоришь? Авель… — дверцу рядом с кузеном распахивают, и Юнги сперва чувствует теплые брызги на лице, и только потом видит уставившегося стеклянным взглядом на спинку сидения впереди Авеля, из крохотной точки на горле которого хлестает кровь.

— Ничего личного, — доносится до Юнги голос альфы, стоящего у распахнутой дверцы и снимающего с пистолета глушитель.

Юнги думал, он познакомился с отчаянием в ночь, когда отец поставил его перед фактом и посадил в самолет. Но то, видимо, было вовсе не оно, потому что истинное отчаяние он испытывает прямо сейчас. Значит, это конец. Значит, так оно и бывает, когда как чтобы выжить, ты через столько проходишь, столько делаешь, а чтобы умереть, хватает одного щелчка и спущенного курка. Юнги словно парализовало, он сидит, вцепившись пальцами в кожаное сидение, не может даже стереть кровь с лица, не говоря уже о том, чтобы попробовать сбежать. Юнги теперь понимает героев хорроров, которые в момент опасности или бежали в тупик, или вовсе не двигались. Раньше Юнги смеялся над ними, придумывал пути выхода из ситуации, сидя по эту сторону экрана, а сейчас замер как статуя, и вдохнуть не смеет. Он даже по сторонам не смотрит, боится столкнуться с дулом, он просто ждет этот щелчок и надеется, что больно не будет. Только вот стрелять никто не торопится, и пусть Юнги где-то радуется, что смерть отсрочена, в сознании формируется пусть пока еще совсем и мутная, но мысль о том, что смерть, возможно, была бы избавлением. Труп шофера и Авеля выволакивают из автомобиля и бросают прямо на обочине, за руль садится другой альфа, на лысине которого набита какая-то странная татуировка, а рядом с Юнги тот, кто выстрелил в Авеля.

— Привет, я Кристиан, и нас ждет долгий путь, — улыбается ему альфа, и Юнги, который не успевает даже попробовать открыть сведенный судорогой рот, чувствует укол в шею.

Говорят, нет человека страшнее того, кто не боится смерти. Боятся смерти все. Нет человека страшнее того, кто в обмен на свои цели заложил свою душу.

Come take a walk on the wild side

Чонгук никогда не понимал тех, кто ждет зиму и снега. Еще больше он не понимал сказки, в которых авторы описывали зиму волшебным временем года. Хотя, на то они и сказки, и Чонгук очень рано понял, что в жизни их не бывает. Зима для Чонгука — это холод и отвратительные сквозняки, дующие из каждой щели. Зима — невозможность играть во дворе из-за отсутствия теплой верхней одежды, это постоянное чувство голода из-за недоедания и страх обморожения. Чонгук правда не понимает тех, кто любит зиму, и уверен, что никогда не поймет. Он дожил до очередной суровой зимы, а теперь, дрожа от холода, прячется между двумя зданиями, всматривается в покрытую снегом, как белым покрывалом, улицу, и ждет, когда ищущие его мужчины исчезнут с поля зрения. Чонгук с трудом выдерживает лижущий через дыры в ботинках ноги сквозняк, греет руки своим дыханием. Сегодня он в четвертый раз сбежал из приюта и надеется, что в этот раз его не найдут. Он готов ночевать хоть на покрытой снегом скамейке через дорогу, бороться с погодой и даже проиграть ей, лишь бы не возвращаться туда, где у его врага несколько лиц и победа всегда за ним. Чонгук еще совсем ребенок, но он уже знает, что такое ждать смерть, как избавление, каково ложиться спать каждую ночь с одним единственным желанием никогда не просыпаться. «Дети в этом мире взрослеют быстро», — любит повторять один из тех, кто ищет его и прямо сейчас стоит через дорогу, но Чонгук никогда не думал, что взрослеть — означает мечтать о смерти.

Мужчины наконец-то садятся в старый пикап, и маленький альфа, оглядываясь, идет к скамейке, которая, возможно, станет его последним пристанищем. Чонгук опускается прямо на заснеженную поверхность и, стуча зубами от холода, всматривается в витрину забегаловки, из окошка которой идет пар. Он вдыхает доходящий до него запах рамена, прикрывает веки и представляет, что насыщается, только думая о нем. К нему подбегает омега лет семи, одетый в голубой пуховик и смешную шапочку с ушками, собирает с края скамейки снег и забрасывает идущего к нему мужчину комьями. Чонгук понимает из короткого диалога, что мужчина — его отец, отодвигается еще дальше и исподлобья их разглядывает. Интересно, каково это: вот так беззаботно гулять со своим родителем, играть с ним в снежки и получать в ответ полный нежности и тепла взгляд. Чонгук очень старается, но представить не может. На Чонгука так никогда не смотрели, и он не знает, что именно он будет чувствовать, если посмотрят, но понимает, что ему бы понравилось. Из-за созерцания за чужим счастьем ему уже не так холодно, и желудок, кажется, смирился и утих. Омежка звонко смеется, барахтается в сугробе, пока отец шутливо его в него закапывает. Чонгук сильнее кутается в застиранную тонкую курточку и, поднявшись со скамейки, голыми руками начинает формировать снежки, решив помочь ребенку победить отца в неравном бою. Заметив действия Чонгука, мужчина поднимает сына на руки и, покосившись на странного и угрюмого ребенка, торопливо удаляется. Чонгук, который привык к тому, что к нему, и к таким, как он, всегда такое презрительное отношение, вдавливает покрасневшими ладонями снежки в скамейку и поднимает лицо к небу, будто бы оно когда-то давало ответ на его вопросы. Небо всегда молчит, оно как сторонний наблюдатель, и Чонгук пока и не подозревает, что когда-то будет устраивать для него лучшие представления. <i>Тот, кто молчит на его отчаяние, промолчит и на его безумие.</i> Мальчик и его отец давно исчезли с поля зрения, на улице темнеет, и Чонгук понимает, что вполне вероятно не доживет до утра из-за мороза. Он поднимается со скамейки, собираясь найти более закрытое место для ночлега, и замечает машущего ему хозяина забегаловки.

— Эй, малой, дуй сюда, может, чем горячим угощу, — кричит мужчина, а Чонгук, развернувшись, бросается прочь.

Такое он уже проходил, ему дадут тарелку супа, а потом вызовут полицию, которая обязательно сдаст его обратно в приют. Чонгук покопается в мусорных баках позади любого ресторана, чем пойдет на поводу желудка и вернется в «тюрьму». Он ненавидит надзирателей в приюте, которые зовут его сыном безумца, но их будто бы было мало, так Чонгуку вечно достается от старших ребят. Его постоянно бьют, отбирают еду, а два дня назад, после того, как он с осколком стекла в слезах набросился на своего обидчика, его заперли на сутки в будке для собаки во дворе, но Чонгук все равно выжил. Чонгук не понимает, почему взрослые так сильно ненавидят детей и делят их на своих и чужих, но обещает себе, что если выживет и чего-нибудь добьется, то защитит детей всего мира вне зависимости от того, есть у них родители или нет.

<b><center>***</center></b>
Юнги только исполнилось четырнадцать, он сидит на скамейке в саду дяди, радуется лучам весеннего солнца, и пока прислуга накрывает ужин, а взрослые обсуждают не заканчивающиеся дела, наслаждается покоем. Яркие лучи солнца бьют прямо в лицо, которое Юнги под них подставляет. Он купается в тепле, позволяет солнцу ласкать его кожу и радуется, что пусть и на несколько минут остался один и не слышит это вечное от отца «солнцезащитный крем намажь и не сиди под солнцем, удар получишь». Юнги знает, что отец заботится о нем, но порой его эта забота утомляет. Чем старше омега становится, тем сильнее его душит чрезмерная опека отца и брата, но он продолжает молчать, боясь обидеть чувства родных. Омега другого отношения не видел, убежден, что так в каждой семье, поэтому ругает себя, когда грубит отцу и сам называет себя неблагодарным.

Авель, нарядившийся в чрезмерно нарядный для бранча костюм, играет невдалеке с пуделем своего папы, Джиен флиртует с секретарем отца. Юнги отодвигается, увидев подошедшего кузена, делает место и для него.

— Что, никак не закончат обсуждать дела? — кивает в сторону отца и дяди Юнги.

— Ты же их знаешь, — опускается на скамейку Авель, — им лишь бы со своими преступниками возиться, — тоже подставляет лицо под лучи солнца. — Эмир ведь красивое имя? — мечтательно закрывает глаза.

— Это кого так зовут? Твой очередной альфа? — двигается к нему поближе Юнги.

— Нет, наши отцы обсуждали какого-то Эмира, и я услышал. Шикарное имя.

— Эмир, — пробует на вкус имя Юнги.

<i>Эмир… Эмир… Эмир.</i>

Юнги резко пробуждается от болезненного сна, слышит, как это имя повторяет в трубку сидящий рядом альфа, и остается придавленным к сидению разом опустившейся на плечи реальностью. Благо, ему не позволяют окончательно проснуться, как только он открывает глаза и начинает осознавать где он, как снова их прикрывает под тяжестью разносимых по венам смесей. Юнги только рад, потому что находиться в сознании ему категорически нельзя, он не выживет один на один с этой безнадежностью.

Когда Юнги открывает глаза в пятый раз, оказывается, что он лежит посередине кровати в комнате с задернутыми шторами и его руки пристегнуты к изголовью. Вместо крика о помощи из горла вырывается слабый хрип, и Юнги мечтает о чане с водой, лишь бы раскрыть пересохший, не подчиняющийся язык. Он вновь зовет, переходит на крик, но к двери никто не подходит. Разум делает все только сложнее, подкидывает картинки предстоящего ему ужаса, доводит до истерики. Юнги представляет, как ему ломают конечности, как по одному дробят пальцы, как в том ужасном фильме, который его заставил смотреть Авель, и только мычит, проигрывая собственному воображению. Каждый новый сценарий страшнее предыдущего, и очень хочется плакать, но даже слезы-предатели к нему не идут. Он снова кричит, угрожает, молит выпустить его, и, поняв, как все тщетно, притихает. Наверное, лучше не привлекать внимание, лучше вообще, если к нему никто не зайдет, ведь если зайдут, значит, будут пытки и даже казнь. Юнги просто нужно дождаться отца. Не может быть, что его жизнь закончится в этой дыре. Его отец —могущественный человек, его брат — самый сильный альфа, они уже точно знают о смерти Авеля и похищении Юнги и его спасут. Отец не оставит своего принца в руках чудовища. Юнги зарывается лицом в подушку и, наконец-то, после мыслей о семье заливается горькими слезами. Хочется к отцу, к Джиену, хочется на несколько лет назад на ту лужайку, где в воздухе стоял запах жареного мяса, а он был в окружении тех, кого любит и кто защитит. Юнги никогда ранее не сталкивался с чем-то подобным, его самой большой трагедией был момент, когда он однажды потерялся в другом городе, и он понятия не имеет, как он должен с этим справляться. Он готовился быть достойным своего отца сыном, омегой, которого бы ставили в пример и которым бы восхищались, он и понятия не имел, что увидит и другую темную сторону жизни. Юнги делает единственное, что он может в такой ситуации — снова молится. Теперь об успокоении души Авеля, отказывается верить, что больше не увидит заносчивого кузена, пусть он его и предал — он дорого за это заплатил.

<b><center>***</center></b>

Если бы у Мин Джиена была возможность выбирать, в какой семье ему родиться, он бы выбрал своих родителей, но убрал галочку перед «сын министра». Еще в школе Джиен начал понимать, что его будущее будет отличаться от будущего его одноклассников, и не сказать, что был этому рад. Джиен завидовал своим друзьям, которые сами выбирали, куда им поступать, чем заниматься и как строить свою жизнь. Джиен же шел по расписанному отцом пути и не сходил с него. Почти. Джиен не держит зла на альфу, понимает, что сам бы поступил также, но прощаться со свободой не торопится. Джиен любит погулять, обожает шумные вечеринки, но основные его слабости — омеги, карты и дурь, которая, пусть и на время помогает ему забыть обо всех «надо» и «должен» и избавиться от давления отца. Омеги Джиена обожают — он красивый и статный альфа, с большим наследством и прекрасной родословной. Джиен купается в их внимании, щедро платит за ночи, полные похоти и разврата, но делает это все тайно. Открыто встречаться ни с кем Джиен не может, ведь его ненасытность и желание менять омег каждый день сильно пошатнет репутацию главного жениха страны. Джиен постоянный клиент казино и борделей, и ведет двойную жизнь, которую отлично скрывает не только от общественности, но и от отца. Исом не вынесет пятно на своей репутации, а в наказание может лишить сына всего того, что полагается ему по праву. Каждую ночь Джиен проводит в закрытом лаундже любимого борделя, куда ему высылают самых красивых омег, напивается, и, благодаря охране, которой доплачивает сам, просыпается в своей постели.

Сегодня ночью его прервали прямо на середине любовных утех с очередным омегой и рассказали про похищение Юнги. Джиену пришлось долго проторчать в душе, чтобы избавиться от чужих запахов до того, как он явится перед отцом. Джиен обожает младшего брата, относится к нему с теплотой и нежностью, и новость о том, что ему теперь грозит реальная опасность, выбила почву из-под ног альфы.

— Отец, мы должны что-либо сделать, — врывается в комнату, где за столом сидит схватившийся за голову Исом, Джиен.

— Мы не знаем, где он, я даже не могу доказать, что он у него, камеры на дороге, в автомобиле — все стерто, — отвечает будто бы постаревший за одну ночь мужчина.

— Но мы ведь знаем, что это он убил Авеля и забрал Юнги. Пошлем спецназ к его особняку, — нервно ходит по кабинету Джиен.

— Он вообще в стране? Думаешь, я хотя бы эту информацию смог получить? — кричит Исом. — Я возглавляю одно из главных ведомств страны и не могу ответить на такой простой вопрос. Будь проклят тот день… — осекается альфа и тянется за стаканом с водой. — Я знаю, что Юнги здесь и он жив. Он ведь не убил его с Авелем, и это дает мне надежду.

— Дай приказ о штурме его объектов, пусть закроют все нахрен, а я пойду в его дома и квартиры, — рычит Джиен. — Я вырву глотку этой мрази, если он хоть пальцем прикоснется к Юнги.

— Я уже четыре часа думаю о том, как представить это власти и народу, как мне провести операцию с привлечением государственных сил, — прикрывает лицо ладонями старший.

— Что там думать? — взрывается Джиен. — Было покушение, твой племянник убит, а сын похищен!

— Я понимаю, — тихо говорит Исом и указывает взглядом на дверь. Джиен кивает и первым выходит из кабинета. Мужчины спускаются на подземную парковку, и диалог продолжается уже там.

— Он не дает добро, — разминает шею нервничающий Исом. — А там везде прослушка, я не могу открыто говорить про это, но, сынок, ты многое не понимаешь…

— Что тут понимать? — растерянно смотрит на него Джиен. — Как он может так с тобой поступать? Зачем ему это делать?

Исом только качает головой и ходит туда-сюда по парковке.

— Зачистка, — выпаливает Джиен. — Я все понял, он не позволит тебе начать масштабную операцию по освобождению сына, потому что тот его подкармливает и поддерживает, но мы можем провести операцию, прикрывшись зачисткой. Ты же сотни раз такое делал, придумай любой повод, я лично ее возглавлю.

— Ты же знаешь, какой властью он обладает, а главное, каким влиянием среди населения, — прислоняется к колонне позади альфа. — Главный боится, что Си способен профинансировать революцию, и держится за свое кресло.

— Ты предлагаешь сдаться? После стольких потерь и усилий? — еле контролирует свой голос Джиен.

— Сделаем по-твоему, так мы сможем задействовать правительственные силы. Но сперва я попробую с ним договориться, если он не убил Юнги на месте, значит, он чего-то хочет, — Исом тянется за телефоном и набирает помощника.

Связаться с Эмиром не удается, но альфа сам звонит министру за полчаса до начала штурма.

— Господин министр, отзовите своих шавок, которых я с удовольствием пущу в расход, — с издевкой тянет Эмир.

— Верни моего сына.

— С чего вы взяли, что ваш сын у меня? — усмехается Эмир. — Я примерный гражданин этой страны, исправно плачу налоги, участвую в социальных проектах, а вы наслали на меня своих псов. Вы очень сильно меня расстраиваете. Хотя, будь вы дальновидным политиком, вы бы попросили меня о помощи и, может, я бы нашел вашего потерянного сына.

— Не нужно вымещать злость на…

Эмир не дослушивает министра, обрубает связь, а Исом не отменяет операцию. Люди министра одновременно заходят в главные объекты и место постоянного жительства альфы, предъявив ордер. Как ни странно, Эмир обыскам не препятствует, но вечером Исома зовет на ковер президент страны — Ким Намджун. Ким Намджун занимает этот пост уже третий год и, несмотря на открытое недовольство народа, который его на самом деле не выбирал, прощаться с ним не собирается. Благо, с таким покровителем, как Эмир Си, он может позволить себе не учитывать пожелания собственного народа.

— Мне не нужны объяснения операций, проведенных без моего ведома, ты убитый горем отец, я это понимаю, — говорит Намджун, сидящий за овальным столом, и буравит стоящего напротив мужчину недобрым взглядом. Президенту Киму тридцать шесть лет, в политике он с двадцати семи. Намджун закончил юридический факультет столичного университета, продолжил образование в Англии, и вернувшись на родину, руководил предвыборной кампанией отца. Кресло главы государства молодой политик получил с первого раза, потому что в отличие от конкурентов, заручился поддержкой не народа, а того, кто имеет на него влияние.

— Но я не понимаю другого. Ты правда хочешь поставить под сомнение мою власть? И правда думаешь, что я буду закрывать глаза на твое неподчинение? — зачесывает назад свои светлые волосы альфа.

— Господин президент… — мнется Исом, поглядывая на фотографию в рамке на столе президента, с которой на него смотрит красивый омега и обнимающие его двое детей.

— Ты обидел нашего благодетеля, — перебивает его президент. — Эмир Си передал мне странное сообщение, можешь объяснить, что имеет в виду Си, говоря, что если ты не перестанешь его беспокоить, он расскажет о тебе правду? Есть что-то, чего я не знаю о тебе? — в голосе мужчины проскальзывает раздражение.

— Господин президент, он преступник и мало ли, что придумал его больной мозг, — оправдывается побледневший Исом.

— Не нужно воевать с тем, кому ты проиграешь. Я бросил все силы на поиски твоего сына и я его найду, а ты возвращайся к исполнению своих обязанностей, иначе кабинету придется рассмотреть новую кандидатуру на твой пост, — ледяным тоном заявляет президент и поворачивается к своему секретарю, показывая, что разговор окончен.

Исом выходит из аппарата разбитым, он опускается на заднее сидение автомобиля, достав платок, утирает покрытый испариной лоб и набирает номер, с которого ему звонил Си.

— Чонгук, он ребенок, и он ни в чем не виноват. Своди счеты со мной.

— Именно это я и делаю. И меня зовут Эмир Си.

<b><center>***</center></b>

Юнги справляет нужду, пока стоящий за дверью охранник сторожит его. Омега не хочет выходить из ванной, долго умывается ледяной водой, наконец-то смывает с себя следы засохшей крови, проводит влажными руками по спутанным волосам и всматривается в зеркало. На Юнги оттуда смотрит бледный напуганный омега, и хочется вновь залиться горькими слезами из-за безнадежности своего положения. После ванной ему наконец-то дают бутылку воды, которую омега залпом опустошает. Не успевает он попросить еще воды, как у него забирают бутылку и, схватив под локоть, толкают к двери. Юнги пытается вырваться, чтобы вновь вбежать в ванную, хватается за ее дверцу, с которой его долго не могут отодрать, и все молит не трогать его. Он плачет, отбивается, успевает даже исцарапать лицо одному из охранников, и только после того, как чувствует приставленное к затылку дуло, притихает. Его толкают вперед, Юнги путается в окаменевших конечностях, чуть не валится лицом на пол, но ему не дают упасть и, не отпуская руку, выводят в коридор.

— Пожалуйста, не надо, — виснет на мощной руке охранника омега, которого душит паника, стоит оказаться у лестницы. — Я не хочу, умоляю, не делайте это. Неужели вам не знакомо сострадание? — пытается воззвать к совести своих мучителей парень, но его не слушают и, буквально протащив по лестнице вниз, толкают в просторную комнату, в которой еще трое омег с бокалами в руках о чем-то общаются у окна. Юнги замирает у потрескивающего камина, отделанного белым мрамором, бегает глазами вокруг, ищет место, куда бы спрятаться от грядущей неизвестности.

— Стой здесь, — приказывает охранник и, оставив омегу, уходит. Юнги сразу подбегает к омегам, просит у них телефон и молит помочь ему, те скривив рот, отходят в сторону.

— Я здесь пленник! — кричит омега. — Прошу вас, вызовите полицию, дайте мне позвонить отцу, — но его словно никто не замечает. Юнги поражается бесчувственности окружающих его людей, пятится назад и с горечью осознает, что даже если он прямо сейчас бросится в этот камин, никто и бровью не поведет. Значит, спасти себя он должен сам. Он оглядывается, решив найти что угодно, что можно использовать как оружие, но ничего полезного не видит. Юнги все равно не сдается, решает попробовать выскочить, но прямо у двери бьется о грудь сторожащей комнату охраны.

— У нас приказ стрелять по ногам в случае побега.

Юнги обреченно возвращается к камину и смотрит на идущего к нему убийцу Авеля.

— Отпусти меня, мой отец очень богат, он даст тебе все, что пожелаешь, — с мольбой смотрит на него омега.

— Не будь идиотом, — отмахивается Кристиан и впервые, за все время проведенное с омегой, внимательно рассматривает его. Омега небольшого роста, у него стройное тело и очень красивые черты лица, и Кристиан думает, что, встреть он его в других обстоятельствах, то пригласил бы на ужин.

— Пожалуйста, я не хочу умирать, ты ведь можешь мне помочь, — не сдается Юнги, заметивший интерес в глазах альфы и решивший этим воспользоваться.

— А я не хочу в выходной торчать здесь с тобой, так что, вперед, пройдемся по лужайке, закончим с этим, — кивает в сторону двери альфа, рубит на корню всю веру в человечество.

— Ты сделаешь это там? — расширившимся от ужаса глазами смотрит на него Юнги. — Ты убьешь меня?

Кристиан молчит, внутренне злится на Эмира, что поручил это именно ему.

— Я хочу видеть его, хочу спросить, за что я умираю, прошу, — хватает альфу за руку Юнги, чуть на колени не падает. — Это мое последнее желание.

— Ты хочешь видеть Эмира Си? — вскидывает брови Кристиан и смотрит на омегу, у которого от нервов дрожит челюсть.

Страх в глазах Юнги за радужную оболочку переливается. Кристиан может лишь приблизительно представить, что испытывает этот паренек с подрагивающими ресницами, но даже этого «приблизительно» хватает с головой, чтобы окунуться в вязкое болото страха другого человека. Так и должно быть, другого тем, кто имеет несчастье привлечь внимание Эмира Си, не дано. Юнги сплошь состоит из страха, он скребется изнутри, и этот скрежет когтей в ушах отдает. Он смотрит загнанно, никак не может отпустить, смириться и принять факт того, что его жизнь так резко оборвется по прихоти какого-то психопата. Омега ни в чем не виноват, за всю свою жизнь он не обидел ни одну живую душу и даже просил прощение у цветов, которые, жестоко сорвав, присылали ему в огромных букетах ухаживающие за ним альфы. Юнги не хочет умирать, он никогда не мечтал о смерти, зато мечтал о полной чудесных мгновений счастливой жизни, которую, кажется, ему уже никогда не увидеть.

Кристиан не особо горит желанием выполнять его просьбу, он уже и не против смерти пацана, потому что эти поиски длиной в столько лет его утомили, но, в то же время, как можно отказать приговоренному к смерти в последнем желании?

— Стой здесь. Одно желание я, возможно, могу выполнить. Да и что я теряю, — нехотя выдает альфа и идет наружу.

<b><center>***</center></b>
Эмир сидит в просторной гостиной, отделанной в темных цветах, под огромной подвесной люстрой, медленно выдыхает ядовитый дым, попивает коньяк и слушает льющуюся из колонок Мадам Баттерфляй в исполнении Марии Каллас<footnote>https://www.youtube.com/watch?v=tmfw17L_Deo</footnote>.

— Эмир, — Кристиан останавливается рядом с креслом, морально готовится к разговору. Он знает, как босс не любит, когда нарушают его покой, и чувствует, что пожалеет. Эмир сидит, широко расставив длинные ноги, из-под раскрытого на три пуговицы ворота черной рубашки выглядывает медальон, в котором хранится то, о чем не знает даже Кристиан. Он расслаблен, наслаждается музыкой, медленно покуривает толстую сигару, зажатую меж набитых татуировками пальцев, и явно не расположен к диалогу.

— Ты закончил с ним? — чешет подбородок перстнем на безымянном пальце Эмир, не отрывает глаза от колышущейся из-за легкого ветерка шторы.

— Об этом я и пришел поговорить, — прокашливается Кристиан.

— Что тут говорить, пусти ему пулю в лоб, и отправим Исому приглашение на похороны, — раздраженно отвечает Эмир, не понимая, почему с этим пацаном все так тянется.

— Эмир, он хочет видеть тебя, — опускает глаза Кристиан, боясь столкнуться с пока еще тлеющими угольками злости на дне чужих. — Говорит: «хочу посмотреть ему в глаза и спросить, за что».

— Ничего больше не пожелал? — криво улыбается Эмир, разминает шею. — Иди и убей его.

— Как скажешь, — кивает Кристиан и все равно топчется у кресла.

<i>«Надо же, какой наглец, в глаза мне хочет посмотреть», </i>— усмехается про себя Эмир. Он тушит сигару и, поднявшись на ноги, идет к большому окну, выходящему на лужайку, а Кристиан, поняв, что альфа не передумает, двигается к двери.

— Кристиан, омега рыжий?

Кристиан, кивнув, замирает у самого порога и медленно поворачивается к другу, ругая себя за то, что все-таки, видимо, вызвал его гнев.

— Тебе не придется его убивать, я поохочусь, — смотрит на него со зловещим оскалом Эмир и, подойдя к стене, на которой висит его любимое оружие, берет винтовку с прицелом. Кристиан быстрыми шагами подходит к окну и, разинув рот, следит за бегущим к каменному забору омегой.

Юнги решил, что через охрану у двери ему не пройти и, воспользовавшись долгим отсутствием Кристиана, выпрыгнул в окно. Уже подбежав к забору, Юнги понимает, что ему не за что зацепиться, чтобы взобраться наверх, и, развернувшись, теперь бежит в противоположную сторону от несущейся за ним охраны, к деревьям слева, которые растут рядом со стеной.

Эмир распахивает окна, берет на мушку неугомонного омегу и увеличивает прицел. Палец на курке, прицел прямо в голову, и момент идеальный, потому что омега замер у дерева, загнанным зверьком смотрит на приближающуюся охрану и все тянется к самой низкой ветке, не дотягивается. Палец Эмира поглаживает курок, по крови разливается горячо любимый азарт в предверии охоты, тем более глупая добыча выставила себя на обозрение и снять его ничего не стоит. Он вновь приближает прицел, вглядывается в лицо паренька, и округу оглушает звук выстрела. Кристиан, вздрогнув, отворачивается. Сколько лет он рядом с Эмиром, а к его хладнокровию и жестокости никак не привыкнет. Омега падает на траву, ничего не слышит из-за битов собственного сердца и ждет, что оно вот-вот умолкнет навсегда. В него выстрелили, и он даже не знает своего убийцу, разжимает пальцы, вцепившиеся в траву, и глотает ком обиды, раздирающий горло. Его огненные волосы, распростертые на зеленой траве, притягивают взгляд, Эмиру хочется взглянуть на него поближе. К сожалению, картине перед глазами альфы не хватает одного цвета. Впервые в жизни Эмира рука, держащая оружие, как влитое, дрогнула. За секунду до выстрела, омега будто бы посмотрел на него, хотя это нереально, учитывая расстояние, и Эмир промазал. Он чувствует поднимающуюся в нем бурю злости на себя, на омегу, который посмел поставить под сомнение его меткость, и в нем борются желание изрешетить пацана или подойти поближе. Последнее выигрывает, он, резко опустив винтовку, идет вешать ее на место.

— Я исполню его желание, — говорит Кристиану Эмир и тянется за стаканом, смочить внезапно пересохшее горло. Ему теперь хочется выстрелить в него упор, потому что он стал причиной ненависти альфы к себе, заставил его промахнуться, чего никогда по сей день не случалось.

Юнги больше не сопротивляется, да и смысла уже нет, поэтому он покорно идет за охраной обратно в комнату и останавливается у камина. Он протягивает окоченевшие ладони к огню, в последний раз вбирает тепло и пытается успокоить сердце, которое готово вырваться из груди, стоит представить, что скоро он и его мечты будут похоронены в земле. Звук выстрела до сих пор эхом отдающий в ушах, больше не пугает, напротив, становится желанным при условии, что пуля уже наконец-то найдет свою цель. Странное создание человек, вроде бы надо плакать, истерить и биться за свою жизнь сейчас, на самом пороге смерти, но Юнги после побега чувствует полное опустошение. Такое ощущение, что он сдался, что смирился с тем, что его от вечного покоя отделяют несколько минут. Они говорят, надежда умирает последней, и Юнги думал, она погаснет вместе с жизнью в его глазах, но, кажется, сам только что отправил ее на покой заранее. Глупо надеется на спасение там, где хозяин ада спустил с цепи своих псов, а теперь, кажется, явился и сам.

Юнги замечает боковым зрением, как охрана расступается, как омеги с бокалами поспешно отходят в угол комнаты, и, подняв глаза, сталкивается с неизбежным, плещущимся в чужом темном взгляде.

Эмир как зашел в гостиную, только это рыжее пятно на белом фоне и увидел. Рядом с окнами стоят еще омеги, которые считаются одними из самых красивых, но о какой красоте может идти речь, если у камина топчется тот, кто рожден огнем. Омега — полная противоположность вкусу Эмира. Он любит омег в теле, с формами, он обожает брюнетов, а этот худощавый, мелкий, дрожит как осиновый лист, а главное, он рыжий. Он стоит у огня, и Эмиру кажется, что он являет собой его продолжение, также ярко горит и манит. Его отливающие пламенем волосы притягивают взгляд, и альфе интересно, можно ли обжечься, коснувшись его, хотя Эмир бы с удовольствием понаблюдал за тем, как гореть будет именно он сам. Эмир подходит ближе, останавливается в пяти шагах, внимательно рассматривает, ищет знакомые и ненавистные черты.

— Ты не похож на отца, — после долгой паузы и созерцания выдает альфа.

Юнги сразу понял, что это именно <i>он</i>, то самое исчадие ада, которое отравило его жизнь, а сейчас ее у него заберет. Он представлял его разным, примерил сотни лиц, и реальность с его воображением ни разу не совпала. Альфе лет под тридцать, у него суровое лицо, четкая линия подбородка, и глаза, в которые смотреть второй раз Юнги не рискует. Его внешность можно назвать даже красивой. Пусть Юнги всей душой ненавидит один факт его существования, он это отрицать не может. Авель бы точно сказал, что альфа горяч, он и правда похож на героев омежьих романов, которых художники изображают на обложках, но Юнги знает, что он главный антагонист. Красота альфы холодная и отталкивающая. Ничего из его внешности Юнги бы не хотел видеть в своем альфе, которого так и не дождался. Мужчина очень крупный, широкоплечий, он стоит напротив, и Юнги кажется, его тень накрыла всю комнату. Вот так вот внезапно смерть для Юнги перестала быть чем-то пугающим, и чем альфа ближе, тем больше она становится желанной.

— Ты хотел меня увидеть, — говорит Эмир, кривит рот в усмешке, отмечает про себя, что у омеги очень красивые черты лица. Он это еще через прицел рассмотрел, но прибивают к себе взгляд Эмира именно его глаза. Влажные рыжие пряди волос падают на его лоб, и у Эмира рука чешется зачесать их назад и рассмотреть поближе того, из-за кого он не попал в цель.

Юнги от этого высокомерного оценивающего взгляда не по себе, ему бы снова броситься к окну, но прямо за ним стоят двое телохранителей альфы, вошедшие с ним, а перед ним сам Эмир. Юнги кладет ладонь на край камина, лишь бы почувствовать хоть какую-то опору, не знает, с чего начать, хотя столько ночей в голове с ним говорил, вопросы готовил.

— Ты Эмир Си? — наконец-то собирает волю в кулак Юнги, убеждает себя, что терять больше нечего. Они стоят друг против друга, один по швам расходится, с каждым новым треском все ближе к земле, второй когтями эти самые нити и срывает, обнажает слабую, незащищенную душу, которую сам же сожрет.

— Я, — объявляет Эмир с превосходством, полосует ледяным взглядом.

— Это ты стрелял в меня? — спрашивает Юнги, заранее знает ответ, и поражается своему хладнокровию. Горло все еще дерут не до конца выплаканные слезы, коленки подрагивают, но голос не дрожит, взгляд ниже его лица не скользит.

— На тебе нет моего любимого цвета. Пока, — альфа еще ближе, он медленно поднимает руку, тянется, Юнги ее отбрасывает, отскакивает как ужаленный. Эмир наступает, все равно зарывает пальцы в его волосы на затылке, и, чуть не вырвав клок, резко тянет на себя. Юнги вскрикивает от боли, но отцепиться не может. Омега не понимает, что он творит, почему так смотрит, чего к его волосам прицепился, и еще больше злится, все пытается снова руку скинуть. Безуспешно. Альфа будто бы издевается над ним, достает того, кто и так из последних сил держится.

— Прекрати! — машет обеими руками омега, в котором злость инстинкт самосохранения победила. — Отпусти! — наконец-то вырывается Юнги, только потому что альфа ему это позволил.

— Дерется как кот, даже шипит, как они, — не может удержаться от комментария стоящий у окна Кристиан, которого забавляют жалкие попытки омеги уйти от нежеланных прикосновений.

— Он лис, — снова тянет руку и получает по ней Эмир. — А я люблю охоту, — резко обхватывает омегу за горло и, притянув, впечатывает в себя. — Даже повесил одного такого же рыженького у себя в кабинете, но ты точно будешь венцом моей коллекции, — скалится, а Юнги от его слов передергивает. Он даже молотить руками по его груди перестает, так и висит, хлопает ресницами, позволяет поглаживать себя по затылку, перебирать пряди. — Не представляешь, как сильно я жаждал с тобой познакомиться, — звучит искренним, Юнги больше тепло огня не чувствует. — Как сильно я мечтал посмотреть в твои пустые безжизненные глаза.

— И поэтому высылал ко мне своих шавок? У самого духу не хватало, что спрятавшись, в меня стрелял? — Юнги умрет, но сперва все выскажет. От мужчины перед ним веет смертоносной опасностью, и пусть разум омеги подсказывает ему помалкивать, Юнги не прислушивается.

— Веришь, я жалею, — жесткий полный усмешки взгляд накрывает омегу, Юнги кажется, он крошки собственных костей на зубах чувствует. Эмир опускает пальцы к его горлу, поглаживает, вновь поднимает к затылку, отмечает про себя, что омега ему до груди еле достает. — Я чуть не лишил себя возможности искупать тебя в твоей же крови, тем более она будет смотреться на тебе идеально.

— Ты озлобленный, жестокий подонок, который убил моего кузена и считает, что он бог, — пыхтит осмелевший из-за диалога без действий Юнги, пытаясь отодвинуть эту каменную глыбу перед собой. Чем сильнее Юнги старается удержать между ними расстояние, тем больше альфа его сокращает, и омеге кажется, что сопротивление его только раззадоривает. А еще Юнги не нравится его взгляд. Альфа смотрит на него как на диковинную игрушку, и Юнги страшно не только из-за смерти, но и из-за этого явного желания сломать его, плещущегося в глазах напротив. А ломать он его будет точно — искусно, медленно, смакуя каждую каплю крови, наслаждаясь дымом, поднимающимся с руин, оставленных после себя. На мгновенье омега задумывается, что возможно, лучше встать на колени, начать упрашивать, подчиниться, не показывать свой истинный характер, очаровать того, в чьих руках его жизнь, но оставляющий на нем ожоги взгляд, его переубеждает. Ничего не поможет. Значит, унижения того не стоят.

— Я знаю, ты расстроен и напуган, но тебе следует следить за словами, чтобы впоследствии о них не пожалеть, — убирает руку Эмир, в голосе которого проскальзывают предупреждающие нотки.

— Я тебе ничего не сделал, — воспользовавшись тем, что альфа наконец-то перестал его трогать, Юнги отступает. — Ты чудовище, для которого человеческая жизнь ничего…

Омега не договаривает, потому что его сзади резко берут за волосы и, не дав опомниться, резким движением прикладывают лбом о мраморный край камина. Юнги чувствует теплую струйку крови, ползущую по лицу вниз, покачивается и, рухнув на колени, пытается открыть глаза, которые одновременно словно пронзили сотни игл. Хотя, зачем их открывать, зачем вообще продолжать говорить, доказывать, просить, если можно просто дождаться <i>ее</i>. Юнги этого альфу не знает, но отчетливо понимает, что рядом с ним нужно мечтать о смерти, надо о ней молить его же, потому что теперь омега уверен, что именно она его лучший друг и соратник. Из того, что останется от Юнги после того, как по нему пройдется этот шторм, ничего не вырастет, не восстанет из пепла, потому что и пепел Эмир по ветру разгонит. <i>Смерть не должна пугать, когда жить больно</i>.

— Только в такой позе ты можешь со мной разговаривать, — доносится до него голос, пропитанный ядом, и омега все равно поднимает голову, склонять ее перед этим ублюдком на самом пороге жизни он не станет. Юнги знает, что его ударил о камин телохранитель, и сейчас стоящий за его спиной, но он к нему не оборачивается — все его внимание только на Эмире. Он с трудом фокусирует на нем взгляд, глотает боль комьями, что не проглотил — отпускает слезами.

— Мои люди не терпят неуважение ко мне, иногда даже перебарщивают, — смотрит за спину парня Эмир, и Юнги внутренне даже рад, что этот секундный стальной блеск в черных глазах обращен не к нему. Юнги прослеживает за его взглядом и, обернувшись, в шоке следит за тем, как бледный, словно полотно, телохранитель приставляет дуло пистолета к своей ладони, которой, судя по всему, ударил омегу о камин, и выстреливает. Эмир ничего не сказал, с места не сдвинулся, он просто посмотрел на него, и его человек выстрелил сам в себя. Юнги видел все своими глазами, но поверить в увиденное не может. Он, вцепившись пальцами в свои колени, уставился на терпящего боль мужчину, который покорно опустил голову и звука не подает. Сознание плывет, размазывает картину реальности черными жирными пятнами, и Юнги приходится дышать и ртом, чтобы не задохнуться из-за забивающегося в горло чужого отчаяния, вытеснившего свое. Это же больно. Это чертовски больно, омега не ловил пулю пока, но он представляет, как жжет рана, как раздроблена кость мужчины, и чувствует, как от взгляда на собирающуюся в маленькую лужу кровь под его ногами, его мутит. Человек не должен так поступать с другим человеком. Хотя, в этой комнате отсутствует само понятие человечности и доказательству этому гнущая его к полу собственная боль, из-за которой вот вот взорвется голова.

— Кровь тебе к лицу, — касается языком клыков альфа, не сводя глаз с омеги.

— Больной ублюдок, — дрожащим голосом заявляет Юнги, вернув внимание Эмиру, и размазывает кровь по своему лбу. — Ты больной ублюдок, — повторяет искусанными от нервов губами и заливается слезами, сдавшись боли, которая пришла следом за шоком. — Бог тебя не простит, ты заплатишь за все, что ты сделал.

— Нет никакого бога, — нагнувшись, касается раны на его лбу Эмир. — Если бы он был, не было бы меня, но я здесь, и ты в моей власти, — грубо проводит по щеке уходящего от прикосновений и мотающего головой омеги. — Хочешь, я покажу тебе, кто твой бог, мальчик, выросший в любви и заботе? Хочешь, я покажу тебе другую сторону жизни, познакомлю с тем, что тебе и не снилось, и мы вместе подождем твоего бога, который никогда не придет? Я нарушу правило, сыграю с тобой в игру, заодно проверим твою везучесть, — ухмыляется и, повернувшись к охраннику, требует револьвер. Через пару минут заказ альфы передают ему в руки. Эмир проверяет барабан, оставляет внутри один патрон и несколько раз прокручивает.

— Если тебе повезет, ты не словишь пулю, то, даю слово, я тебя не убью. Я возьму кровь другого. Если отказываешься играть, то я выстрелю в тебя своим оружием, и все закончится. Выбирай.

— Я… — у омеги язык от услышанной информации заплетается. — Я не понимаю тебя, — смотрит растерянно, все прекрасно понимает, но за надежду не цепляется. Во-первых, Юнги не везунчик, иначе бы точно не стал целью этого маньяка. Во-вторых, где гарантия, что это чудовище сдержит свое слово? Юнги хочется упасть ничком на пол и рыдать в голос, потому что нельзя говорить человеку «выбирай» там, где нет выбора. Итог будет один — он умрет, и разум подсказывает выбрать второе, принять свою участь и уйти на покой, но долбанная надежда, которая сидит в нем с момента похищения, шепчет, что стоит попробовать. Она же заставляет его изношенное за несколько суток сердце биться, иначе он не понимает, почему до сих пор цепляется за жизнь, которая хлестает его ладонью Дьявола прямо по лицу.

— Хорошо, сыграем, — глотает слезы омега, утирает рукавом нос и смотрит на явно довольного его решением альфу. Он крошится под его взглядом, отчаянно пытается придать этой бесформенной груде бывшего себя хоть какую-то форму, лишь бы не подарить монстру чувство удовлетворения, потушить наконец-то этот триумф в черных как его будущее глазах.

— Умное решение.

Юнги следит только за пистолетом, ждет, когда дуло на него посмотрит, и чувствует поднимающуюся в нем без предупреждения истерику. Он все еще внутренне сопротивляется, все еще пытается казаться сильнее, чем то, что есть, а есть перед Эмиром Си пустота. Прозрачный, стоящий на коленях и придавленный к дорогому дереву омега, от костра жизни в глазах которого осталось лишь жалкое пламя. Ему будет также больно, как и стоящему за ним и истекающему кровью телохранителю, если не повезет, и он умрет не сразу. Кажется, <i>даже предел боли в царстве самопровозглашенного короля отсутствует</i>. Пальцы Эмира пахнут дымом, Юнги чувствует запах горящей древесины, не верит, что это его истинный запах, и решает, что он, скорее, долго стоял у огня, в котором омега бы его дотла спалил. Именно в этот момент впервые в жизни Юнги понимает, что желает смерть человеку. Хотя альфа перед ним не человек, а демон, принявший его обличье. Юнги бы сам его убил, схватил бы пистолет охраны и нажимал на курок до пустого магазина, а потом убил бы себя. Потому что греховные мысли он себе простить может, но убийство, пусть даже этого монстра, не простит. Эмир видит на миг промелькнувший огонек безумства в его глазах и вспоминает, как еще в приюте один из старших обожал пугать детей страшилками на ночь и рассказывал про омегу с красными волосами. Тот омега заманивал к себе путников, и как только они засыпали, выпив его специальное зелье, вырезал их сердца, а потом садился за стол, зажигал свечи и ужинал свежей плотью. Сколько воинов и охотников посылали к хижине того омеги — никто не вернулся. Сперва они пали перед его красотой, а потом под его ножом. Чонгук из всех страшилок запомнил именно эту, потому что долго не понимал, как из-за красоты и сладких речей можно лишиться разума и найти свою погибель. Сейчас, смотря на парня на коленях, Чонгука охватывает странное чувство, он идеально бы подошел на роль того омеги и съел бы не мало сердец. <i>Вот только Эмир Си не имеет сердца. </i>Юнги не понимает, чего он медлит, почему не положит конец его мучениям, пытает ожиданием и, подняв глаза, смотрит уже без агрессии, и, к удивлению Эмира, без мольбы. <i>«Все-таки смелый, а так даже интереснее»,</i> усмехается про себя Эмир, поглаживает его щеку теперь дулом, проверяет выдержку, Юнги все равно с него глаз не уводит. Омега будто бы доказывает ему свое превосходство, несмотря на то, что именно он на коленях, что именно его сейчас поглаживает оружие. Он принимает свою участь, смотря в глаза, делает то, на что ни один альфа на памяти Эмира не пошел. Дуло скользит вниз по щеке, к подбородку, поднимается выше, к губам.

— Открой рот, и больно не будет, — давит на розовые губы, словно бы нарисованные одним взмахом кисти искусного художника, Эмир.

— Пошел ты, — шипит Юнги, нарочно сжимает губы. — Пусть я и умру, но мой брат тебя найдет, он тебя на куски порвет, — омега уже видит эти картинки, представляет, как Джиен отомстит за его смерть, и хотя бы в этом находит успокоение.

— У меня нет братьев, — нагибается к его лицу Эмир, тонет в испуганных глазах, блестящих из-за слез, как драгоценные камни, — но если бы ты был моим братиком, я бы вокруг тебя армию выстроил. Я бы потопил в крови всю планету, но твоей и каплю бы не потерял. Твой брат, к твоему сожалению, до меня не дорос. Поэтому, открой свои очаровательные губки, аленький цветочек, не соблазняй, я и так очарован цветом твоей крови, и не против пустить свежую, — повторяет. — Я тебя разгадал, ты готов к смерти, но я все еще могу подарить тебе ее безболезненной.

Юнги даже обидно, что он принял его реакцию за смирение, но в то же время омега понимает, что лучше сдаться, лучше не давать ему повод терзать его плоть до того, как он навсегда закроет свои глаза. Юнги боится боли, он даже перед проколом ушей просил двойную дозу обезболивающего и представлять не хочет, как больно ему будет, если альфа сделает одно резкое движение и разобьет оружием не просто его губы, но и зубы — разбитого лба ему уже хватило. Он медленно размыкает губы, дуло толкается в рот, царапает зубы, Юнги расслабляет горло, позволяет Эмиру просунуть его глубже. Во рту отвратительный привкус железа, губы саднят, Эмир пушку не убирает и курок не нажимает, заставляет проживать ни с чем не сравнимое унижение, которое все тянется. Юнги закрывает глаза, жмурится и не может удержать снова покатившиеся вниз крупными каплями слезы, стоит представить, как его мозги забрызгают белую стену позади.

— Не закрывай глаза.

Эмир сам не знает, от чего эта картина так его завораживает, двигает пистолетом глубже, вытаскивает, повторяет. Все, о чем сейчас думается — это как эти розовые губки бы красиво обхватили его член. У омеги миниатюрный ротик, и от этого картина становится еще желаннее, ведь как ему будет тяжело взять глубже, и как горячо будет растягиваться его рот, пока Эмир будет вбивать в него этот огонь неподчинения, сверкающий в уже открытых глазах. Эмир сбрасывает неуместное наваждение, которое слишком даже для него и Юнги слышит щелчок, с которым его сердце останавливается. Юнги поднимает руку, прикладывает к губам, поглаживает свое мокрое от слез лицо и понимает, что он жив. Эмир с усмешкой следит за его действиями, возвращает пистолет охраннику, нагнувшись, большим пальцем утирает слезы с кукольного личика и убирает назад волосы с пораненного лба. Омега словно соткан из серебристых нитей, одно резкое движение, и все лопнут, оставят за собой хрустальную пыль, которую Эмир не отказался бы втереть в десна. Первую трещину на этой чарующей лисе уже оставили, но даже она и сотни других таких же трещин не способны скрыть его красоту. Эмир любит все красивое, а сейчас смотрит на него и сам называет себя безвкусным, ведь что он знал о красоте до встречи с ним? Даже обидно, что истинная красота собралась в том, кто для Эмира <i>как пламя для льда</i>. Вот оно, значит, как бывает, когда ни один признак не отвечает твоим требованиям, а все вместе становятся твоим идеалом. Юнги не понимает, что этот альфа делает, каким будет его шаг, но ему уже легче, ведь он убрал пистолет. В глазах омеги мерцает надежда, доверчивость, и теперь Эмиру хочется самому приложить его лицом о мрамор, ведь <i>он не тот, кто дарит надежду, а тот, кто ее лишает</i>.

— Уведите его, — делает шаг назад Эмир, отходит от того, кто ничего не делая, пригвождает к себе, и охрана сразу двигается к омеге.

— Куда? Ты сказал, что если я выживу, ты меня не убьешь! — кричит омега, отползая от наступающей охраны, но Эмир его игнорирует, и из последних сил сопротивляющегося омегу выводят из комнаты. Эмир подходит к камину и, коснувшись пальцем капли крови, засыхающей на мраморе, подносит палец к губам.

— Ты веришь в силу крови? — Эмир касается кончиком языка пальца и оборачивается к растерянному из-за его решения Кристиану, но тот молчит. — Пусть ему обработают лоб, покормят, а то одна кожа да кости, — приказывает альфа. — Хочу, чтобы в конце недели его нарядили как самую дорогую куколку, я сам лично его выгуляю.

— Так ты его не убьешь? — хлопает ресницами Кристиан.

— Он избежал моей пули два раза. Третья его точно настигнет, а пока я не хочу его видеть, — разминает шею Эмир. — Интересно, я не почувствовал запах. Или он у него отсутствует, или он его скрывает, — задумчиво смотрит на огонь альфа.

<center>***</center>

Юнги долго не может отойти от пережитого стресса. Он сидит опустошенным на кровати, ни на что не реагирует, пока ему осматривают рану. Зашивать ничего не приходится, ее дезинфицируют и заклеивают пластырем. Юнги приносят огромный поднос еды и фруктов, он ни к чему не прикасается, забившись в угол кровати, до самого утра тихо плачет. Он понятия не имеет, почему его не убили, что вообще этот страшный альфа хочет от него, и после нескольких часов моральных пыток отрубается в слезах. Юнги просыпается только вечером следующего дня, жадно набрасывается на принесенную ему еду и радуется, что его больше не привязывают. Сбежать у него все равно не получится. Его комната на втором этаже, и окна выходят на каменный двор, полный охраны — он или разобьется, или получит пулю. Три дня Юнги никуда не выводят, на вопросы не отвечают, стабильно четыре раза в день приносят еду, притом кормят его отлично, а десерт вообще приносят в нескольких видах. Уже на второй день Юнги убрал пластырь с затянувшейся раны, на лбу теперь останется небольшой шрамик. В субботу днем к нему приходят двое хорошо одетых омег с парой чемоданчиков и сумок и, разложив все на кровати, отправляют Юнги в душ.

— Куда вы меня поведете? — не решается зайти в ванную Юнги.

— Туда, куда наш господин захочет, — оценивающе смотрит на него тот, что постарше. — Ты уже бриллиант, а огранкой мы займемся.

— Мое воспитание не позволяет мне грубить незнакомым людям, поэтому я просто вас попрошу покинуть мою спальню, — Юнги старается не выдавать дрожь в голосе из-за страха перед грядущей неизвестностью.

— Мальчик, — закатывает глаза омега, — нам поручили привести тебя в порядок к одиннадцати, и мы это сделаем, даже если придется тебя связать. Я не посмею сказать ему, что поручение не выполнил.

— Иди тогда за веревками! Если хоть кто-то ко мне прикоснется, клянусь, я разобью окно и перережу себе артерию! — топает ногой Юнги и, проскользнув в ванную, захлопывает дверь.

Дверь, конечно же, не запирается, он сидит на тумбе, свесив ноги, и не может придумать, как ему быть. Столько дней он ждал вестей от отца, прислушивался к улице в надежде услышать сирены, но все безуспешно. Юнги явно в столице, его держат не где-то на лесопилке, а в роскошном особняке в центре города, и его отец точно знает место проживания своего врага, так почему за ним никто не приходит? Юнги радовался эти дни каждому новому утру, ведь это означало еще день, который получает его отец и брат для его поисков, и теперь, судя по всему, завтрашнего утра омега не увидит. Все эти дни он старался не думать о своем мучителе, отгонял картины их встречи, потому что стоило ему вспомнить альфу, как противный липкий страх расползался по позвоночнику вниз, и омегу охватывала паника. Ничто так искусно не пытает человека, как собственный разум и воспоминания, и Юнги ему все равно проигрывал. И сейчас ему бы стоило подчиниться, прислушаться к словам омег и выполнять любые приказы своего мучителя, лишь бы не получать боль, которую тот щедро раздает. Но Юнги себя пересилить не может, подчинению его не учили и он имя семьи в грязь не втопчет. Судя по всему, оставшиеся в спальне омеги его и не ищут, к двери никто не подходит, и это дает надежду на то, что его оставят в покое. Устав торчать в маленькой комнате, Юнги решает выйти и проверить обстановку. Он спрыгивает с тумбочки и, подойдя к двери, толкает ее. Лучше бы Юнги остался в ванной, потому что в спальне, на его кровати, облокотившись на свои колени, сидит Эмир и вертит меж пальцев небольшой кривой нож. Об омегах напоминает только оставшийся после них приторный запах ванили.

— Угрожаешь порезать себя стеклом? — выгибает бровь Эмир, рассматривая омегу, путающегося в выданной на два размера больше пижаме. — Ты похож на застывшего в развитии подростка, и умом ты, оказывается, не отличаешься. — Лови, — швыряет в него нож альфа, Юнги еле успевает отскочить, и нож с глухим стуком падает на пол. Омега прекрасно осознает, что если бы он промедлил, нож торчал бы из его живота, и шокировано смотрит на альфу.

— Не хочу, чтобы ты разбил мне окно. Даже подсказать могу, как именно сделать надрез, чтобы ты долго не мучился, — поднимается на ноги Эмир, и парень липнет к стене.

— Не подходи, — голос Юнги предательски дрожит, по мере того, как альфа приближается, он все больше вжимается в стену, пытается наглотаться кислорода.

— Боишься меня? — усмехается Эмир, и улыбка сразу же превращается в дикий оскал. Он нарочно не оставляет между ними расстояние, наслаждается испугом в лисьих глазах. — Если ты передумал кончать жизнь самоубийством, мои омеги вернутся, и ты дашь им привести тебя в порядок, а потом я подарю тебя своему хорошему знакомому, ты будешь в восторге, — его голос просачивается в каждую пору, Юнги боится двинуться, так и стоит, пригвозжденный к стене, со взглядом, устремленным на ключицы и кадык альфы. Выше глаза поднять омега не осмеливается. То, как Эмир смотрит на него, пугает больше, чем его непредсказуемость в действиях. Он смотрит с превосходством, с леденящим нутро холодом, и в этом пугающем своей дикостью взгляде Юнги удается разглядеть первобытный голод. По чему именно — омега не понимает. Ему, наверное, кажется. Его воспалившийся мозг готов цепляться за что угодно, лишь бы найти просвет и облегчить себе страдания.

— Я умер в той комнате, — рвано отвечает Юнги, который уже в этом убежден, потому что живой омега до такого бы не дожил. Юнги — не игрушка, не чей-то товар, который можно продавать, дарить. Он точно мертв, и все, что происходило с момента, как он покинул комнату с камином — чей-то плохой сон. Реальность, которую он видит перед собой — выдумка. — Я умер, это все неправда, — часто-часто моргает, убеждает себя, альфу, уверен, что если сильно верить, то и выдумка превратится в правду.

— Если думаешь, что, изображая психа, ты вызовешь у меня жалость — ошибаешься, — усмехается альфа. — Ты не представляешь, на что способна человеческая психика и что она может выдержать. Не испытывай мое терпение, не заставляй доказывать тебе это на твоем же примере, — темнота в глазах мужчины сгущается, но в этот раз у истощенного играми разума Юнги инстинкт самосохранения не срабатывает. Он толкает его в грудь, и задрав подбородок, выпаливает:

— Я уже мертв, мне больше не страшно.

— Знаю этот метод, но он не рабочий, — кривая ухмылка расползается по вмиг заострившемуся лицу альфы. — Уверен, ты можешь лучше. Постарайся, — он внимательно разглядывает впившегося в него колючим взглядом паренька, потом снова приближается, берет его руку и подносит к своему лицу.

— Тонкие, длинные, красивые, — касается губами по одному подушечек пальцев шокированного его действиями омеги. Юнги чувствует его губы, легкую щетину, горячее дыхание, которое оставляет на каждом пальце ожог. — Выбирай, какой.

— Зачем мне… — не договаривает Юнги, и издав истошный вопль, из-за которого поднимаются с подоконника присевшие отдохнуть птицы, сползает по стене на пол.

Крик переходит в жалобный скулеж, который прорезает концентрированной в нем болью тяжелый воздух. Эмир так и возвышается над ним, удерживая в руке ладонь марионетки, которой сломал мизинец, и Юнги кажется, если он отпустит его руку, то боль взорвется в нем с удвоенной силой и оставит после себя горку пепла. Это слишком даже для мертвеца, которым, как оказалось, Юнги не является. Его боль в крохотном нем не умещается, вываливается наружу, смывает все вокруг, кроме того, кто ее ему в огромных дозах доставляет. Альфа играет на его оголенных нервах, как на струнах, доводит омегу до тошноты с желанием выплевать все свои деформированные из-за разливающейся от изуродованного пальца по всему телу пульсирующей боли. Она расползается от пальца к плечу, окутывает собой как паутиной, и омеге кажется, что всю его левую сторону опустили в кипящий свинец. Все должно было закончиться на лужайке, на рассеченном лбе, потом Юнги обещал себе избавление, взяв в рот дуло пистолета, но, оказалось, все только начинается. Эмир поставляет боль изысканную, самую чистую, и ломает безбожно. Треск кости в ушах — первый треск всего каркаса.

— Мертвые боли не чувствуют, — резонирует в ушах омеги голосом самого Сатаны.

Эмир отпускает руку, которую Юнги сразу прижимает к груди, и делает шаг назад. Омега, поскуливая, убаюкивает покалеченную руку, покачивается, задыхается от боли, никак не задохнется. Эмир жадно впитывает каждый взмах мокрых от слез ресниц, тень отчаяния на кукольном искаженном лице, и, унося с собой память о красоте рыжего омеги, медленно покрывающегося трещинами, выходит из спальни.

— Куда едем? — Кристиан догоняет идущего к брабусу Эмира, который на ходу натягивает пиджак и прикуривает.

— Ты никуда, оставайся здесь, а я заеду к Дэмиану и вернусь за омегой к одиннадцати, — открывает дверцу железного зверя Эмир. — Я поручаю тебе лично следить за ним, если я не убил эту суку, то и он не смеет убивать себя. Пусть займутся пальцем, подарок должен быть в идеальном состоянии.

— Ты его подаришь? — восклицает шокированный Кристиан. — Может, лучше продать? Он бешено красивый!

— Красивый, — не спешит садиться за руль Эмир, поглядывает на ночное небо, где среди сотни звезд одна горит ярче всех. — Он очень красивый, и сгорит он красиво.

I fall to pieces when I'm with you

За окном такая же ночь, как вчера. Темнота окутала собой верхушки кустов во дворе, внизу, доползла до порога, ждет, когда погаснут фонари у двери, чтобы пробраться внутрь. В Юнги она заселилась сразу же, как только он услышал визг автомобильных шин по асфальту в ту злополучную ночь, и бояться ей нечего, ведь нет в омеге света, который бы ее остановил. Когда темнота подползает ближе, пробирается через щели, принято включать свет, отпугивать незванного гостя и греться у огня. Единственный свет, которым может обороняться Юнги — это если он спалит самого себя, потому что, в отличие от тех, кто смог ее избежать, его психика не дает ему за что-то ухватиться, а напротив тащит на самое дно, показывая, что выхода нет. Этим вечером, впервые с момента похищения, Юнги осознает так истерично бьющуюся о черепную коробку столько дней мысль — никто его не спасет. Эта святая вера в спасителя, привитая когда-то родителями, потом братом, потом книгами и любимыми фильмами — ничем, кроме пустых слов, не оказалась. Тот Юнги, который не был знаком с Эмиром Си, был убежден, что, попади он в беду, семья его из всего вытащит. Он верил, что его отцу все по силам, что нет никого, кто может ему противостоять, и омега навечно под его покровительством. Этот Юнги понимает, что спасти себя он должен сам, но не понимает, как это сделать, учитывая, что он к такому никогда не готовился. Он привык получать все готовое и сейчас, помимо судьбы, винит и своих родителей, не позволяющих ему самому ради чего-то бороться и исполняющих все его желания. Они не должны были читать ему перед сном сказки и утром их реализовывать, ведь из-за этого Юнги свято верил, что вся его жизнь и есть сказка, у которой обязательно будет счастливый конец. Сейчас Юнги сидит в комнате-тюрьме со сломанными костями и израненной душой и не знает, за что ухватиться, как за пару ночей взрастить в себе тот самый титановый стержень, для которого до этого момента в нем и места не было. И даже если он это сделает, если вынет свои кости и зальет вместо них расплавленную сталь, если выберется из этой пучины боли и унижений, он больше никогда не будет прежним, потому что в Юнги сломалась не просто вера в будущее, в нем сломалось то, после чего кардинально меняется личность — вера в человека.

После визита в клинику и принятых мер палец почти не болит, только повязка напоминает Юнги о переломе. Зато у Юнги болит все остальное тело. Ему кажется, он весь покрыт одним сплошным синяком, и, коснись любого места — его моментально разорвет от боли. Эмир своего добился, Юнги не то чтобы сопротивляется, он даже не двигается, пока его готовят к выходу, смотрит в видимую только для него точку на стене и ничего не слышит. Ровно в десять охрана требует, чтобы он спустился вниз. С омегой закончили еще час назад, но он не подошел к зеркалу, ни разу не посмотрел на себя, ему и неинтересно. Для Юнги этот выход — возможность сбежать, и он старается не думать о том, какую пытку на этот раз подготовил для него Эмир, а концентрируется на надежде. Юнги с трудом поднимается на ноги и, уговаривая себя подчиниться, лишь бы избежать новой боли, идет за охраной на первый этаж. На омеге изумрудного цвета атласная рубашка с широкими рукавами, которые собраны в резинку на запястье. На рубашке застегивается только одна пуговица на уровне живота, она полностью обнажает ключицы и плечи, но Юнги придерживает ее рукой, не дает скользить ниже. Он безуспешно пытается заправить ее в черные узкие брюки, хотя Юнги, который прекрасно разбирается в одежде и имеет вкус, сразу про себя назвал их колготками. На шее у него тонкая цепочка с кулончиком, в котором хранится фото папы, и омега очень рад, что ее не тронули. Этот кулончик — его единственная связь с прошлым, в котором он был счастлив, и только держась за него, он все еще не теряет надежду вернуть это счастье. Его волосы выпрямлены и зачесаны на бок, макияж он не видел, но, судя по тому, как долго его красили, уже уверен, что выглядит, как клоун. Юнги замедляет шаг у самой лестницы, заметив, кто именно стоит внизу, и только после легкого толчка в спинку ставит ногу на ступеньку.

<i>Юнги точно не выглядит как клоун, потому что вряд ли на клоунов так смотрят. </i>

Эмир последний час уже думал не ехать с омегой в Universe, отправить его с Кристианом, самому подойти позже, не искушать зверя, жаждущего то ли его крови, то ли плоти, но потом передумал и прямо сейчас понимает, что напрасно. Глубокий зеленый однозначно создан для этого омеги, и жаль, что времени больше нет, иначе бы Эмир купил для его образа и колье с крупным изумрудом, которое бы идеально оттеняло его красоту. Эмир смотрит на него и не может понять, почему его никогда не интересовали рыжие, ведь омега перед ним не просто красивый — он роскошный. Хотя, дело не в цвете волос, будь этот омега блондином или брюнетом — ничего бы не поменялось. Он просто напросто слеплен для Эмира, собран по его заказу, отправленному во вселенную, и одна только эта мысль альфу раздражает. Он скользит взглядом по застывшему у подножия лестницы парню, который и напуган, и смущен одновременно, отмечает про себя нежные губы идеального размера для кукольного личика, манящие прикоснуться ключицы, опускается ниже, и больше не выдыхает, уставившись на обернутые черной материей стройные ноги.

— Принесите плащ или накидку, больной подарок я никому дарить не буду, — раздраженно приказывает альфа, и охрана уносится наверх.

На самом деле, иначе Эмир будет смотреть только на эти ноги, которые вытесняют все мысли, а это может закончиться плачевно для них обоих. Омега смешно кутается в длинную меховую накидку, словно прячется — у Эмира руки чешутся распаковать его как подарок, снять не только накидку. Эмир выходит первым, Юнги, оглядываясь на двинувшуюся на него охрану, с трудом отлепляя подошвы от пола, двигается за альфой во двор. Прислонившийся к брабусу Кристиан сразу указывает Юнги взглядом на БМВ, но его перебивает Эмир:

— Он поедет со мной.

Кажется, Юнги поранился о собственный ноготь, впившийся в ладонь. Он не может даже дышать рядом с этим грозным альфой, принесшим ему столько боли, а сидеть с ним в машине его сердце не выдержит, но кто он такой, чтобы спорить. Омега знает, что лучше подчиниться, пока играть роль послушного, ведь у него все еще есть целые пальцы, и молча идет к брабусу. Как назло, для него открывают переднюю дверцу автомобиля, и Юнги, бормоча про себя ругательства, взбирается на сидение. Он захлопывает подол накидки, прячется под воротником, оставив открытым только нос-кнопку, и не представляет, как альфа, севший за руль, ему за это благодарен. Эмир снимает пиджак, швыряет его на заднее сидение и не торопится заводить автомобиль. Он расстегивает рукава черной рубашки, подворачивает их до локтей, не реагирует на копошащегося справа паренька. Эмир не хочет на него смотреть, не хочет его запоминать, не хочет, чтобы он становился тем, с чьей красотой он будет сравнивать всех остальных, кто был и будет, и знает, что проигрывает. Этот омега пригвождает к себе взгляд, не дает концентрироваться на чем-то другом, и даже выдрессированный годами зверь альфы при нем не рыпается, смирно сидит на задних лапах, вдыхая воздух, которым он дышит, и урчит от эстетического удовольствия. Эмир рад, что ему придется смотреть на дорогу, чтобы не убиться, и заводит автомобиль. Мотор издает рык, и брабус вместе с сорвавшимся следом сопровождением покидает двор. Юнги нервно играет с подолом накидки, расчесывает и разглаживает мех, глаз от своих колен не поднимает. Весь салон пропитан запахом альфы, от которого на легких остается ожог, потому что Эмир Си все-таки пахнет костром. «Отвратительное сочетание», думает Юнги, вспоминая свой запах, и, не удержавшись, издает смешок, поняв, что было бы, если бы их запахи смешались.

— Ничего не хочешь спросить? В первую нашу встречу ты не умолкал, — выруливает на трассу альфа, бросает на него мимолетный взгляд и отворачивается. Даже профиль у него идеальный.

— Хочу, — после небольшой паузы набирается храбрости и говорит Юнги. — Хочу узнать, откуда в тебе столько злости и ненависти ко мне. Что моя семья тебе сделала?

— Это надо было спрашивать у отца, — кривит рот Эмир.

— Я спрашивал, но он молчал, как и ты, впрочем, а я в итоге отвечаю за чью-ту провинность, — обиженно отвечает омега, считающий фонарные столбы.

— Всему свое время, может, если доживешь, ты узнаешь, — усмехается Эмир. — Ты необычайно спокоен сегодня, после перелома поумнел? — смотрит на его раненую руку.

— Все скоро закончится, и я тебя больше не увижу, — прислоняется к стеклу омега, мечтая оказаться по ту сторону дверцы. Расстояние между ними мизерное, и Юнги даже дышит через раз, боясь, что стоит альфе немного двинуться, и он его коснется. Его взгляды оставляют на Юнги раны, его прикосновения сдирают с них только успевшую затянуться пленку.

— А ты хитрец, — недобро усмехается Эмир, Юнги кажется, стекло под его щекой, не выдержав напора, трескается. — Рыжие бывают хитрыми, хотя, чтобы проверить, правда ли ты рыжий, мне нужно снять с тебя штаны.

— Ты отвратителен, — давится возмущением Юнги, и даже смотрит на него, сразу же убрав взгляд.

— Их и без меня снимут, — цокает языком Эмир и останавливается на светофоре. Он смотрит на прилипшего к дверце омегу, который усиленно старается не реагировать на проделанную чужим темным взглядом дыру на своей щеке. — Ты боишься меня, — приближается к нему альфа, нарочно играет с ним, заставляя Юнги издать нечленораздельный писк и сжаться в комочек. — Правильно делаешь.

Через полчаса автомобили останавливаются перед казино Universe, которое одновременно работает и как кабаре и занимает огромную площадь. Universe состоит из нескольких невысоких зданий, само казино в центральной одноэтажной постройке. На территории объекта отдельная большая парковка, два ресторана и два бара. В Universe отдыхают не просто состоятельные горожане и приезжие гости, а те, у кого есть мемберская карточка, которая выдается не каждому.

Эмир выходит первым, за ним, путаясь о собственные конечности, идет Юнги. Они входят не через главный вход, а обходят здание. Все сотрудники в поклоне встречают альфу, а Юнги усиленно прячет лицо, боясь, что его узнают. Омега и подумать не мог, что когда-то окажется в таком злосчастном месте, один проезд рядом с которым уже накладывает отпечаток на репутацию примерного омеги, которую после не отмыть. Миновав длинный коридор с приглушенным светом, они проходят через большой, пока еще готовящийся принять гостей, полупустой зал, и оказываются в просторном кабинете. Внутри два длинных кожаных дивана, низкий столик, бар у стены. Юнги, который запарился в накидке в жарком помещении, сразу скидывает ее на диван и, разинув рот, смотрит на многочисленные экраны, занимающие одну стену. Вторая стена полностью черная, омега подходит к ней и сразу же отскакивает, потому что та внезапно становится прозрачной, и Юнги видит весь зал перед ним как на ладони. Лицо Юнги вспыхивает, он сразу ищет глазами накидку, боясь, что гости увидят его, облаченного в такие откровенные тряпки, но не успевает за ней двинуться, как подошедший Эмир хватает его за локоть и, вжав грудью в стекло, удерживает на месте.

— Они тебя не видят, — широкие ладони альфы ложатся на его тонкую талию, Юнги боится выдохнуть, ведь если не дышать, то при каждом вдохе-выдохе он к нему ближе не будет. Юнги чувствует, как на затылке по одному встают волосы, как вытягиваются в струнку все сосуды, готовящиеся лопнуть от напряжения в любой момент.

— Отсюда я иногда наблюдаю за вакханалией, которую творят интересные мне клиенты, — опаляет дыханием его ухо Эмир, будто бы читает его мысли, и вжимает теперь в себя, а не в стекло. Юнги чувствует, как по его коже ползут змеи, и внутренне давит истерику.

— Хочешь посмотреть, что тебя ждет? — ладонь Эмира теперь на его голом животе, он поглаживает его бархатную кожу, заставляет Юнги умирать от контраста холодного стекла и обжигающего лавой тела позади, из захвата которого не вырваться.

В зале становится все больше людей. Юнги смотрит на отдыхающих альф, оставивших дома мужей и возлюбленных, и, не стесняясь балующихся наркотиками и выпивкой. За столиками сидят полуголые омеги, на некоторых из них надеты маски.

— Те, кто в масках — главный товар, их еще не покупали, — знакомит его с правилами гнезда разврата Эмир, чьи руки, кажется, проверили уже каждый сантиметр тела омеги, вернулись обратно к животу. Эмир млеет от прикосновений к его коже, он легонько царапает ее, обводит пальцем пупок, еле сдерживается, чтобы не сжать его бедра и не развернуть лицом к себе. Разворачивать нельзя, ведь его маленькие губы — главный соблазн, а Эмиру не нужна одержимость тем, кто под запретом.

— Купленные омеги снимают маски и садятся за столик тех, с кем уйдут, некоторые альфы занимают кабинеты наверху, боятся быть узнанными, — убирает руки Эмир, сам себя тормозит. Касаться его — это как примерить все смертные грехи разом, но Эмир — дитя тьмы, ему Ад, как лучшие покои во дворце его отца Сатаны.

— Ты удивишься, узнав, сколько альф, которых считают оплотами нашего общества, тонут здесь в похоти и порошке, а потом возвращаются в постели к своим мужьям и этими губами, в которых сейчас зажат косяк, целуют в лоб своих драгоценных деток, — не удержавшись, зарывается носом в огненные волосы Эмир и вдыхает полной грудью. Омега пахнет смесью нарциссов и райских роз, дурманит, но альфа знает, что это не его истинный запах — ему он не подходит. Этот омега должен пахнуть гашишом, вином, костром, в конце концов, а не цветами — слишком предсказуемо, слишком просто. Хотя, с такой внешностью и запах не нужен, она уже покоряет.

Юнги в ужасе от происходящего перед его глазами, и того, что он слышит. Он даже смирился с прикосновениями, настолько его поглотила картина, которую бы век не видеть, но и глаз оторвать невозможно. Это так унизительно, что тот, на кого даже смотреть не смели, вынужден находиться в таком месте и выступать игрушкой нарядившего его в эти тряпки альфы. Юнги с этим ничего не может поделать, зато он может закрыть глаза и не видеть то, что если выживет, никогда не забудет. Юнги вздрагивает, вновь почувствовав на плече его руки, стекло становится абсолютно черным, и теперь в отражении омега видит его глаза. Эмир касается губами его затылка, опускает руки на его бедра и, не сводя глаз с его отражения, заводит одну руку назад и сжимает в ладони его ягодицу. Идеально. Снова.

— Нет, — выпаливает Юнги и, не успев подумать, резко разворачивается лицом к нему.

— Тебе нечего бояться, — убирает прядь за ухо омеги Эмир, разглядывающий его лицо, — я ведь подарил тебе жизнь, и я слово не нарушу, — нависает сверху, доводит до предела обостренные чувства. — Ты пробуждаешь во мне странные чувства, они мне не нравятся, — делает шаг назад и с наглой ухмылкой ловит каждый взмах ресницами. — Твой клиент еще не прибыл, а я хочу зрелищ, поэтому выйди туда, покажи мне, сколько ты стоишь, — он обхватывает пальцами его подбородок, поглаживает большим пальцем полураскрытые губы, наслаждается полным ужаса взглядом.

— Я не хочу, — прилипает лопатками к стеклу Юнги, лишь бы уйти от прикосновений.

— Я очень хочу, — оскал портит красивое лицо альфы. — Если хоть кто-то из присутствующих за тебя заплатит, я отпущу тебя с ним.

— Ты лжешь, — отказывается верить омега, пытаясь угадать, что в этот раз замышляет альфа.

— Никогда не лгу, — Эмир отходит от омеги, который, кажется, только задышал, и кивает застывшему у двери мужчине, который с момента, как альфа прибыл, не отходил от него.

— Он слишком одет, — прокашливается подошедший мужчина, поглядывая на Юнги.

— Ему не нужно раздеваться, — опускается на диван Эмир и перекидывает ногу через ногу. — Тот, кто ценит истинную красоту, сможет разглядеть ее даже под одеждой.

— И с места не сдвинусь! — Юнги скользит по стеклу влево по мере того, как мужчина подходит к нему. — Я это место вместе со всеми вами спалю, я не мясо, которое вы бросите тем псам, — шипит омега.

— Но меня раздражает его высокомерие, поэтому разденьте, хочу посмотреть, как этот цветочек вспыхнет, — внезапно объявляет Эмир, наслаждается тем, как секундная агрессия сменяется на мольбу в лисьих глазах.

— Я не выйду, — замирает в углу Юнги, психика которого такое точно не поднимет. — Пусть меня изобьют, сломают кости, но я не выйду. Я тебя боюсь, но позора я боюсь больше, — переходит на крик омега и демонстративно садится на пол, всем своим видом показывая, что сам он никуда не пойдет.

— Значит, останешься со мной навсегда, лисенок, — ухмыляется альфа и, поддавшись вперед, облокачивается на свои колени. — Будешь спать в моей постели, есть, сидя на моих коленях, и гулять на поводке. Или ты выйдешь туда, найдешь клиента и уедешь с ним. Выбери меня, я не против, — подмигивает и благодарит полуголого омегу с розовыми волосами, налившего ему виски.

— Поклянись мне, что отпустишь и больше никогда не вспомнишь, — поднимается на ноги Юнги, все еще не понимая, где подвох.

— Если тебя купят — отпущу. То, что никогда не вспомню — сложно обещать, ты запоминающийся, — пригубив виски, ставит на столик стакан Эмир, снизу вверх внимательно рассматривает остановившегося напротив паренька.

— В таком случае, я пойду. Я переживу этот позор, если мне не придется больше тебя видеть, — Юнги скидывает с себя руку управляющего, пытающегося поправить его блузку, и, задрав подбородок, гордой походкой идет на выход.

Он останавливается у небольшой лестницы вниз, смотрит на разгуливающих по залу омег, копирует их поведение, и сперва двигается к первому столику, где сидят двое альф, но они слишком поглощены вниманием белокурого омеги. Юнги топчется рядом и, не получив реакции, идет дальше. Он пытается вспомнить уроки соблазна с фильмов, которые смотрел, потому что в реальности ему просто нужно было появиться рядом, и альфы уже купали его в своем внимании. Юнги понимает, что его одногруппники и друзья сильно отличаются от собравшегося здесь и видавшего виды контингента, но сдаваться не собирается. Приз слишком соблазнительный, чтобы омега его упустил. Если Эмир не лжет, то у Юнги есть все шансы положить конец этому аду и вернуться домой. Он игриво проводит пальцами по столику, за которым сидит полный мужчина лет сорока, и, поймав интерес в его глазах, подходит ближе и опускается на его колени. Он видел, что все омеги здесь выбирали альф именно так, да и ему надо не просто соблазнить, но и успеть поговорить.

— Пожалуйста, выберите меня, — еле двигает губами омега, боясь, что его заметит разгуливающая по залу охрана или даже сам Эмир, который вполне возможно смотрит через стекло. Пьяный мужчина смотрит сквозь омегу и, кажется, даже не понимает, что тот говорит.

Двадцать минут Юнги ходит по залу безуспешно, вертит бедрами, даже опускает плечи блузки, но бесполезно, он будто бы невидимка. В обители похоти, кишащей голыми предлагающими себя омегами, он ничем не выделяется, и хочется уже сдаться, сесть на пол в углу и расплакаться. Юнги даже сам за себя деньги предлагает тем, в чьих глазах все еще мелькает сознание, шепчет, что в десятикратном размере все вернет, но на него или смотрят как на умалишенного, или просто игнорируют. Этим вечером умирает не только надежда, но и достоинство Юнги. Он полностью ушел в себя, но чувствует, как один взгляд прилип к нему, не упускает ни одного движения, ползет за ним шлейфом, оставляющим царапины на полу. Эмир по ту сторону стекла наслаждается его унижением, упивается его жалкими попытками флиртовать, видит, как тонкие пальчики поглаживают по плечу очередного альфу, и объявляет, что время закончено.

— Так нечестно, у меня не было шансов, — влетает в кабинет подгоняемый охраной Юнги, на ходу приводя в порядок соскальзывающую с него блузку. — Дай мне еще немного времени, я уже почти смог.

— У тебя шансов больше, чем у кого-либо, но ты зажат, а эти альфы зажравшиеся. Они не хотят стараться, бороться, привлекать, это все у них там, в жизни за порогом моего заведения, здесь они хотят все готовое и именно за это платят, — рубит на корню все надежды Эмир.

— Еще пара минут, и меня кто-то выберет, я сделаю, что угодно, даже разденусь, — в панике объявляет Юнги. — Кто-то точно заплатит.

— Уже заплатили, — вспыхивают языки пламени на дне зрачков Эмира.

— Кто? — с надеждой спрашивает Юнги.

Эмир не отвечает, но грязная ухмылка говорит за него.

— Ты? — отшатывается Юнги.

— Я выбрал тебя сразу же, как ты бросил свой первый томный взгляд, значит, ты пойдешь со мной.

— Это нечестно! — топает ногой разъяренный омега. — С тобой только в преисподнюю.

— Я могу это устроить, — усмехается альфа. — Все по уговору, я слово не нарушил, это ты не справился. Хочешь узнать, сколько ты стоишь?

— У тебя денег не хватит, — впервые делает шаг к нему, а не от него, Юнги, высоко задирает подбородок, и пусть он намного меньше его ростом, испепеляет альфу взглядом. — Хватит со мной играть.

— Мне нравится твоя дерзость, но не будь безрассудным, — как завороженный наблюдает за выпустившим колючки омегой Эмир. — Сильных ломать куда интереснее, а тебе лучше не представлять для меня интерес, поверь на слово, — усмехается. — Твой главный клиент прибыл. Он всегда вовремя, — кивает на стекло позади парня альфа, и Юнги боится обернуться, потому что есть во взгляде Эмира нечто, что предвещает для него конец света.

Юнги все-таки медленно оборачивается к теперь снова прозрачному стеклу, бегает взглядом по накуренному залу буквально две секунды, а потом на ватных ногах подходит ближе и липнет к нему. По ту сторону стекла находится тот, кого он и не мечтал встретить, но секундное счастье разлетается на осколки из-за осознания, что все не может быть так просто. Джиен ведь здесь по прихоти чудовища, вновь подошедшего к нему, и он явно что-то подготовил.

— Твой братец обожает мой бордель, — цокает языком Эмир, стоя позади с руками в карманах брюк. — И я решил сделать ему, как постоянному клиенту, подарок. Тебя.

— Я не понимаю, — Юнги запрещает себе радоваться, не уводит взгляда от брата. Джиен так близок, буквально в десяти шагах. Джиен недосягаем, потому что между ними Эмир Си.

— Он снимает у меня омег, сегодня снимет тебя, — добивает Эмир.

— Ты сам понимаешь, что несешь? — резко оборачивается к нему Юнги, который сомневается, что услышал все правильно. — Ты не посмеешь, я не пойду. Давай, приложи свою пушку к моей груди, я не пойду, — омега ни на секунду не лукавит. Он точно этого не сделает, и он готов пройти пытки и даже смерть, чем так низко пасть. Он не позволит этому чудовищу опозорить свою семью. Смерть Юнги забудут, но этот город не забудет то, что по мнению альфы должен сделать омега, и плевать на город — Юнги сам пустит пулю себе в лоб, лишь бы никогда это снова, пусть и мысленно, не переживать.

— Если ты будешь себя плохо вести, обещаю, я возьму кровь за кровь, — вытаскивает из-за пояса глок альфа и, подойдя к столику, кладет на него. — Я не буду тебя убивать, я обещал, но я убью его. Ты вернешься к своему дорогому папочке с руками в крови его сына-наркомана.

— Прошу тебя, — еле двигает губами потерявший последнюю надежду Юнги, поглядывая на оружие, — не поступай так. Тебе хватит моей крови, дай ему уйти.

— Не думаю, что он сильно страдает по потерянному братику, а ты тут убиваешься, — с презрением говорит альфа.

— Он мой брат, — смотрит через стекло на окруженного омегами и пьющего Джиена Юнги. Ему обидно, что брат не занят поисками, не грустит о нем, а вовсю развлекается, но омега успокаивает себя, что может быть так альфа и держится. Он уверен, что Эмир нарочно это говорит, сеет сомнение, ищет слабые места и давит туда. Юнги ему подыгрывать не будет. Он отворачивается, потому что смотреть на то, как старшего седлает полуголый омега, с ключиц которого он нюхает порошок, не хочется.

— Я бы тоже хотел брата омегу, я бы его баловал, — берет стоящий рядом с глоком стакан виски Эмир.

— Тебя никто никогда не полюбит, — выплевывает слова ему в лицо Юнги.

— Я переживу, главное, чтобы тебя любили, и хоть какой-то сукин сын пришел бы со мной драться за тебя, но, как видишь, нет, брат укуривается, отец трясется за свое кресло, и только я у тебя остался, — чокается с его носом подошедший альфа и делает глоток.

— Если бы ты знал, что такое любовь, ты бы не поступал так с людьми, со мной… — пытается оттянуть время омега, чтобы найти выход из этой ситуации.

— Я знаю, ты заговариваешь мне зубы, подыграю, мы немного поболтаем, как раз твой братец будет нужной кондиции, — усмехается Эмир. — Как тебя звали дома? Уверен, папочка дал тебе тошнотворно-миленькое прозвище.

— Твоя смерть, — цедит сквозь зубы Юнги.

— Если у нее твои глаза, то я не против умереть, — убирает прядку за его ухо Эмир. — Так вот, моя смерть, посмотри, куда меня привела моя злость. Моя любовь оставила бы меня умирать от голода под забором… — осекается. — Твой дорогой братец должен мне состояние. Он долбанный наркоман. Твой отец лгал тебе всю жизнь. И я все равно самый плохой? Я тебе не лгал и не собираюсь.

— Так зачем ты хотел меня убить? — оттягивает время омега. — Если ты такой честный и правильный, то скажи мне правду!

— Я все еще хочу убить тебя, поэтому иди к очередному представителю своей лживой семейки и перестань смотреть на мою пушку, второй раз я дам ее тебе не просто пососать, — скалится, и Юнги передергивает от воспоминаний об их знакомстве.

— Ты лжешь, моя семья любит меня, и Джиен не наркоман, но даже если это не так, я прощу его, он мой брат, у нас одна кровь, и я люблю его! — все равно не торопится идти к двери Юнги.

— Значит, и меня простишь. Он почти готов, — Эмир смотрит через стекло на Джиена, которого, подхватив под руки, ведут к узкой лестнице наверх двое омег. — Тебе пора, и если ты снимешь маску или скажешь ему кто ты, пока я так не решу, я убью его, помни об этом, — альфа опускается в кресло перед камерами и больше не оборачивается к омеге, которого волокут на выход. Юнги сперва сбрасывает маску, прикрывающую верхнюю половину лица, но второй раз уже к ней не прикасается, цепляется за перила, молит Эмира передумать, и все равно оказывается за порогом кабинета в окружении двух громил. Он вместе с альфами минует зал и, поднявшись на второй этаж с открытым коридорчиком, останавливается у двери.

— Жемчужина этой ночи специально для вас от заведения, — объявляет один из мужчин, и Юнги толкают в небольшую комнату для уединений, в которой на диване в окружении омег сидит Джиен.

— Я не вижу подарок, — заплетающимся языком выдает Джиен, у Юнги сердце сжимается от желания наброситься на него и обнять, но он боится. Он как вошел, искал камеры, и пусть их не видно, он уверен, что они есть, и боится, что Эмир реализует угрозу, поэтому все истинные желания душит.

— Сними эти тряпки, детка, присоединяйся к нам, — требует Джиен и тянется к бутылке. Юнги не противится, когда один из омег, подойдя к нему, берет его за руку и ведет к дивану.

— Подойди ближе, посмотрим, что за подарок сделало заведение, учитывая, сколько я им плачу, — хлопает себя по бедрам альфа, и Юнги делает первый неуверенный шаг к брату. Теряющий терпение Джиен цепляется пальцами за пояс его брюк, Юнги забывается, скидывает его руки и отскакивает.

— Хочешь поиграть? — снова тянет его на себя Джиен, сажает уже не сопротивляющегося омегу на бедра и кладет руку на его пах.

Юнги еле сдерживает рвотный позыв, он соскальзывает с колен альфы на пол, лишь бы уйти от интимных прикосновений, о которых пожалеют оба, и косится в сторону двери. Он ждет, что Джиен снимет уже с него маску, правда раскроется, и все закончится. В то же время он прекрасно понимает, что даже если альфа узнает его, то в этом зловонном месте один король, и Джиен с ним не справится. Надо показать ему правду, надо в то же время успеть вызвать помощь, обрушить на голову этого проклятого короля всю мощь государства. Он так и сидит на полу, перед альфой, который снова переключился на других омег, лихорадочно придумывает план и ищет глазами телефон брата. Юнги находит, что искал, опираясь о колени мужчины, поднимается, обхватывает ладонями его лицо и впивается в его губы. Ему мерзко настолько, что он чувствует, как скручиваются в узлы внутренние органы, но отступать нельзя. Параллельно он шарит по телу альфы, чувствует руки брата, мнущие его ягодицы, и понимает, что это выше него, он не справляется. Юнги резко прерывает поцелуй и шепчет прямо в губы:

— Это я, Джиен-и.

— Сучка, — усмехается все это время не сводящий глаз с экрана Эмир, залпом опустошает бокал и, прихватив глок, поднимается на ноги.

Помутневший взгляд Джиена долго не проясняется, он смотрит на омегу, который все еще не осмеливается снять маску, тянет к ней руку, и дверь распахивается. Следующее, что Юнги чувствует, как его, грубо схватив за руку, отшвыривают в сторону. Он слышит выстрел и сразу же глохнет от собственного крика. Крик Юнги тонет в визге омег, которых поспешно выводят, и он, стянув маску, ползком добирается до держащего покрывающуюся красным грудь и воющего от боли Джиена. Альфа с искаженным от боли лицом медленно сползает на пол, под ноги Эмира.

— Нет, нет, нет, — пытается ухватиться за брата омега, не смотрит на рану, не верит, что это правда.

— На меня смотри, — шлепает по лицу с трудом фокусирующего взгляд Джиена Эмир, отталкивает повиснувшего на его руке Юнги и приставляет дуло ко лбу альфы. — Ты должен мне целое состояние, все, что ты просрал в казино — все мое, все проценты тебе давал я, один мой щелчок, и эта страна узнает о сыне министра, у которого долгов больше состояния отца, а еще о том, что ты, наркоман, был настолько обдолбан, что чуть не трахнул собственного брата. Ты должен поблагодарить меня, что я дарю тебе избавление.

— Не трогай его! — вновь бросается на Эмира Юнги и зубами обхватывает запястье руки, в которой зажат пистолет. Омегу трясет, он ничего, кроме цели, не видит, вкладывает все остатки своей мизерной силы в укус и четко понимает, что готов этими же зубами выгрызть сердце чудовища, поднявшего пистолет на его брата. Он и выгрызет, он сожрет его плоть и выпьет всю кровь до последней капли, потому что никакого завтра у Юнги больше нет, ему оно больше не нужно, потому что терять больше нечего, и жажда чужой смерти переплюнула мечту о вечном покое для себя.

— Отцепись, — пытается отодрать руку Эмир, но Юнги прокусывает запястье до крови, дальше давит и не думает расслаблять зубы. Юнги не плачет, он не понимает, что течет из его глаз вниз, прокладывая черные дорожки, но знает, что по подбородку стекает мерзкая кровь его палача, и не сдается. Больше никакой мольбы, никаких слез, он будет бороться, он умрет, но заберет с собой и эту тварь, поднявшуюся на землю из преисподней.

Эмир никак не может оторвать его от себя, он четко видит, что омега не в себе, что безумие в его глазах достигло апогея, и назад он может уже не вернуться. Эмир тянет его больно за волосы, он уже и про распластавшегося на полу Джиена забыл, но Юнги все не сдается. Эмир охрану не подпускает, он с рукой меж его зубов, залитых кровью, впечатывает омегу в стену и дуреет от ударившего в ноздри резкого запаха пороха. У Эмира был любимый парфюм с имитацией запаха пороха, в котором смешивались нотки кардамона, кориандра, белого перца, ананаса и дыни, но он и представить не мог, что когда-то встретит того, кто настолько умопомрачительно пахнет, и это будет его природный запах. Запах омеги раскрылся именно в момент, когда его эмоции достигли своего пика, и Эмир теперь понимает, почему парень так усиленно его скрывал от него. <i>Есть союзы, созданные на небесах, а есть те, которые были выкованы в самой преисподней.</i>

— Ты не цветочек, ты огонь, моя рыжая бестия, — снова прикладывает его затылком о стену Эмир. Юнги не может дать отпор, у него сил на него не хватит, но даже одним своим взглядом, уставившимся прямо в его душу, он выжигает на ней уродливые дыры.

— Нравится моя кровь? Только я взамен твою попью, учти это, — приближает лицо вплотную альфа, не выставляет оборону, напротив, будто бы впитывает его источащий живую пульсирующую ненависть взгляд, упивается, просит еще. — Ты, блять, ярче залпового огня, так сильно мной обожаемого, и пока ты не поранился или что хуже, я тебя не поранил, отпусти мою руку, разожми зубки или я выдру ее с ними.

Юнги крепче их смыкает, мычит что-то несвязное, смотрит на него со злостью, которая прет из всех его пор, накрывает вуалью обоих.

— Ну же, маленький мой, если я тебя ударю, от тебя мокрое место на стене останется, и, видит дьявол, я очень не хочу это делать, — шепчет, с нежностью проводит свободной рукой по его щеке, сам руку в рот вдавливает. Эмир не чувствует боли, она отупела под натиском чужой ненависти. Таких чистых, ничем неприкрытых чувств, к нему еще никто не испытывал, и альфу накрывает получше всего, что он пробовал и еще попробует.

Юнги ничего не слышит, он давно не в себе, он так и остался на коленях брата, все еще чувствует его объятия и бьющееся сердце под своей ладонью. Горло жжет чужая кровь, перемешанная с собственными не выплаканными слезами, в глазах застыла картина пятиминутной давности, и, кажется, он чувствует ласкающий лицо могильный ветер, каждое дуновение которого шепчет «отпусти», но что Юнги отпускать, если он ничего не держит?

— Значит, ты выбираешь насилие, — сверкает глазами Эмир, зажимает второй рукой его горло, перекрывает путь кислороду. — Я могу подарить тебе ультранасилие, — скривив рот, смотрит на задыхающегося омегу, который наконец-то приходит в себя и расслабляет зубы.

Эмир резко отпускает сразу же осевшего на пол, залитого его кровью, парня. Юнги не мешкает, он не позволяет отчаянию вновь накрыть его и оставить прибитым к полу, он ползет к брату, кричит, требуя скорую, и чувствует невесомость. Отбивающегося из последних сил омегу несут по длинному коридору, сворачивают два раза, Юнги собирает конечностями и даже головой все углы, не успокаивается, сверлит взглядом широкую спину впереди и выкрикивает проклятия. Как только они оказываются на улице, крики Юнги переходят в громкие рыдания, он цепляется пальцами в волосы пытающегося запихнуть его в автомобиль телохранителя, даже вырывает клок, и слышит:

— Альфа, который снимает блядей, когда его брат не спит сладко в постели в собственном доме, не заслуживает твоих слез.

Омега поворачивается к стоящему у капота и выпускающему в небо дым Эмиру, манжет рубашки которого почернел от крови, и, сбросив с себя руки телохранителя, пошатываясь, подходит к нему. Он останавливается напротив, теребит грязную повязку на пальце, ничего не говорит, смотрит пару секунд, а потом плюет ему в лицо. Охрана не успевает двинуться, Эмир резко хватает омегу за волосы, Юнги жмурится, представляя, какой глубины будет вмятина на капоте от его головы, но альфа, к его удивлению, также резко разжимает пальцы и, сделав шаг назад, утирает рукавом плевок с щеки.

— Так сильно любишь его? — цедит со злостью Эмир.

— Так же сильно, как ненавижу тебя, — Юнги, держась за автомобиль, возвращается к дверце и взбирается на сидение.

Обессиленный после истерики Юнги снова сидит, прислонившись к стеклу, Эмир за рулем, с кем-то переговаривается по телефону, курит, носится по ночным улицам с бешеной скоростью, от которой омегу подташнивает. Юнги смотрит на улицу, мысленно убеждает себя, что Джиен просто ранен и ему обязательно скоро помогут. Джиена спасут, а Юнги больше не мечтает о спасении, сегодня он осознал еще одну истину, что даже если Эмир Си прямо сейчас отвезет его к отцу и отдаст ему, ничто не будет как прежде. Прежнего Юнги больше нет. Они говорят, человеческая психика может выдержать многое, но они ошибаются. На самом деле, человеческая психика ничего не выдерживает — она или приспосабливается, уже меняясь под обстоятельства, или ломается. Вернувшись домой, Юнги бы обязательно посещал специалистов, проходил бы долгое восстановление, но не восстановился бы. Он бы придумал безопасную зону в собственном сознании, прятался бы там, отрицал бы реальность, в которой успел познакомиться с Эмиром Си, но от прошлого бы не избавился. Тот, кого пугали выстрелы в фильмах, уже стал свидетелем смерти и сам чуть не получил пулю. Он прошел через перелом, рассеченный лоб, но, оказывается, ломает человека не боль, а страх. Юнги боится Эмира до клокочущего в глотке изодранного сердца, боится до дрожи, все время, пока тот рядом, ему кажется, что его организм застывает, не функционирует. Он боится не его ударов и пыток, он боится каждого его следующего слова и решения, потому что Эмир один раз сломал ему палец, но сто раз разорвал душу. Эмир Си — синоним слова «вседозволенность», и это пугает пострашнее всего остального. Юнги теперь точно знает, что у него нет предела, каких-то моральных принципов, той самой грани, через которую он никогда не переступит. Также Юнги знает, что все его действия по отношению к нему оставят глубокий след. Юнги не представляет, как он вернется домой, начнет ходить на занятия, общаться с друзьями и уж тем более, продолжать мечтать о той жизни, которую сам расписал и которая сейчас вызывает истерический смех. Юнги вырос в коконе, который спалил сидящий рядом с ним альфа, и новый он себе не создаст, потому что, увидев, что снаружи, внутрь уже не вернуться. Потому что у Юнги деформировался каркас его убеждений, все, на чем он выстроил свое будущее и на чем держалось его настоящее, подверглось сомнению, а он все еще пытается вызвать помощь, которая приведет его в никуда. Юнги может и вернет свободу, но прежнюю жизнь ему не вернуть никогда.

Очередной светофор, Эмир барабанит пальцами по рулю, Юнги впервые с момента, как они оказались в автомобиле, смотрит на него.

— Я хочу, чтобы тебе принесли столько же боли, сколько мне дал ты, — монотонно шепчет омега как молитву, вновь вслушивается в шум за окном.

Эмир молчит, давит на педаль на зеленый и увеличивает звук песни <footnote>Jamie Daffy — Goodnight</footnote>словно показывая, что ему безразличны слова омеги.

Юнги продолжает гипнотизировать взглядом его профиль, поражается тому, как можно состоять из плоти и крови, иметь под грудиной бьющееся сердце, называться человеком, но не быть им. Эмир словно его не замечает, по его лицу ничего не прочитать, Юнги слышит отдаленно сирены, вновь липнет к стеклу.

— Они не приедут, — бросает на него мимолетный взгляд Эмир.

— Я чувствовал, что ты знаешь, но все равно ждал, — устало отвечает Юнги, продолжая всматриваться в улицу.

— Дай сюда свою игрушку, — притормозив, тянется к нему Эмир. Юнги визжит, царапается, пока руки альфы шарят по его телу и наконец-то находят телефон Джиена, который сразу летит на заднее сидение. Юнги забрал телефон в момент поцелуя, а уже в машине написал отцу и место, где брат, и дорогу к особняку, где его держат. Отец ему даже успел ответить. Не может быть, что они не выехали. Не может быть, что один человек посмел выступить против целого ведомства.

— Что ты с ними сделал? Где отец? — прикрывает ладонями лицо Юнги, в голове которого никак не складывается картинка произошедшего.

— Дома или в офисе, откуда я знаю, чем обычно в это время занимается твой отец, — вновь давит на педаль газа Эмир. — Они не придут, потому что им не разрешили. Помощь нужно просить у правильных людей, лисенок. Попроси у меня, помогу, чем могу.

— Попросить у тебя избавить меня от себя? — истерически смеется омега. — У всего должен быть предел. Пусть у боли, которую ты мне даришь, ее нет, но у моего терпения он есть. Я лучше себя попрошу о помощи, — выкрикивает Юнги, и не успевает альфа среагировать, как он поддается вперед и бросается на руль. Он цепляется за него обеими руками, изо всей силы тянет на себя, и несущийся на скорости автомобиль заносит. Эмир обхватывает омегу за шею, пытаясь контролировать машину, тормозит, но брабус бьется об ограждение, разворачивается вокруг своей оси, снова удар, и Юнги расширенными от ужаса глазами смотрит на летящую прямо на него оторванную от ограждения балку. Весь ее полет омега уже не видит, потому что Эмир резко толкает его к дверце, и ударившийся об нее омега вскрикивает от боли и притихает. Юнги чувствует крошки стекла на губах, плечо, ударившееся о дверцу, ноет, у него не сразу получается сфокусировать взгляд, но когда ему это все-таки удается, он видит расплющенные и местами сломанные железные балки перед собой, и ту, которая должна была пронзить его, торчащую между ними. <i>Даже смерть подчиняется ему.</i>

— На меня смотри, — перегнувшись через балку, за подбородок поднимает его лицо Эмир, и Юнги видит, как лицо альфы заливает кровь из-за осколков стекла, впившихся в лоб и бровь. Рассмотрев его лицо, Эмир его отпускает и, с трудом открыв помятую снаружи дверь, покидает салон.

— Эмир, — подбегает Кристиан, с ужасом наблюдавший за тем, как несущийся вперед брабус резко занесло. — Как ты? — сразу начинает осматривать альфу, охрана ходит вокруг покореженного автомобиля, не зная, что делать.

— Проверь его, — грубо сбрасывает с себя его руку Эмир. — Вытащите его и проверьте, если я вернусь туда, я его убью, мне надо остыть, — ходит по кругу альфа, нервно поглядывая на изуродованный автомобиль.

— Он в порядке, ничего серьезного, а тебе бы бровь зашить, — возвращается к нему Кристиан, поговорив с Юнги.

— Я сказал, пусть его проверят нормально в больнице, — рычит Эмир, вцепившись пальцами в его воротник, Кристиан разводит руки, показывая альфе, что готов подчиниться, и его сразу отпускают. Эмир злится, что покореженный любимый брабус отошел на второй план, и его интересует, как там омега. Эта злость закипает с новой силой, стоит вспомнить, как он чуть не лишился руки, спасая долбанного паренька от участи быть пронзенным насквозь.

Юнги сползает с сидения на землю, даже не прилагает усилий, чтобы устоять на ногах, ложится спиной на пахнущий машинным маслом асфальт и раскидывает руки. У него ничего не болит, или он уже не различает боль, так как соткан из нее. Плевать, такое ему все равно не простят, поэтому, пока она не присела рядом поглаживать его по волосам, он будет любоваться звездным небом и мечтать, что после смерти нет ада или рая, а есть усеянное мириадами звезд небо, под которым омега будет долго-долго лежать. Внезапно все звезды испаряются, уступают темноте, которая пробирается все ближе, и Юнги вместо них теперь видит лицо того, кто является ее средоточием.

— Отчаянный был поступок, — опускается на корточки Эмир, разглядывает бледное лицо.

— Я не хочу умирать, но я очень хочу, чтобы умер ты, — улыбается омега, в глазах которого отражаются звезды. Эмир знает, что это не просто слова, даже не угроза — это чистое, поднимающееся с самых глубин желание, и альфа чувствует, как его очерствевшее сердце пробуждается. Никто никогда не испытывал к Эмиру таких ярких чувств, и не важно, что это чувство самое страшное из всех, что из ненависти, которой его щедро одаряет крохотный омега, можно сковать самое прочное оружие, он чувствует биты собственного сердца. Сердца, что он однажды вырезал из груди и похоронил рядом с другим омегой. Этот паренек, кажется, взрастил в нем новое, и если он — источник его питания, то ничего, пусть ненавидит, пусть хотя бы что-нибудь чувствует, потому что Эмир устал не чувствовать.

— Она не хочет забирать тебя, но она хотела забрать меня, а ты меня не отдал, — нервно усмехается Юнги, поглядывая на остановившуюся позади альфы вооруженную охрану.

— И не отдам, — Эмир, нагнувшись, убирает блестящий, как драгоценный камень, осколок, запутанный в волосах омеги. — Никому. Никогда. Ни за что.

Улыбка медленно сходит с губ Юнги. Не отдаст ведь, ни разу сказанное слово не нарушил, дозу изначально выделяемой для омеги боли не уменьшил. Не отдаст. Даже ей не уступит.

White lines, pretty baby, tattoos

Его прекрасные в задумке желания на выходе принимают самую уродливую форму, потому что далекий от созидания Эмир Си умеет только разрушать.

— Значит, тебе не нравится этот замок? — спрашивает Эмир, опустившийся на толстый ковер на полу напротив играющего с разноцветными роботами ребенка.

— Он маленький, — бурчит Дэмиан, не поднимая голову.

— Маленький? — присвистывает мужчина, разглядывая расположившийся позади ребенка замок, который занимает почти всю стену огромной детской. — Хочешь еще больше?

— Угу, — бурчит малыш.

— Отец купит тебе самый большой замок в мире, только ты никогда не соглашайся на меньшее, — ерошит его волосы альфа, и счастливая улыбка озаряет лицо ребенка. Эмиру, в отличие от Дэмиана, не до улыбок, он бьется о каменную дверь прошлого, за которой он усиленно прячет все то, что никогда не должно всплывать и делать его уязвимым. Если бы маленький Эмир получил этот замок, то он светился бы от счастья, но он о прошлом не жалеет. Эмиру замков не дарили, может, именно поэтому он и построил свой.

— Когда папа приедет, я обязательно покажу ему мой новый замок! — восклицает радостный Дэмиан.

— Так и сделаем, — поднимается на ноги Эмир. — Позавтракаешь со мной?

Дэмиан сразу же оставляет игрушки и, поднявшись на ноги, протягивает альфе руку, но Эмир поднимает его на руки и идет в коридор.

— А можно мне тоже такие рисунки? — утыкается носом в покрытую татуировками шею мальчик.

— Можно, только тебе сделаем переводные, — сажает его на детский стульчик за накрытым столом альфа и занимает свое место.

— Они будут такие же красивые? — с восторгом смотрит на мужчину Дэмиан.

— Нет, у тебя будут красивее, — усмехается Эмир и кивком сигнализирует прислуге приступать к обслуживанию.

Эмир успевает сделать только глоток кофе, как ему докладывают о приезде Кристиана.

— Как дела у самого сильного альфы города? — целует в макушку ребенка вошедший в особняк Кристиан и, сняв пиджак, передает прислуге.

— Садись, поешь с нами, — кивает на пустой стул Эмир.

— На самом деле, я тороплюсь, — поглядывая на свежеиспеченные круассаны, не решается сесть Кристиан, — думал, уточню у тебя кое-что и поеду проверить поставку.

— Сядь, только о работе при моем сыне мы не говорим, — помогает Дэмиану справиться с омлетом Эмир.

— Тогда я поем молча, — вздыхает Кристиан и опускается на стул.

— Как там мой лисенок? — изогнув бровь, смотрит на разрезающего бейгел друга Эмир.

— У тебя есть лисенок? — загораются глаза Дэмиана.

— Есть, — улыбается ему Эмир. — Рыжий и очень красивый лисенок.

— А можно на него посмотреть? Можно, пожалуйста! — хнычет ребенок. — Я хочу с ним поиграть.

— Сейчас нельзя, потому что лисенок не умеет себя вести, — гладит его по голове Эмир. — Но обещаю, я вас познакомлю, только подточим ему коготки и научим прятать зубки.

— А ему не будет больно? — широко раскрыв глаза, смотрит на него Дэмиан.

— Будет, — не лжет Эмир, думая о лежащем на асфальте омеге, в глазах которого отражалось звездное небо.

— Это он укусил тебя? — касается пальчиками лба альфы ребенок, и тот кивает, вспоминая об аварии.

— Так как там мой лисенок? — вновь возвращает внимание Кристиану Эмир.

— У него ментал брейкдаун, — косится на ребенка Кристиан и, густо намазав на бейгел творожный сыр, откусывает. — Ран и переломов нет, но ты бы приласкал его, что ли, так и до психушки не далеко.

— Ты будешь мне указывать, как себя вести? — суживает глаза Эмир, и в комнате остывает воздух.

— Ни в коем случае, — тушуется Кристиан. — Я не знаю, в чем твоя цель, но если он нужен тебе живым и здоровым, а он нужен, учитывая, что автомобиль, из-за пулевого отверстия в котором ты в свое время половину картеля перестрелял, потерял для тебя значимость рядом с ним, я бы рекомендовал тебе быть поласковее.

— Дяде Кристиану пора на работу, а ты не ешь, только играешь, — пересаживает ребенка к себе на колени Эмир и двигает ближе его тарелку. Кристиан покорно поднимается на ноги и, прихватив с собой круассан, идет на выход.

***

Юнги с ночи аварии из комнаты не выходит, сидит на кровати и с утра до вечера смотрит новости. Из новостей же омега и узнал, что сына министра ранили в ходе особой государственной миссии, и только потом выдохнул и впервые поел за полторы суток. К нему заходил только Кристиан, проверял палец, спрашивал о самочувствии, и периодически приходит прислуга прибираться и приносит еду. От самого Эмира ничего не слышно, и омега этому только рад, ведь даже его имя, услышанное от Кристана, доводит его чуть ли не до припадка. Каждая минута рядом с Эмиром — это уничтоженная нервная система, которая восстановлению не подлежит, и Юнги еле держится. Эти два дня он только и делает, что пытается разобраться в себе, понять, где черпать силу, но у него это не особо получается. Одна рана не успевает затянуться, как на нем открывается новая, и желание сдаться возрастает в разы. Эмир Си не дал ему умереть, только облегчения омега от этого не чувствует. Он постоянно прокручивает в голове ту сцену, все не может понять действий альфы, и в итоге решает, что Эмир сделал это, чтобы подарить ему ад на земле. У него это неплохо получается. Пока прислуга убирает комнату, Юнги стоит у окна, прилипнув к стеклу, смотрит на доступную ему картину мира, в которой уже наизусть знает каждый камешек.

«Я тебя не отдам», звучит как приговор в голове голосом, который Юнги ненавидит каждой клеточкой своего тела. Ему постоянно снится авария, он даже засыпать боится, потому что каждую ночь слышит скрежет железа, удар и слова, отпечатанные на нем клеймом.

Одно Юнги знает точно: до той ночи, когда он на эмоциях бросился на руль — он хотел умереть. Только взглянув в ее глаза цвета обсидиана, прошибающие холодом, он понял, что она всегда рядом, дышит в затылок, протяни руку и коснись. А если она верный путник, всегда за спиной, то зачем ему к ней тянуться? Зачем позволять другому решать задержаться ему на этой земле или нет? Юнги не хочет умирать и не умрет даже из-за того, кого зовут повелителем смерти. У него нет сил бороться, но есть силы продержаться, не дать загореться триумфу в глазах альфы. Он в это верит, потому что пережитого им за пару недель хватило бы на несколько жизней, и он справился, он все равно выдержал. Это дает надежду, что он и дальше выстоит и сможет выбраться. Юнги залечит старые раны, не будет нарываться на новые, чтобы не дать себя покалечить, ведь он уже понимает, что не дождется помощи, и спасать себя придется самому. Пока он стоит на ногах и имеет силы сопротивляться, он будет искать пути выхода и перепробует все. Юнги не учили бороться, но и сдаваться его не учили. Сейчас ему нужна безопасная зона, место, куда он будет мысленно уходить, когда почувствует, что не справляется, и он его уже нашел. У себя в мыслях Юнги сидит на холме, покрытом ромашками, в лицо дует теплый ветерок, глаза радует красота природы. Папа разгружает вещи для пикника, Джиен болтает по телефону, а отец возмущается, что лучше бы они отдыхали в городе. Юнги думал, что вся его жизнь — сказка, и грустно, что, копошась в ворохе воспоминаний, все, что он нашел — день пикника, когда они выехали отдыхать всей семьей. Он был уверен, что у него идеальная жизнь, наполненная теплыми воспоминаниями, но оказалось, что если присмотреться, вспоминать особо и нечего. То, что он вырос в достатке и никогда не переживал за свое будущее было навязанной ему обществом ценностью, которая якобы показывает уровень счастья человека. Оказалось, счастье — это холодные бутерброды на траве с семьей, и у Юнги его доза была мизерная. Прятаться в бывших деньгах и возможностях не выходит, а поиск сцен, где он по-настоящему испытывал это счастье, не приносит успеха.

В любом случае, пока Юнги будет сидеть на этом холме, куда ни одно зло не просочится, и это место Эмир у него не отберет. Омега слышит скрип открывающейся двери, не оборачивается, но сразу напрягается. Прислуга ушла пару минут назад, значит, у него новый гость. Юнги еще и запах не чувствует, но знает, что это он, потому что даже листик на вишневом дереве за окном больше не колышется. Он подходит со спины, стекло перед Юнги перестает быть прозрачным, теперь омега не видит ни двор, ни гуляющую внизу охрану. Все, что видит Юнги — это расползающаяся по стеклу темнота, вмиг лишившая цвета всю картину мира. Его пальцы сперва проходят по плечам омеги, поднимаются выше, что-то холодное касается обнаженного горла, щелчок, и Юнги чувствует тяжесть на шее. Омега касается пальцами окутавшего змеей его шею ожерелья, потом медленно оборачивается к мужчине.

— Что это? — опять взгляд зависает на его горле, изучает разрисованную черными чернилами кожу, все лучше, чем смотреть в глаза, которые хочется выковырять ногтями.

— Зеленый создан для рыжих, и, увидев это колье с изумрудами, я сразу подумал о тебе, — любуется тонкими чертами его лица Эмир, восхищается совершенной красотой.

— Сколько оно стоит? — кривит рот омега. — Полмиллиона? Два? Пять?

— Могу себе позволить.

— Смерть моего кузена, похищение, ранение Джиена, физическое и психологическое насилие, через которое я прохожу — это все стоит пару миллионов, по-твоему? — впивается злым взглядом в его лицо Юнги.

— Ты думаешь, я купил подарок, чтобы сделать тебе приятное? — шаг вперед, и омега вжат в стекло. Юнги уже пожалел о выпаде, ведь каждая его попытка оттолкнуть альфу заканчивается тем, что он все ближе. — Я восхищаюсь твоей красотой и хочу наряжать тебя, как самую драгоценную куколку, которая будет радовать мой взгляд. Я делаю это для себя.

— Лучше бы ты сдох в аварии, — выпаливает Юнги, боясь пошевелиться, лишь бы его не коснуться.

— У тебя еще будет шанс, — ухмыляется Эмир, цепляет пальцами его подбородок, заставляя смотреть на себя, а Юнги с удовлетворением замечает пластырь на запястье мужчины, под которыми скрываются следы его зубов. — Только учти, если сам в процессе не сдохнешь, я буду делать тебе очень больно. Больнее, чем твой пальчик, — схватив за руку, поднимает ее к лицу альфа, поглаживает его ладонью свою щеку, а потом касается губами повязки на пальце.

— Я умирать не собираюсь, не переживай, — пытается оттолкнуть его Юнги, но альфа и с места не двигается.

— Умница. Жертва вызывает во мне одно желание — добить, а такие, как ты, восхищают. Подарю тебе завтра корону с изумрудами, тебе подойдет, — довольно усмехается Эмир.

— Рискни, — тянется к колье омега и, не сводя с альфы сщуренных глаз, резко дергает ожерелье вниз и разжимает пальцы, оставив изумруды под ногами. — Ничего от тебя на мне не будет.

Десять секунд тишины, и застывший холодной массой воздух между ними. Десять секунд, за которые Юнги даже моргнуть не успевает, следит за тем, как на скулах Эмира желваки дергаются, как в глазах, подобных зеркальной глади моря под беззвездным небом на смену штилю, буря собирается.

— Как скажешь, — ядовито усмехается альфа, прикрывает веки, а когда открывает, Юнги чувствует себя в эпицентре цунами, и бежать уже бесполезно, его точно накроет.

Эмир не дает ему опомниться, резко разворачивает омегу лицом к окну рывком, заставляя трещать по швам, стаскивает с него рубашку. Первые секунды Юнги врастает в пол, не может даже пошевелиться от шока, а потом, когда сознание начинает понемногу проясняться, и он понимает, что его раздевают, пытается развернуться, но бесполезно. Рубашка уже на полу, альфа цепляется пальцами за пояс его свободных домашних штанов, Юнги вырывается, отскакивает, но Эмир ловит его прямо у двери и, швырнув на постель, вдавливает в нее своим телом. Именно тогда Юнги впервые осознает, насколько альфа силен. Эмир держит его за руки, не прилагает усилий, а там уже синяки наливаются, он вжимает его в постель, и омеге кажется, еще немного, и все его кости в пыль превратятся. Эмир не просто намного крупнее Юнги, он крупнее всех альф, которых омега знал до него, и один на один ему с ним никогда не справиться. Эмир ловко стаскивает с брыкающегося парня штаны, его ладонь уже ложится на белье, но Юнги не дается, вцепляется зубами в его плечо и, молотя кулаками по спине, требует отпустить. Юнги знает, что еще немного, и он перестанет бороться, заплачет, не выдержит такого унижения, но показывать слезы именно этому альфе совсем не хочется. Он кусает губы, из последних сил старается удержать расплывающееся в уродливой гримасе лицо, лишь бы не прорвало плотину, и не утонуть в слезах, которые принесут его противнику удовлетворение.

Эмир за горло вдавливает его в подушку, помутневшим взглядом скользит вниз по подбородку к ключицам, дальше к розовым соскам, которые омега пытается стыдливо прикрыть, и шумно сглатывает. Эмир любит секс, но к этому омеге у него не просто желание трахнуть — он хочет вылизать его с ног до головы. Его желания пугают его самого. Он боится его держать, надавливать, быть ближе, потому что каждое касание — это преумноженная жажда, из-за которой Эмир готов распороть себе кожу и вшить омегу в себя. Этим соскам он уделил бы все свое время, но даже прикоснуться к ним не смеет. Он нависает сверху, как скитающийся по пустыне оголодавший зверь, чуть ли слюной не давится, глаз от его маленьких острых сосков не отрывает. Они как лепестки чайной розы, небось, такие же нежные на ощупь, и Эмир припал бы к ним до конца своих дней.

— Пожалуйста, — хрипит Юнги, ищет в его глазах намек на трезвость, не скрывает парализующий его животный страх. — Пожалуйста, не надо, — прикрывает веки омега, почувствовав соленый привкус в глотке.

— Ты же сказал, что ничего моего на тебе не будет, значит, будет в тебе, — не дарит пощаду тот, кто с ней не знаком, и тянет вниз его белье. Слезы брызгают из глаз омеги, он впивается ногтями в недавно зашитую бровь альфы, Эмир сворачивает ему руку, Юнги готовится услышать хруст, но продолжения не следует. Эмир так и держит его за запястье, которое словно обвивают не пальцы, а огненные обручи, а потом отпускает и поднимается на ноги.

Юнги сразу же поворачивается к окну, прижимает колени к груди и тянется к покрывалу. Эмир, который все еще удивляется своей острой реакции на омегу, еще пару секунд смотрит на поспешно кутающегося в покрывало парня и идет на выход. У самой двери он останавливается, вновь поворачивается, но больше не приближается, сам себя тормозит, сажает на цепь, потому что острые плечи омеги подрагивают, и он слышит так усиленно скрываемые всхлипы. Впервые на памяти Эмира Си он задумывается о том, что нужно поставить себе лимиты, ограничить выданную самим себе вседозволенность рядом с этим пареньком. Ломать его интересно, но сломать не хочется. Дверь за альфой захлопывается.

Юнги долго трясет то ли от холода, то ли от нервов. Он сползает с кровати спустя час, и, только убедившись, что внизу нет автомобилей, идет в ванную. После сорока минут в горячей ванне напряжение наконец-то отпускает, и вдоволь наревевшийся в одиночестве омега возвращается в постель.

***

— Моя охрана не должна была тебя пропускать, — даже не оборачивается к нежданному гостю стоящий с руками в карманах брюк у окна Ким Намджун. Под ногами альфы раскинулся город, который является центром страны, принадлежащей ему.

— Они принимают правильные решения, в отличие от тебя, — Эмир подходит к столику, на котором стоит блюдо с нарезанными фруктами, в ведерке охлаждается бутылка шампанского, того самого, которое на памяти альфы любит один конкретный омега.

— Я ждал не тебя, — наконец-то оборачивается к гостю явно не довольный визитом президент, — но раз ты здесь, поговорим, — кивает на кресло, и Эмир, прихватив яблоко, опускается в него. — Ты не закончил с Исомом. Я все пытаюсь понять две вещи: почему омега жив и почему он в таком случае не у себя дома.

— Мои планы поменялись, — закидывает ногу на ногу Эмир и, откусив от яблока, медленно жует.

— И ты не поставил меня в известность.

— Я тебе не отчитываюсь, — хмыкает альфа.

— Но я убираю за тобой, и ты об этом забываешь, — хмурится Намджун.

— Ты делаешь это не по доброте душевной.

— Будем выяснять отношения или придем к чему-нибудь? — теряет терпение Намджун, продолжая поглядывать на дверь, в которую должна войти его персональная одержимость.

— Ты замял стрельбу в Universe, я благодарен, и за легенду, которую придумали твои люди, тоже, но омега останется у меня, — твердо заявляет Си.

— Чонгук, ты понимаешь, что ты рискуешь, держа при себе того, кого…

— Эмир.

— Прости, забываюсь, — зачесывает назад платиновые волосы Намджун. — Я о том, что этот омега должен или умереть, или вернуться домой. Третьего не дано. Ты не можешь оставить его у себя.

— Кто мне запретит? — кладет яблоко на блюдечко Эмир и облокачивается на колени.

— Тебе никто не может ничего запретить, но есть определенные правила…

— Он останется со мной, — резко поднимается на ноги Эмир. — Мне решать, что и как с ним будет, а ты, будь добр, занимайся страной и удержи кресло. Я не собираюсь тратить столько же ресурсов как и тогда, чтобы удержать его для тебя.

— Я нужен тебе так же, как и ты мне, — усмехается Намджун.

— Ошибаешься, Намджун, мне никто не нужен, — Эмир, заметив, как озаряется лицо альфы, оборачивается к двери и видит вошедшего в комнату красивого омегу невысокого роста. На омеге сшитое специально для него розовое кимоно, расшитое дивными птицами, его иссиня-черные волосы красиво обрамляют словно бы нарисованное художниками личико.

— Украшение любого цветника, — улыбается подошедшему омеге Эмир и касается губами его протянутой руки.

— Что-то опять не поделили? — улыбается в ответ омега. — Если все нормально, оставь меня с моим альфой. Я и так делю его то с государством, то с его семьей.

— Он весь твой, Чимин-и, наслаждайся, — подмигивает ему Эмир и, не скрывая плотоядную улыбку, идет на выход.

***

В спальне в особняке министра горит один светильник. На кровати, прикрыв лицо ладонью, лежит только утром выписанный из больницы Джиен. Исом нервно ходит по комнате, вот уже пару минут как пытаясь подобрать слова.

— Чего тебе не хватало? — наконец-то останавливается старший и пристально смотрит на изможденного и пока не восстановившегося сына. — Чего я тебе не дал? Почему ты потопил всю семью?

— Отец, меня чуть не убили, а ты только о долгах говоришь…

— Не убили же! — взрывается Исом. — Ты уже все сказал, теперь слушай меня. Ты вырос в достатке. Мы с твоим папой делали все, чтобы ты и Юнги ни в чем не нуждались. Там, за порогом нашего дома, есть дети, которые грызут сухой хлеб и спят в холодной постели, и их я бы оправдал, я бы понял их жажду легких денег, но ты… Как ты мог так поступить со мной?

— Мне правда очень жаль, — не сдерживаясь, уродливо плачет альфа. — Я думал, остановлюсь, еще пара ставок, и все, но…

— Ты проиграл даже то, чего у тебя не было! — не может успокоиться Исом. — Как ты думал, мы все вернем? Как я вообще вылезу из-под такого долга, не говоря уже о том, что если кто-то узнает, я вылечу из кабинета министров за секунду!

— Я думал, все улажу, я бы уладил, но это была ловушка, Си выдавал и кредиты, и покрывал мои долги…

— Замолчи уже, ради всего святого! Если бы этот подонок не взял тебя за яйца, все бы так и продолжалось, пока судебные приставы не постучались бы в нашу дверь! — кричит побагровевший от злости мужчина, которого до этого состояния может довести только одно имя врага.

— Отец, он убьет Юнги, — утирает лицо Джиен.

— Не убьет, — зачесывает волосы назад Исом и опускается в кресло. — Я думал, что убьет, но не убьет.

— Почему ты так уверен? — удивленно смотрит на него альфа. — Я видел его, он выставил моего брата, как проститутку, мне кажется, он с ним… Я думаю, он его…

— Быть такого не может! — отрезает Исом. — Даже не думай. Юнги вернется домой живым, здоровым и нетронутым.

— Откуда ты знаешь? — восклицает Джиен.

— Не твое дело, — отмахивается Исом. — Ты лучше подумай, как мы отмоемся от грязи, в которую нас окунул ты, потому что я не пойду к твоему кузену просить о помощи.

— Но он же может помочь, — бурчит Джиен.

— Эта помощь обойдется мне слишком дорого, — поднимается на ноги министр. — Если я узнаю, что тебя видели на улице, где казино, клянусь могилой твоего папы — ты в этот дом больше не войдешь.

***

— Почему в моем особняке включились датчики дыма? — удивленно смотрит на телефон Эмир, пока красивый белокурый омега наливает ему коньяк. Эмир только закончил переговоры с новым партнером и решил пропустить лишний стаканчик коньяка в любимом месте до того, как снова вернется к делам.

— Я уже все решил, — прокашливается Кристиан, явно не желающий отвечать боссу, и рассматривает разбитые костяшки. — Такой бой вчера был, кайфанул по полной.

— Я задал вопрос.

— Да, блять, твой бешеный омега собрал все подарки посередине гостиной и спалил, — еле сдерживает смех Кристиан, боясь, что Эмиру это не понравится.

— Какое он чудо, — довольная ухмылка расползается на лице альфы.

— Ты не злишься? Я серьезно в шоке с тебя, я думал, ты особняк с ним вместе спалишь. Тот Эмир так бы и сделал, — хлопает ресницами удивленный Кристиан.

— Интересно, что он наденет на ужин, учитывая, что именно туда я сегодня его заберу, — задумывается Эмир.

— В занавеску замотается или повесится на ней. Он реально бешеный, — хохочет Кристиан, прикуривая.

— Скорее всего, первое, вешаться он точно не будет, он меня довести хочет, — откидывается назад Эмир, смотрит сквозь красивых омег, которые поглядывают на столик альфы, но подойти не решаются.

Эмиру никто не нужен. Даже любоваться чужой красотой с момента, как он встретил ее совершенную форму в лице рыжего омеги, ему не хочется. Все мысли альфы рядом с плюющимся ядом пареньком, один взмах ресниц которого будит в нем животное, первобытное желание, не находящее выхода. Воспоминания о хрупком теле, бьющемся под ним, о губах, которые всегда блестят из-за долбанной привычки омеги постоянно их облизывать, о сосках, которых он не касался, но чувствует вкус на языке, не дают Эмиру сфокусироваться на делах и вернуться в колею. Его ноги — это отдельный фетиш альфы. Эмир нарочно взгляд ниже рядом с ним не опускает, не смотрит на ноги, на бедра, и, тем более, на попку, которую хочется примерить к ладоням, потому что сорвется. Потому что Эмир встретил того, кто собрал в себе все, что его по отдельности никогда не привлекало, и стал его одержимостью. Эмиру приходится сменить позу, потому что от одних мыслей о рыжем омеге с лисьими глазами у него стоит так крепко, как никогда ни на кого не стояло. Эмир хочет только его. Он хочет купать его в люксовом шампанском, задаривать самыми редкими драгоценными камнями, вплетать в волосы цвета жидкой магмы жемчуга и расстилать под его ногами ковры из цветов. Как жаль, что его прекрасные в задумке желания на выходе принимают самую уродливую форму, потому что далекий от созидания Эмир Си умеет только разрушать.

***

— Что еще? — Юнги, подбоченившись, смотрит на пытающегося расствориться в воздухе шофера, который втащил в гостиную несколько пакетов с логотипами известных брендов. — Что бы это ни было, бросай в эту кучу! — топает ногой омега, указывая на горку подгоревших пакетов посередине комнаты.

— Господин Си сказал, чтобы вы надели все, что в этих пакетах, и в восемь я отвезу вас на ужин, — прокашливается мужчина. Пусть огонь и потушили, вся гостиная провоняла запахом гари.

— Господин Си сам может напялить эти тряпки, потому что я никуда не пойду! — скрещивает руки на груди Юнги.

— Господин Си сказал, что если вы будете возмущаться, он заберет вас на ужин голым, — пятится назад к двери шофер.

Юнги моментально бросает в дрожь от воспоминаний о ночи, когда Эмир насильно раздел его, и, поняв, что снова такое он не переживет, омега, взяв пакеты, поднимается к себе. На самом деле, никто не может знать, чего стоило Юнги собраться с силами и объявить войну тому, от кого зависит его жизнь. Хотя Бог, как и всегда, все знает, но не помогает, и даже с этим омега смирился. Юнги решил, что он не заслуживает помощи высших сил, что грех, который он сам не совершал, слишком большой, и поэтому часть его придется нести и ему. Юнги даже Богу нашел оправдание, но себе слабость не прощает. Юнги по-прежнему боится Эмира и в то же время понимает, что, продолжая трястись из-за каждого его взгляда и плача, он ничего не добьется. Не добился ведь за все эти дни и ночи с ним. Юнги и плакал, и молил о пощаде, все ждал понимания и надеялся на лучшее, но ничего не сработало. Эмир не убивает его, но при этом и не возвращает отцу. Пусть Юнги мало лет и жизненного опыта у него толком нет, он понимает, что дело уже давно не в мести. Так, как смотрит на него этот альфа — на будущую жертву не смотрят. Может, Юнги еще пожалеет об этих мыслях, может, он сильно ошибается, но ему кажется, что Эмир не такой уж и гранитный, каким себя представляет, и первую трещину оставил на нем именно омега. Юнги красивый, он это знает. Также он знает, что редко кого он может оставить равнодушным. Так почему бы ему не зацепиться за мысль, что Эмир Си в нем заинтересован? Это как минимум гарантирует ему неприкосновенность до момента, пока он не вырвется из его лап. Хотелось бы в это верить. Раз уж слезы и мольбы Юнги не помогли, он решает довести альфу. Юнги уже немного изучил Эмира, понял, что он не отличается особым терпением и не терпит неповиновения, и никто в этом мире не может быть большей занозой в заднице, чем омега. Юнги всегда добивался своего, использовал чары, против которых не могли устоять ни отец с братом, ни его окружение. С Эмиром он пойдет от обратного. Юнги заставит его вернуть его домой. Эмир сам это сделает. Возьмет его под ручку и сдаст отцу. В этот раз омега будет умнее, он отключит эмоции, и если надо, то даже гордость. На кону его жизнь и свобода.

Юнги долго смотрит на разложенный на постели наряд и выбранные для него Эмиром украшения и, смирившись, приступает к приготовлениям. Уже в восемь вечера Юнги сидит на заднем сидении бмв, что уносит его на встречу с альфой. Омега не будет открыто воевать с ним, у него и сил не хватит, но он будет тем, кто дойдет до победы. То, что он устроил с его подарками, было большей частью сделано для самого себя, потому что Юнги нужно было доказать, что он может перешагнуть через страх получить наказание. Эмир на костер посередине особняка не среагировал, и Юнги этому не рад, ведь это означает, что его план может провалиться, не начавшись. Альфа на провокацию не поддается. Юнги бы найти способ вновь связаться с отцом, не только попросить о спасении, но и узнать, что случилось в ту ночь в казино, почему он остался один и до него никто не доехал. Ему необходим четкий ответ и объяснение, в которое он поверит, потому что это единственное, что может сломать его дух. В Юнги понемногу закрадывается пока еще усиленно отгоняемая мысль, что Эмир прав, что за него и бороться не хотят. Пока он от нее отбивается, убеждает себя, что это просто игры разума, и Эмир таким образом его ломает, но реальность, в которой от семьи ничего не слышно, омеге не помогает.

В пакетах, присланных Си, была нежно голубая блузка с длинными рукавами и черные брюки, сшитые будто бы специально для омеги. Юнги выглядит роскошно, только от мысли, для кого эта красота, блевать хочется. Каждый его взгляд, прикосновение, даже выдох, сделанный рядом с Эмиром, оставляют на Юнги пенящийся ожог. Юнги слышал и сам знаком с особым раздевающим взглядом альф, но Эмир смотрит так, будто бы ему и стараться не надо, будто он видит омегу голого сквозь его одежду. По телу вновь проходит дрожь от воспоминаний их близости, Юнги спускает стекло на палец, чтобы привести в порядок мысли.

Дорога оказывается длинной, Юнги только по дорожным указателям понимает, что они покинули город и двигаются по шоссе на запад. Еще через час автомобиль паркуется во дворе какого-то комплекса. Юнги сразу видит так быстро отремонтированный или же, скорее, новый брабус. Все-таки новый, потому что, приглядевшись, омега замечает, что у этого сидения рыжие, в отличие от предыдущего, с черными. Юнги видит, как вышедший наружу шофер болтает с подошедшими охранниками и, решив воспользоваться идеальным моментом, перелезает на переднее сидение и, не дав никому опомниться, дает назад и выруливает со двора. Он ни о чем не думает, не решает, он видит возможность и сразу пользуется. По-другому от Эмира не спастись, планы не придумать, вырваться можно, только воспользовавшись эффектом неожиданности, и омега его не упустит. Юнги видел мгновенно поднявшуюся суматоху позади в зеркале, но плевать, он давит на газ и вылетает на шоссе, чуть при этом не задев мимо проезжающий автомобиль. Он понятия не имеет, по какой ветке ему двигаться, поэтому просто едет обратно. Добраться бы до города, а там Юнги соериентируется. Он включает аварийку, заметив погоню, не снимает руку с сигнала, очищая себя путь, и разгоняется до ста шестидесяти. Сердце бешено стучит, он видит только цель и верит в победу, пока до ушей не доносится знакомый рык мотора. Он не ошибся, слева к нему стремительно подъезжает брабус, Юнги резко уходит вправо, вылетает на параллельную дорогу и двигается мимо кукурузных полей, решив вернуться на шоссе позже. Брабус, кажется, отстал, не успел сманеврировать. Юнги все равно не мешкает, уже видит впереди въезд обратно на шоссе и с трудом успевает затормозить, заметив, что дорогу ему перекрыли три поджидающих автомобиля. Юнги сразу собирается дать назад, но прощается с этой идеей, заметив моргающий ему брабус, заблокировавший путь назад. Он в ловушке, самое время сдаться, отпустить руль и приготовиться к наказанию. Брабус проезжает вперед, его место занимают два других автомобиля. Юнги продолжает оглядываться в надежде найти лазейку, слева он видит одноэтажную постройку, в которой, судя по всему, хранится техника для поля, но туда он точно добежать не успеет. Юнги убирает руки с руля и обреченно тянется к дверце. Пора бы ему уже смириться, а не бросаться на любую возможность, которая в итоге не приносит свободу, но сейчас надо замять этот инциндент, спасти себя от щедро выдаваемой этим альфой боли. Эмир свернет ему шею, хотя нет, скорее всего, изобьет, и черт, как же страшно. Юнги так и стоит у бмв, пытаясь совладать с пришедшей на смену адреналину паникой, и смотрит на идущего к нему Эмира. Как ни странно, альфа не зол, он на ходу зачесывает пальцами назад волосы, поправляет воротник белоснежной рубашки и не тянется к глоку, торчащему из-за пояса темно синих брюк.

— Я тебя поймал. Снова, — останавливается в шаге Эмир, откровенно наслаждаясь внешностью омеги. — И я очень недоволен, ведь на мне столько дел, а я играю в догонялки с омегой, которого могу прихлопнуть одной рукой.

— Так отпусти меня, избавимся от друг друга, — с вызовом смотрит на него Юнги, не замечает вздувшиеся вены на шее того, в чьих глазах штиль.

— Я очень голоден, иди в мой автомобиль, поедем, поужинаем, — без эмоций отвечает альфа, и Юнги внезапно думает, что работает, что Эмир наконец-то устал от него и даже спорить с ним не имеет желания. Один-ноль в пользу омеги.

— Я и с места не…

— В автомобиль, я сказал, — рычит альфа, сворачивая рукава рубашки, и Юнги, у которого волосы дыбом встали от тона, пискнув ругательство, семенит к брабусу.

Юнги садится в машину, не поворачивается туда, где остался Эмир, боится встретиться с разъяренным взглядом, вертит браслет на руке, который был среди одежды, и нервно ждет альфу, попутно решая пока оставить свои попытки его довести. Даже темное небо над головой в момент рыка альфы покрылось черной густой краской. Сегодня лучше больше его не провоцировать, ведь Юнги хочет вернуться домой не инвалидом. Когда он, устав ждать, все-таки поворачивается посмотреть, что там происходит, то видит двух альф у постройки, остальных нет, как и Эмира. Видимо, они зашли в постройку или стоят за трактором. Юнги снова ждет, переключает радио, думает даже в бардачке порыться, найти что-нибудь полезное для себя, но рука замирает в воздухе, потому что внезапно он все понимает. Юнги открывает дверцу и, не реагируя на выкрикивающих ему что-то охранников Эмира, бежит к постройке. Юнги ловко уворачивается от пытающегося его поймать бугая и, толкнув тяжелую дверь, оказывается внутри. Сперва он ничего не видит из-за темноты, но в нос сразу бьет отчетливый запах теплой крови, а секундой позже Юнги понимает, что лучше бы он ослеп. Когда глаза привыкают к тусклому свету от желтой лампочки на стене, у него подкашиваются ноги, и в итоге он, свесившись на руку подошедшего Кристиана, оседает на землю. Эмир держит в руке снятый со стены огнетушитель, на котором видны вмятины, один из охранников лежит на земле, и вместо лица у него кровавая кашица, еще двое, прикрывая окровавленными руками головы, стоят на коленях. Глаза альфы горят огнем, есть в его образе нечто демоническое, и даже не разбрызганная вокруг кровь и жертвы, а именно его жуткий взгляд хищника вселяет в омегу животный ужас, из-за которого сводит мышцы лица. Эмир снова замахивается. Юнги не знает, откуда в нем силы, учитывая, что он мгновение назад чуть сознание от запаха теплой крови не потерял, но он срывается с земли и, подбежав, становится напротив. Огнетушитель замирает в паре сантиметров от его лица.

— Чудовище, — выплевывает ему в лицо Юнги, у которого от нервов дрожит подбородок.

— В следующий раз я ударю тебя, — опускает руку с огнетушителем Эмир, жажда крови в его глазах сразу гаснет, уступает место другой, которая поднимает голову, как только омега появляется в поле зрения.

— Не ударишь, — Юнги несмело делает шаг ближе. Его трясет от страха, но он все равно держится, не дает никому из находящихся внутри понять, как он разрушается изнутри из-за одного взгляда стоящего напротив альфы. — Иначе уже бы ударил. Ну же, давай, — вплотную, запахи смешиваются, дыхание колышет его челку.

— Почувствовал власть? — Эмир проводит забрызганной кровью рукой по его щеке, скользит к горлу, снова поднимается наверх.

— Это я виноват, — Юнги накрывает ладонью его вторую руку, огнетушитель с глухим стуком бьется о покрытый слоем грязи бетонный пол. — Я сбежал, — кладет голову на его грудь и, черт, оно бьется. — Поехали, поужинаем, пожалуйста.

Зверь под ним абсолютно спокоен, убрав когти, поглаживает его спину, вжимает в себя. Юнги ластится, лишь бы вывести его отсюда, спасти раненных, а у самого горло от слез дерет, ведь омега и правда виноват. Но он еще успеет винить себя, сейчас его поражает то, как моментально успокоилось кровожадное чудовище, как он чутко реагирует на его ласки, подчиняется, и омега понимает, что бежать и не надо было, надо было научиться управлять, потому что ничто человеческое Эмиру не чуждо. Как бы Юнги ни отрицал и ни боялся этой мысли, он уже понял, что Эмир его хочет, что во взгляде альфы есть явный интерес, и что не наказывает он его не просто так. В Юнги просыпается новая надежда, наполняет его светом, он прячет улыбку на его груди, планируя новое спасение, но она трескается на губах и осыпается под ноги Эмира, когда тот, схватив его за горло, вжимает в пропахшую сыростью стену.

— Омежьи чары применить решил? — загораются глаза альфы во тьме, Юнги подрагивает под его рукой, ведь, надави он чуток сильнее, и его шея хрустнет. — Думаешь, мной так легко управлять? То, что я не наказал тебя, говорит о моем интересе? Я знал еще одного такого омегу, как ты, и знаешь, где он?

— Я не хочу знать, — хрипит Юнги, стараясь отодрать от себя его руку.

— В могиле, — водит носом по его щеке Эмир, упивается запахом страха. Он спускается ниже, к оголеным ключицам, прихватывает зубами кожу, и Юнги думает, это конец, он ему глотку раздерет, а он даже двинуться не может, он впечатан в стену. Эмир разжимает зубы, отпускает кожу, снова прихватывает, посасывает, оставляя следы, и в омеге на смену страха смерти приходит другой, куда более чудовищный. Если Юнги умрет, все потеряет значимость, он не будет чувствовать, страдать, отвечать за последствия. Если зубы на его ключицах сомкнутся, он будет жить и все оставшиеся дни носить в себе того, кого ненавидит всей душой.

— Что ты делаешь? — страх из-за будущего ответа парализует омегу.

— Что, если я поставлю тебе метку? — Эмир проводит языком по следам своих зубов, подтверждает опасения. — Буду находить тебя на другом уровне.

— Нет, пожалуйста, — испуганно выпаливает Юнги, — не делай этого, — он зарывается пальцами в его волосы, стараясь удержать на расстоянии, и снова чувствует зубы, царапающие ключицы.

— Я не буду ставить метку только потому, что боюсь, что не смогу остановиться, захочу тебя сожрать, — отпускает его Эмир и нагло ухмыляется. — С завтрашнего дня будешь носить ошейник с моими инициалами, знай, кому ты принадлежишь и подчиняешься, и больше не смей думать, что можешь мной управлять.

***
Они ужинают у искусственного родника, вокруг нет ни души, слышно только журчанье воды. Юнги почти не ест, ковыряется в еде, зато Эмир себе не отказывает, вызывает в омеге отвращение тем, как он жестоко избил своих подчиненных и так с аппетитом ест. Всю дорогу до ресторана Юнги сидел, прислонившись к дверце, а Эмир молча вел автомобиль. Омегу подташнивало из-за запаха крови, заляпавшего манжеты рубашки альфы и пропитавшего салон автомобиля. Он несколько раз думал, что его точно стошнит, но Эмир, который явно заметил состояние омеги, ни разу не притормозил.

— Нравится родник? — альфа замечает, как безотрывно омега смотрит на воду, и наливает ему вина.

— Я бы тебя в нем утопил, — бесцветным голосом отвечает Юнги, не удостоив его и взгляда.

— Расскажи о себе, чем занимался, кем хотел быть, кроме как подстилкой выбранного тебе папочкой альфы, — отодвигает тарелку Эмир.

— По-твоему, омеги могут быть только подстилками альф? — со злостью смотрит на него Юнги.

— О нет, но такие омеги, как ты, да, — цокает языком Эмир.

— Ты думаешь, ты меня знаешь?

— Сынок богатых родителей, икона, пример для подражания. За что тебе бороться? Чего добиваться тому, у кого все есть? Любой мой омега даст тебе фору, — усмехается Эмир, которого, кажется, только забавляет злить Юнги.

— Но хочешь ты только меня, — принимает удар с достоинством Юнги.

Оскал портит красивое лицо альфы.

— Жизнь была ко мне благосклонна, у меня всегда все было, но это не значит, что мне было не за что бороться, — продолжает омега.

— И за что ты боролся? За лимитированную коллекцию дизайнера? — выгибает бровь Эмир и тянется за стаканом.

Юнги обидно от его слов и в то же время он понимает, что они не должны его задевать. Возможно, в чем-то Эмир и прав, но Юнги не думает, что тяжелая жизнь делает человека личностью, и он не позволит ему называть себя ничтожеством.

— Почему ты так озлоблен и жесток? Я знаю, что ты болен, здоровый человек таким не будет, но ведь есть что-то еще, — переводит тему омега.

— Здоровых людей нет.

— Кто тебя так обидел? — с издевкой улыбается омега, не представляет, в насколько опасное болото лезет.

— Почему не ешь? — спасает его от своего гнева альфа.

— Не хочу.

— Здесь очень вкусно готовят рыбу, ты ни к чему не притронулся и ты меня расстраиваешь, — смотрит на нетронутое блюдо перед ним Эмир.

— Ты держишь меня в заложниках, можешь заставить ходить в этих нарядах и сидеть с тобой за одним столом, но есть ты меня не заставишь, — демонстративно убирает в сторону тарелку Юнги.

— Давай проверим, — щурится Эмир. — Иди ко мне, — убирает с колен салфетку и хлопает себя по бедру. — Тебе ведь было очень больно осознать, что ты на меня не влияешь, но я на тебя влияю. Я тебе это покажу.

— Заставь меня, — цедит сквозь зубы омега, не реагируя на закатившего глаза Кристиана, сидящего за столиком позади Эмира.

— Палец зажил? — отпивает виски Эмир, поглядывая на руку омеги. — Давай другую руку. Положи ее на стол.

— Ты не сделаешь этого, — кровь отливает от лица омеги.

— Потому что спас тебя от балки? Потому что не наказываю? Потому что я тебя хочу, и ты это знаешь? — проверяет языком клыки Эмир.

— Не сделаешь, — Юнги убеждает скорее себя, чем его.

— Положи руку на стол, и мы проверим, — берет нож для стейка со стола Эмир, внимательно рассматривает зубчатое лезвие, а Кристиан, поднявшись на ноги, выходит наружу. Глупый омега, который никак не поймет, с кем имеет дело. Кристиан слушать его крики не будет.

Юнги хочется плакать, стоит представить, как этот нож пронзит его руку. Он четко понимает, что Эмир это сделает, это видно в его глазах, в том, как он примеряет нож к руке, и омега сдается. Он, держась за столик, поднимается, на ватных ногах подходит к альфе и опускается на его бедра. Эмир сразу убирает нож и, обхватив его за талию, сажает удобнее. Он касается губами его виска, прикрывает веки от удовольствия и играет с отливающими огнем волосами. Эмир чувствует, как сильно напряжен омега, как застыл на его коленях боком, не смотрит, не двигается, возможно, и не дышит. Рука Эмира скользит выше, по его бедру. Когда он касается внутренней стороны, Юнги обхватывает пальцами его ладонь, зажимает, альфа дальше не двигается.

— Иногда мы придаем себе слишком много значимости, я постоянно на этом горел, учись на моем примере, — цепляет вилкой кусок филе альфа и подносит к его губам. — Открой ротик.

— Я не люблю рыбу, — бурчит омега, отодвигась. Мало того, что он сидит на нем, так Эмир еще его и вжимает в себя, заставляет чувствовать его каждой клеточкой организма. Слишком интимно, слишком неправильно.

— Чего же не сказал, — хмурится Эмир и требует повара, который вырастает перед столиком через секунду. — Скажи ему, что ты хочешь.

— Хочу макароны с сыром, — на самом деле, Юнги ничего не хочет, он даже не думает о еде, но этот ужин должен закончиться, и, главное, без крови.

— Вы его слышали, и плевать, что я проехал пятьдесят километров, чтобы поужинать в рыбном ресторане, — заявляет Эмир, и повар бежит на кухню. Пока паста готовится, Эмир подносит к губам Юнги запеченный на гриле перчик. Омега жует его мучительно долго.

— Я думал, ты какую-то зелень закажешь, а ты пасту выбрал, умничка, — одобрительно улыбается альфа.

— Я бы заказал салат в той жизни, где я был бы идеальным омегой идеального альфы, но пришел ты, и моя жизнь закончилась, мне плевать, — тихо отвечает Юнги.

— Может, она только началась? — усмехается Эмир. — Вряд ли ты жил, если даже ел, чтобы соответствовать.

Перед ними ставят глубокую тарелку с пастой, посыпанной пармезаном и украшенной базиликом. Эмир накалывает ригатони на вилку, дует и подносит ко рту Юнги, второй рукой продолжая удерживать норовящего соскользнуть омегу на себе.

— Можно, я вернусь на свое место и буду есть там? — жует пасту Юнги, которому очень некомфортно сидеть на мужчине.

— Нельзя, мне очень понравилось, так что отныне сидеть будешь только на моих коленях, — выносит приговор альфа. — Что тебе заказать на десерт? Отказ не принимается.

— Панакоту с малиновым соусом, — вздыхает Юнги, поняв, что он обречен.

— К сожалению, такого десерта нет в меню ресторана Аура, но мы можем… — не договаривает опустивший голову официант.

— Я передумал, я буду фисташковое мороженое, — перебивает его Юнги, который просто хочет завершить этот вечер.

— Они бы тебе панакоту из-под земли достали, почему не позволил? — Эмир явно недоволен отсутствием десерта.

— Значит, так надо было, не судьба, — пожимает Юнги. — В следующей жизни поем.

— Я использую все связи, чтобы она у тебя там была, — улыбка расползается на губах Эмира, Юнги даже от сказанной в шутку перспективы оказаться с ним и там, бледнеет.

Эмир скармливает ему всю тарелку пасты, Юнги дышать трудно, но он все равно открывает рот и проглатывает первую ложечку мороженого, косится на нож с зубчиками на столе. Юнги ест, а Эмир «ест» его, касается губами виска, шеи, волос, ни на секунду от него не отлипает.

— Больше не хочу, я наелся, — отодвигается омега, стараясь удержать его на расстоянии. — Отпусти меня. Пожалуйста.

— Я не наелся, — кладет вилку на стол Эмир, обхватывает пальцами его подбородок, и Юнги, поняв, что он его поцелует, забывает о новой модели поведения, которую придумал, но так и не реализовал, и изо всей силы толкает его в грудь. Следующее, что чувствует Юнги — это невесомость, и омега чуть не глохнет от звона разбившейся о пол посуды, которую смахнул со стола Эмир. Юнги оказывается лежащим лопатками на столе, в поясницу впивается перевернутое блюдечко, он все пытается освободиться, но безуспешно.

— Мой десерт будет вкуснее твоего, — зловеще усмехается нависший сверху альфа, и как бы Юнги не брыкался и не пинался, вжимает его в стол и обездвиживает.

Он смотрит прямо в глаза, гипнотизирует въедающимся под кожу взглядом, Юнги оставляет попытки вырваться. Он так и лежит на спине на столе, вокруг разбитая посуда, капающее вниз с перевернутого бокала вино, под ним свесившаяся скатерть, перед глазами только темнота — густая, манящая, обещающая избавление. Глаза, смотрящие на него, как залитый черной водой котлован, никогда не угадаешь глубину, только нырнув, своими костями проверить можно. Юнги его только собой и проверяет, но Эмиру одних его костей мало, он повышает температуры, доводит до предела, обжигает, охлаждает. Он невыносимо близко, Юнги задыхается от запаха его парфюма, табака, но альфа не отпускает, шрамирует взглядом, в каждом шраме память о себе оставляет. Юнги после Эмира никаких ошейников, меток, гравировок и не нужно. Он проходит по нему как стихийное бедствие, обнуляет все достижения, сравнивает с землей, и если после катастрофы последствия убираются, на старом новое строится и жизнь возрождается, то после Эмира одни руины, не подлежащие восстановлению. Каждое его слово, действие, даже взгляд — это не просто история, и в ней не останется. Все, что этот альфа с ним делает, на изнанке сердца вдоль и поперек капроновыми нитками вышивается, никогда не забудется. Его большой палец подбородка касается, надавливает, Юнги к себе прислушивается, но в ответ одна пустота. У него вмиг все идеи иссякают, планы, не родившись, сгорают, и уставший от постоянного напряжения мозг сам сдаться молит. В конце концов, зачем бороться с тем, кому все равно проиграешь? Он раскрывает губы, соглашается, ведь что на дне черной пропасти, не узнать, не проверив. Юнги проверит, нырнет туда, куда его зацепив, альфа тащит, и обретет долгожданный покой на останках старого себя, которого, может, и правда стоит уже отпустить. Только когда чужие губы его губ касаются, в Юнги то, что затуманено, проясняется, он распахивает глаза, сбрасывает с себя сковавшее его наваждение, но чужие руки сбросить не получается. Юнги мычит в болючий поцелуй с привкусом крови, не пускает его углубить, сжимает зубы, озаряет огнем злости в своих глазах темноту в чужих. Эмир отрывается от его губ с усмешкой, больно давит пальцами на его щеки, Юнги кажется, под ними у него кожа стирается.

— Пусти, — шипит омега, отчаянно мотая головой, но ее вновь фиксируют, не дают пошевелиться.

— Открой рот, — приказывает Эмир, впиваясь в него леденящим душу взглядом, в котором Юнги все свое ближайшее будущее, полное крови и боли, открыто читает. Пальцы на щеке омеги давят с новой силой, рвут ее о его же зубы, и Юнги сдается. Он делает рваный вдох, медленно разжимает зубы под пристальным взглядом и раскрывает губы. Стоит Юнги это сделать, как Эмир плюет ему прямо в рот и, оттолкнувшись, отпускает.

— Возвращаю, — толкается языком за щекой Эмир, смеривает омегу презрительным взглядом и, прихватив пиджак со спинки стула, идет к замершей у дверей охране.

Юнги, соскользнув со стола, падает на пол, утирает рукавом губы до покраснения и смотрит со злостью на остановившегося у дверей альфу. Он не замечает впившиеся в ладонь осколки стекла, он давится осколками чужой незаслуженной ненависти, смешанными со слюной и раздирающими глотку.

— Клянусь, ненавидеть тебя вечность, — притягивает к груди колени, сидящий на полу Юнги, исподлобья смотрит на альфу.

Эмир все слышит, каждое слово, что пропустил — по губам читает.

— Я в Universe, доставьте сучку домой, пусть остынет, — приказывает альфа, Юнги сам встает, увидев идущую на него охрану.

Эмир подходит к брабусу во дворе, уже скурив ровно половину сигареты, и бросает на заднее сидение пиджак.

— Я знаю, что такое ненависть, могу тебя ей научить, мастер-класс дам, — злобно усмехается альфа и садится за руль.

А знает ли? Эмир наконец-то к себе прислушивается, забывает на мгновенье обо всем, что себе повторял на протяжении стольких лет и задумывается. Омега все еще жив и здоров, играет с ним, нервирует. Эмир другому бы голову за любой из последних поступков этого рыжего открутил, а с ним он бездействует. О какой ненависти тогда он говорит? Эмира прошибает холодным потом от последней мысли, а на спидометре уже за двести.

Брабус пролетает мимо магазинов, в которых гаснут витрины, беспокоит готовящийся уснуть город ревом мотора. Эмир машет вытянутой из окна рукой охране, чтобы объехала, и заворачивает к кладбищу. Он оставляет автомобиль у калитки, мысленно здоровается с усопшими и идет по протопанной дорожке вглубь. Она двигается следом, шуршит пышной юбкой, взмахом костлявой ладони расчищает путь для альфы, радуется дорогому гостю, посетившему ее обитель.

— Я без цветов, прости, — убирает веточки с серого камня Эмир и опускается на корточки. — Я нарушил клятву, пап. Я не смог ненавидеть вечность.

Последнее слово разносится эхом по колыбели тишины, кажется, что это не ветки деревьев колышатся, а те, чьи души по кладбищу скитаются, шепчатся. Им точно известно значение слова «вечность», жаль, что посмертно.

Она подпирает ладонью подбородок, грустно улыбается, потому что вечные на этой земле только она и ее сестра.

God forgive me for the pain

— Почему я здесь? — Юнги поворачивается к стоящему за спиной Кристиану и, нахмурившись, смотрит на боксирующего с воздухом альфу.

— Выбираешь себе подарок, — Кристиан, устав махаться сам с собой, присаживается в кресло и благодарит альфу, предложившего ему шампанское.

Они приехали в известный далеко за пределами страны и один из самых больших и модных универмагов региона — Khan's десять минут назад и сразу поднялись на этаж с ювелирными украшениями. Кристиан ничего не объяснял, просто усадил только недавно проснувшегося омегу в автомобиль и приказал шоферу ехать в универмаг.

— Мне не нужны подарки, — все больше мрачнеет Юнги. — И почему здесь пусто? — оглядывается по сторонам омега, не понимает, почему кроме продавцов в универмаге никого нет. Обычно в Khan's было не протолкнуться. Юнги еще в школьные времена часто приходил сюда с друзьями и выбирал себе наряды, только сошедшие с подиумов.

— Эмир сказал, чтобы я обеспечил безопасность его лисенка, поэтому Khan's на сегодня закрыт, — вот так вот просто заявляет Кристиан.

— Вы оба больные, — скривив рот, смотрит на него омега.

— Выбирай уже, нам еще шесть этажей обходить, — потягивается в кресле Кристиан, который провел бессонную ночь. После работы он как и всегда сбрасывал тяжесть дня в зале, потом торчал у Эмира в офисе, и только лег в свою кровать, как босс приказал погулять с его омегой. Не то чтобы Кристиан против сбежать с работы, тем более сегодня ожидается крупная поставка, но он на своих омег время найти не может, а тут со взбаломошенным новым фаворитом босса шататься. Хотя альфа не отрицает, что Юнги ему нравится, есть в нем что-то, чего он не встречал ни в своих пассиях, ни тем более пассиях Эмира. Что именно, Кристиан пока не понимает.

— Теперь ты моя нянька? — ворчит Юнги, который точно не собирается заниматься шоппингом. Он вообще не понимает, чего Эмир в этот раз от него хочет, и почему после потасовки в ресторане он как ни в чем ни бывало послал его на шоппинг. Эта неопределенность нервирует не меньше, чем часы, проведенные рядом со своим кошмаром.

— Ты уедешь отсюда с тремя автомобилями, загруженными до отказа пакетами из бутиков, и украшениями, потому что Эмир Си делает тебе подарок, — спокойно отвечает Кристиан.

— Иначе что? — с вызовом спрашивает Юнги, для пущего эффекта еще и подбородок задирает.

— Догадайся, — щурит глаза альфа.

— Я буду ходить голым, — обреченно выдыхает Юнги и опускает плечи.

— Именно. А весь персонал особняка, призванный обслуживать твою крохотную задницу, ослепнет. Решать тебе.

— Ладно, — бурчит омега, которому не хочется испытывать терпение Си, и начинает рассматривать предложенные ему украшения.

Через четыре часа, проведенные в торговом центре, Юнги наконец-то опускается на заднее сидение мерседеса и ждет, пока охрана загрузит в автомобили пакеты.

— Выбери, что наденешь на этот вечер, — садится рядом Кристиан. — У Эмира планы.

— Ему было мало пытать меня шоппингом, который мне не дался? — возмущается Юнги.

— У тебя же день рождения послезавтра, — улыбается Кристиан, следя за удивленным лицом омеги. — Эмир хочет отпраздновать его с тобой.

Юнги ведь и забыл о том, что ему девятого марта стукнет девятнадцать. Он обожал день своего рождения до последних двух лет в бегах, заранее начинал заниматься организацией праздника, отправлял отцу и брату вишлист и даже не спал от волнения за день до. Сейчас же он просто-напросто о нем забыл и не вспомнил бы, если бы ему не напомнили. Эмир и правда обладает редким талантом гасить в человеке любовь к жизни. Но откуда он узнал? Зачем вообще узнавал?

— Что за извращенный метод похищать людей, пытать их, а потом праздновать дни рождения? — смотрит на альфу омега, пока автомобили выезжают из подземной парковки.

— Сам удивлен, — зачесывает пальцами назад волосы Кристиан. — Но его темное величество желает отпраздновать твой день рождения, — альфа резко умолкает и, поддавшись вперед, всматривается на дорогу. — В переулок, — приказывает шоферу Кристиан и отбирает у него рацию.

Юнги, не понимая, следит за действиями альфы и бьется о дверцу из-за резкого поворота. Остальные автомобили следуют их примеру, съезжают с главной дороги, а потом до омеги доносятся выстрелы. Юнги, хотя ничего не видит, уверен, что стреляют по их машине, он четко слышит звук пуль, разрывающих метал. Кристиан вжимает его головой в сидение и сам, пригнувшись, кричит, чтобы шофер не тормозил и гнал, что есть мочи. Юнги кажется, это конец. Сейчас они их догонят и расстреляют в упор. Юнги ждет такая же участь, которая настигла Авеля. Он продолжает вжимать пальцы в бедро Кристиана, его укачивает от бешенной скорости, а кожаное сиденье под его лицом мокрое от слез.

Через несколько минут хаоса они наконец-то выезжают на третью трассу, Кристиан убирает руку с его головы, и омега понимает, что опасность миновала.

— Вот поэтому я лично тебя сопровождал, — нервно усмехается Кристиан, осмотрев зареванного парня, и набирает Эмира. Юнги не разбирает, что говорит Си, но прекрасно слышит, как Кристиан три раза подряд отвечает «он в порядке».

— Откуда ты узнал, что нападут? — рукавом утирает слезы Юнги.

— Интуиция, — усмехается Кристиан, протягивая ему салфетки, — мне не понравилось, что на обочине с обеих сторон стояли фуры.

— Это были твои враги? — наконец-то выпрямляется омега.

— Сдается мне, что это твои враги.

***

— Что ты здесь делаешь? — врывается в учебную комнату Намджун и останавливается в пяти шагах от парты, на которой сидит Эмир. Младший сын президента Хенджун сидит за партой и усердно что-то пишет в тетрадке. Супруг президента Милан поливает цветы в горшочках на подоконнике и удивленно смотрит на явно нервничающего мужа.

— Зашел повидаться с племянником, — ерошит волосы ребенка Эмир и спрыгивает с парты. — Я все время в делах, в последнее время не могу никак ответить на приглашении Милана и поужинать с вами.

— Думаю, еще успеешь, — прокашливается немного успокоившийся Намджун и, подойдя ближе, целует сына в затылок.

— Тоже так думаю, — цокает языком Эмир и, прихватив висящий на стуле пиджак, двигается к двери. — Проводи меня.

Альфы выходят наружу, минуют длинный коридор и оказываются во дворе.

— Ты знаешь, как я отношусь к внезапным визитам, — цедит сквозь зубы Намджун, как только они останавливаются у автомобиля.

— А ты знаешь, как я отношусь к нарушению договоренностей, — становится вплотную Эмир. — Ты дорожишь своей семьей, я это понимаю, но ты напал на мою. Я обожаю твоих сынишек, и я не могу сделать тебе больно через них, детки — мое слабое место. Милана я трогать не буду, вряд ли ты будешь долго страдать. Так что это бессмысленная трата моих ресурсов. Но я всегда наказываю за проступки, Намджун. Всегда.

— Не смей, — шипит Намджун, схватив альфу за ворот пиджака. Эмир только скалится.

— Я тебе его подарил и я его у тебя заберу. Пришлю тебе на память его голову, — сбрасывает с себя руки мужчины Эмир. — Ты сдохнешь без него, Намджун, я это точно знаю. Поэтому в следующий раз, открывая коридор и закрывая глаза на деяния ублюдка Исома, подумай, кого ты можешь лишиться.

— Я сделал это для тебя, — не дает Эмиру открыть дверцу брабуса президент. — Я услышал, что он хочет обратиться за помощью. Ты знаешь, к кому он пойдет. Эмир, я хотел уберечь тебя. Этот омега ведет тебя в никуда. Или верни его, или убей, чтобы все закончилось. Тебе не нужна новая война с Тигром.

— Благодарю за заботу, но не переживай, я ему не уступаю, и если он по глупости в это вмешается, я верну его домой в закрытом гробу. Думай о себе, — хлопает друга по плечу альфа. — Ты или со мной, или против меня.

— Я всегда с тобой. Мы вместе начинали и если потонем, то вместе, — твердо говорит Намджун.

— Поцелуй от меня супруга, я даже нормально не попрощался, — садится за руль Эмир. — Я все-таки зайду скоро на ужин, и передавай привет моему ангелочку Чимин-и.

***
Человек ко всему привыкает, видимо поэтому и Юнги в этот раз отходит быстрее, чем тогда, когда впервые услышал выстрелы. Он с момента знакомства с Эмиром жаждал смерти, был готов наложить на себя руки, а днем в автомобиле Кристиана молил Бога спасти его. Омега убежден, что Бог его услышал, не знает, что вмешался сам Дьявол. Юнги сидит на полу напротив камина и следит за тем, как пламя пожирает подбрасываемые им листы альбома, на которых не обладающий талантом художника омега рисует полосы. В книге Стивена Кинга «Лангольеры» главный герой на нервах рвал бумагу. Юнги, когда нервничает, рисует полоски. Нервничает он не из-за неудавшегося покушения, а из-за того, что на дворе ночь, и ее хозяин скоро пожалует. Юнги не видел его с того вечера, когда Эмир оставил его в ресторане и уехал первым, и предпочел бы век не видеть. Эмир одним присутствием меняет в нем местами все органы, доводит до внутренней паники, которая еще долго после ухода альфы не отпускает. Сердце омеги екает, стоит услышать звук поднимающихся ворот, он прижимает колени к груди и, положив на них подбородок, продолжает всматриваться в огонь.

— Огонь любуется огнем, — доносится до Юнги голос остановившегося позади Эмира. Он вошел в дом минут пять назад. Юнги, даже не смотря на него, по шагам будто бы четко видел, как он подошел, как остановился позади, и даже может представить себе его пронзительный взгляд, пачкающий его шею, скользящий по позвоночнику вниз.

— Я люблю огонь, вот бы тебя в нем спалить, — тихо говорит омега, прекрасно зная, что Эмир слышит.

— Я не против сгореть, если сгорю в тебе, — ухмыляется альфа и, обойдя парня, опускается в кресло рядом с камином. На Эмире узкие черные брюки в серую полоску, черная рубашка, на шее поблескивает цепочка, кулон которой спрятался за тканью. Его волосы влажные — то ли он только после душа, то ли застал дождь. На лице Эмира прямо сейчас безмятежность, жаль, Юнги ею похвастаться не может.

— Испугался?

— Чего мне бояться каких-то пуль, если я живу под одной крышей с монстром? — смотрит на него Юнги, разглядывает татуировки на обнаженных из-за свернутых рукавов рубашки запястьях.

— Хочешь, я покажу тебе вечный огонь? — поддается вперед альфа, омега вздрагивает.

— С каких пор тебя интересуют мои желания? — отползает в сторону Юнги, не желая находиться ближе, чем на три метра.

— Ты абсолютно прав, — резко поднимается на ноги Эмир и подзывает стоящую у дверей охрану. — Пусть приготовят самолет, мы летим смотреть «Врата ада».

— Летим? Куда? — хлопает ресницами шокированный омега, смотря на возвышающегося над ним мужчину.

— На тебя напали, у тебя был плохой день, а это путешествие поможет отвлечься, более того, я покажу тебе то, что очень сильно меня впечатлило, ты ведь любишь огонь, — Эмир, нагнувшись убирает со лба омеги прядь волос, задерживается, Юнги руку скидывает.

— Человек, который сломал мне психику, заботится о моем душевном состоянии, — кривит рот Юнги. — Апогей лицемерства.

Рыжий омега прав. Эмир сам не знает, откуда в нем внезапно появилось желание отвлечь его, отвезти его туда, куда до этого ездил только он сам, и поделиться с ним местом, которое успокаивает. Эмир осознает, что с каждым следующим днем, да что там, с каждой минутой, его интерес к омеге только возрастает, чем больше он узнает его, проводит с ним время, тем больше оттаивает, и не сказать, что ему это нравится. Его раздражает собственная реакция на мелкого паренька, из-за которого порой его разум совсем затуманивается. Одно его имя, и в альфе все клетки пробуждаются. Эмир теперь вечно голодный. Он жаждет его внимания, взгляда, голоса, его мимолетного присутствия рядом, но или сам держит расстояние, или в ответ получает самое искреннее «сдохни», сорванное с губ, которым построил бы алтарь. Все, кто напал на Юнги, понесут за это наказание, Эмир щепетилен во всем, что касается того, кто ему важен. Ему плевать, как это будет называться, какую реакцию вызовет, он должен показать этому городу, надо будет, всему миру, что трогать Мин Юнги запрещено. Эмир им не насытился.

— Оденься теплее, там, куда мы полетим, холоднее, чем у нас, — говорит Эмир и, вновь опустившись в кресло, достает из кармана телефон.

***
Юнги соврал Эмиру, конечно, он все еще не отошел от покушения. Как бы человек ни твердил себе и остальным, что готов к смерти, более того, что жаждет ее, посмотрев ей в глаза — руку протягивать не хочется. Он все еще чувствует страх, свист пуль в ушах никуда не пропал, только страх от нападения сейчас приумножился в присутствии того, кто вселяет его самый сильный сорт. Юнги не хочет никуда лететь, не хочет проводить с ним время в дороге, потому что самые тяжелые моменты с альфой именно в тесном салоне автомобиля. Он совсем не хочет смотреть на какие-то врата, но он не будет возмущаться, на сегодня ему хватило. Юнги спускается вниз в укороченных белых брючках, нежно-розовом свитере и тонком бежевом пальто — все эти вещи он скупил сегодня под чутким контролем Кристиана.

— Тебе не идет, — нахмурившись, рассматривает его Эмир. — Изображаешь принцессу, только единорога не хватает.

— Твое мнение о моем внешнем виде мне не интересно, — огрызается Юнги. — Подари мне лучше единорога, чем тащить черт знает куда. Ты же всемогущий Эмир Си, и сказочное животное достанешь.

— Осторожно со своими желаниями, — становится вплотную Эмир, мигом выбивает из омеги всю спесь. — Я ведь могу подарить тебе единорога, просверлю коню голову и вставлю рог, тем более прецеденты были. Все для моей принцесски, — зарывается пальцами в волосы омеги и резко тянет вниз, утопает в полных испуга и отвращения глазах.

Чем больше в Юнги нетерпимости, тем больше в Эмире огонь безумия, опаляющий его внутренности. Он бы связал ему руки своим ремнем, запихал бы в рот смоченную в его же гордости тряпку, и со всей силы отхлестал манящие прикоснуться ягодицы. Юнги бы вспоминал это наказание каждый раз, как хотел присесть. Но желание причинить ему боль, наказать за сопротивление, отходит на второй план, стоит ему к нему прикоснуться, остановиться вот так вот близко, чтобы можно было посчитать реснички. Сейчас ему хочется раздеть его догола, поставить на эти острые колени, которые точно сотрутся и покроются красными пятнами, и иметь в рот — жестко, размашисто, до самых гланд, чтобы задыхался, чтобы умолял прекратить, чтобы этот чертов огонь непринятия уже окончательно погас в лисьих глазах. Потом Эмир бы поцеловал каждую ранку. Обязательно.

— Все-таки ты чудовище, — выпаливает Юнги, который явно прочитал в его взгляде меняющиеся со скоростью света желания.

— Для тебя могу быть кем угодно, лишь бы все твои желания реализовывались, — усмехается альфа и, отпустив омегу, первым идет к двери. Юнги покорно следует за ним.

До аэропорта Эмир водит сам, Юнги сидит рядом с ним в ненавистном брабусе, слушает шум дождя, бьющего по крыше, и не отрывает глаз от мокрого блестящего асфальта перед глазами. Снова он непозволительно близко, и если двинется, Юнги упрется в дверцу, которую даже открыть не может. В салоне автомобиля Эмира слишком много, его запах заменяет все остальные, не дает концентрироваться на себе, на войне, на чем угодно, лишь бы не на нем. Альфа молчит, и хотя Юнги разрывает от любопытства, куда именно они едут, он рот не открывает.

Юнги знает, что Эмир богат, но все равно не может скрыть вздох удивления, когда брабус подъезжает к Boeing 747-400. Юнги тоже из богатой семьи, но его отец вряд ли бы смог позволить себе такой роскошный частный самолет.

— Лететь долго, поэтому ты можешь расположиться во второй спальне, — говорит Эмир, когда они проходят на борт. — Пока не поужинаем, не ляжешь, поэтому возвращайся потом сюда. Не люблю ужинать в одиночестве, — опускается на мягкий бежевый диван из кожи ручной работы альфа и тянется к поставленному перед ним стакану виски.

Юнги ничего не отвечает, идет за симпатичным омегой, который провожает его к спальне, и опускается на двухместную кровать. Интерьер самолета отделан в белых и бежевых тонах. Потолок украшен светодиодами, для того, чтобы воссоздать звездное небо. Юнги буквально утопает в мягких подушках и сладко потягивается. Самолет готовится к вылету, омега откидывается назад и, раскинув руки, смотрит на потолок. Они еще не начали путешествие, а Юнги уже устал, хотя это все результат пережитого тяжелого дня. Его неумолимо клонит в сон, и омега ему с удовольствием сдается. Лучше спать, чем находиться в реальности, которая делает больно. В следующий раз, когда Юнги открывает глаза, он слышит гул, и понимает, что они летят. Омега бросается к часам на тумбе и с удивлением обнаруживает, что проспал пять часов. Он не понимает, почему его не разбудили, но даже рад, что ужинать с Эмиром не пришлось. Только вот бурчащий желудок, в который он последний раз закидывал тост с сыром и помидором, просит еды, и Юнги понимает, что лучше сдаться. Да и неведение действует на нервы посильнее, чем альфа за стеной. Он убирает пальто в шкаф, умывается холодной водой и осторожно выходит наружу. Все-таки странно, что Эмир его не разбудил, учитывая, что грозился совместным ужином. Вряд ли альфа заботился о его сне, скорее всего, просто забыл. Было бы замечательно, если он вообще больше никогда о нем не вспоминал, и Юнги бы вернулся в нормальную жизнь, но пора уже перестать мечтать. В зоне отдыха, где Юнги последний раз видел Эмира, ничего не изменилось. Альфа, перекинув ногу через ногу, читает, перед ним лежат планшет и папка с файлами. В пепельнице дымится сигара, вместо виски чашка кофе.

— Доброе утро, огненная бестия, — убирает в сторону книгу Эмир, не дает омеге прочитать обложку. Альфа, видимо, успел и душ принять, и отдохнуть, он в серых спортивных штанах, белой футболке, которая плотно обтягивает накаченные мышцы. Его волосы не зачесаны назад как обычно, и нет этого уничтожающего высокомерного взгляда, которым Эмир обожает одаривать собеседников. Он какой-то домашний, и, судя по глазам, сильно уставший. Будто бы это Юнги просил его лететь на край света, чтобы смотреть какие-то врата.

— Долго еще лететь? — опускается в кресло Юнги и, собрав под себя ноги, сразу тянется за бананом, но Эмир резко отодвигает блюдо в сторону. Омега с обиженным видом смотрит на него, но не успевает он возмутиться, как Эмир приказывает бортпроводнику накрыть стол.

— Ты и так был худым, а у меня вообще ничего толком не ешь. Я не хочу, чтобы в один прекрасный день ты испарился, — демонстративно разглядывает его альфа.

— Какая тебе разница? — облизывается омега, наблюдая за тем, как на столик водружают блюда с дымящимся омлетом и выпечкой.

— Ты мне очень интересен, боюсь, как бы с голоду не подох, — тянется за кофе Эмир. — Раз уж поужинать вместе мы не смогли, значит позавтракаем.

— Умираю с голоду, поэтому не буду реагировать, — пожимает плечами Юнги и сразу тянется к круассану.

Юнги с удовольствием завтракает, запивает еду свежевыжатым апельсиновым соком и, удобно расположившись, снова дремлет. Эмир пьет только кофе, вновь возвращается к бумагам, и если не думать о том, кто они друг другу на самом деле и через что омега прошел из-за него, то они напоминают отправляющуюся в совместное путешествие пару. Юнги не по себе от этой мысли. Он меняет позу, кутается в плед и старается занять мысли чем-нибудь другим. Омега безуспешно пытается представить, будто бы Эмира нет в самолете, будто он не сидит напротив и не продолжает как и весь завтрак пожирать его глазами. Альфа с ним не разговаривает, но Юнги очень хорошо чувствует этот царапающий его кожу взгляд, и сирены в его голове не умолкают.

— Хочешь что-нибудь сладкое? — спрашивает альфа, вырвав омегу из дремы.

— По идее, я вообще не должен ни к чему притрагиваться с твоего стола, а я, как видишь, съел все, в отличие от тебя, так что если в список твоих пыток не входит откормить меня до смерти, то обойдусь, — кривит рот омега.

— Зачем бросаться на то, что на столе, если единственное, что бы я с удовольствием съел — это ты. Но я пока только нагоняю аппетит, так будет вкуснее, — клацает зубами альфа, и Юнги инстинктивно вжимается в кресло. — Какие цветы ты любишь? — внезапно меняет тему.

— Еще на свидание меня позови, — огрызается Юнги.

— Отвечай, не порть мне настроение, — лениво тянет слова Эмир, разминая шею.

— Никакие, я не думал об этом.

— Тебе же точно дарили цветы — розы, тюльпаны, полевые. Какие тебе нравятся больше? — не отступает альфа.

— Мне не дарили цветы.

— А что тебе дарили? — нахмурившись, смотрит на него Эмир. — Что могло бы быть достойным твоей красоты?

— Я не намерен говорить с тобой, изображать нормальный диалог, и комплименты свои прибереги для других, — зло отвечает омега.

— Красноволосая язва, — без злости говорит альфа и тянется к телефону.

До того, как самолет приземляется, они больше не разговаривают. Юнги терпеливо ждет, пока люди Эмира решают вопросы в аэропорту, а потом, спустившись с трапа, сразу садится в один из трех бронированных внедорожников. Эмир к нему не присоединяется, и следующие три часа в дороге омега проводит наедине со своими мыслями. Сумерки, за окном, будто бы бесконечность, растягивается пустыня, Юнги снова клонит в сон, и он злится, что никак не выспится. Наконец-то автомобиль останавливается, и омега, выйдя из него, разминается. Он видит остановившегося впереди альфу и сам идет к нему.

— Может уже наконец-то скажешь, куда ты меня везешь, и сколько нам туда ехать? — раздраженно спрашивает Юнги.

— Смотри, — кивает Эмир вперед, и Юнги, обойдя его, замирает на месте.

— Что это? — шокировано спрашивает омега, уставившись вниз, и делает первый неуверенный шаг.

— Врата ада{?}[«Врата Ада», именно так местные жители и туристы называют кратер, образовавшийся в пустыне Каракум, близ деревни Дарваза, более 45 лет тому назад. Провал в почве диаметром около 70 метров и глубиной в 30 метров образовался в 1971 году, во время бурения разведочной скважины. Тогда геологи наткнулись на подземную пустоту, из-за чего земля провалилась и образовался большой кратер, наполненный газом.], — подходит Эмир и, обняв со спины дернувшегося омегу, заставляет его сделать еще пару шагов. — Не бойся, я же обещал, что никому тебя не отдам, и огню тем более, — играет с его волосами альфа.

Они стоят в нескольких шагах от глубокого кратера диаметром метров шестьдесят, из которого валит огонь, и Юнги не может оторвать от него глаз.

— Около пятидесяти лет назад здесь искали газ, грунт провалился, и образовался кратер, — рассказывает Эмир. — Чтобы избавиться от газа, кратер подожгли, надеясь, что он выгорит и никому не навредит, но как видишь, он продолжает гореть, и погасить его невозможно. Вот уже почти полвека земля низвергает огонь, обагряет его светом небо. Его прозвали вратами ада. Рядом есть еще два кратера, я покажу тебе один из них, там вода, но она бирюзового цвета, и это очень красиво.

— Это правда красиво, — выдыхает Юнги, гипнотизирующий взглядом пламя. — Но зачем ты привез меня сюда? Скинешь в огонь? — поворачивается к нему.

— Глупый маленький лисенок, — так и не отпускает его альфа. — Я хотел показать тебе значение слова «вечность». А еще мне показалось, ты любишь огонь, ты красишь волосы в его цвет, ты горяч настолько, что твоим температурам вулканическая лава позавидует. Считай, я привез тебя домой.

— Самый странный комплимент, который мне делали, — слабо улыбается расстерявшийся омега, и Эмир с трудом давит дикое желание его поцеловать.

— Поужинаем и вернемся обратно. Не бойся покушений, не бойся ничего, пока ты со мной, тебе не навредят, — ведет его ко второму кратеру Эмир, омега послушно следует за ним.

— Бояться только тебя? Ты даже мой страх ревнуешь? — еле поспевает за ним Юнги.

— Ревную, — пробует на языке слово Эмир. — Я ревную все, что касается тебя.

Юнги уже дальше не продолжает, боится услышать то, что ему точно не понравится и вряд ли поможет избавиться от этого чудовища. Сразу после прогулки у кратеров они возвращаются в самолет. Юнги до прилета на родину из спальни не выходит, и даже еду ему приносят туда.

***
Утро встречает Юнги с лучами солнца, пробившимися через стекло. Омега сладко потягивается в постели, обнимает подушку, чтобы поспать еще немного, но вместо этого предается думам о прошлом. Юнги пятнадцать лет, он, проснувшись, бежит к двери и, открыв ее, сразу забирает многочисленные подарки от отца и брата. Пока он, не умывшись и не почистив зубы, распаковывает подарки, ему приносят еще пакеты от друзей и знакомых. Ворвавшийся в комнату Авель вновь язвит по поводу того, что омегу осыпают подарками. Юнги только заканчивает примерять подаренные отцом бриллиантовые сережки, как в спальню входит Джиен с большим малиновым тортом, на котором горят свечи. Юнги загадывает желание, которое до этого года было неизменным — встретить самого сильного, успешного и красивого альфу, сделать блестящую карьеру и обрести счастье. Сегодня Юнги исполняется девятнадцать, и его единственное желание, которое он уже загадал ночью — сбежать от Эмира Си и никогда больше его не встречать. В жизни каждого человека, видимо, наступает момент, когда все былые ценности теряют свою значимость и их место занимает нечто другое. Сейчас Юнги обменял бы свободу на все богатства мира, и с каждым новым днем, прожитым в этом доме, он понимает, что она ему не по карманам. Закончив с утренними процедурами, Юнги надевает джинсы и футболку и идет вниз выпить кофе. Он только подходит к лестнице, как, не сумев скрыть вздох удивления, прикрывает ладонями рот. Вся гостиная уставлена цветами. Вся. Прислуга, которая вносит очередной букет, не может найти место для прохода и перешагивает через цветы. У Юнги под ногами разноцветное море, тут и лилии, и тюльпаны, и розы, и пионы, и гортензии, весь коридор — поле для ромашек. У омеги глаза разбегаются от красоты. Он, держась за перила, спускается вниз, тонет в море цветов, нагнувшись, нюхает каждый, и не может скрыть восторга.

— Это вам, — протягивает омеге сложенную бумагу на подносе еле пробравшаяся сквозь цветы прислуга. — Можно остальные цветы поднять на второй этаж, иначе они останутся во дворе.

— Еще есть? — взяв конверт, смотрит на парня Юнги, и тот кивает. — Поднимайте, я буду на кухне, — двигается по стенке омега, на ходу развернув бумагу:

«Ты не ответил насчет цветов. С днем рождения».

— Психопат, — опускается на табурет Юнги и тянется к кофейнику.

Эмир его с ума сводит. К чему это внимание, фальшивая забота и интерес к его персоне, если они всего лишь похититель и заложник. Чего Эмир добивается? Во что он играет? Юнги окончательно запутался, и с каждым следующим действием альфы он все больше застревает в умело поставленной им паутине. Самое страшное в этом всем, что у Эмира получается, что вчера у кратера Юнги на мгновенье и правда забыл, кто он на самом деле, и даже был благодарен за неожиданную экскурсию к вечному огню. И вот снова. Юнги вроде четко осознает, зачем это все делается, как искусно альфа заставляет его терять себя, но омега в нем все равно успел радостно пискнуть, только ступив на ковер из цветов, который был соткан именно для него. Юнги понимает, что Эмир строит для него золотую клетку, только он не знает, что дверцу альфа в итоге оставит открытой. Новая тактика Эмира с подарками и ухаживаниями явно направлена на то, чтобы сломать его волю, но омега и понятия не имеет, что на самом деле замышляет альфа. Юнги еще не успел толком пожить и набраться опыта, иначе бы он понимал, что цель Эмира не в том, чтобы любыми путями не дать ему сбежать. Цель Эмира в том, чтобы Юнги сбегать и не захотел.

Из-за постоянных мыслей, вертящихся вокруг одного конкретного человека, уже болит голова. Он не пьет кофе, нервно меряет кухню и бормочет ругательства себе под нос. Юнги подходит к стеклянному шкафу, долго смотрит на свое отражение и уговаривает себя не давать слабину, не поддаваться тому, кто дергает нужные ниточки, превращая его в марионетку. Эмир — классический пример альфы, от которого надо бежать. Он вырезает на нем раны, а потом сам же зашивает их, дует на порезы, и даже целует. Он играет с его психикой, пытается заставить его запутаться в чувствах, и пока Юнги это осознает, у него есть шанс разорвать эти путы.

В пять часов Юнги докладывают, что Эмир приедет за ним к восьми, и необходимо быть готовым. Первое желание — огрызнуться, но омега знает, чем обычно заканчивается открытый протест, поэтому молча идет к себе собираться. Юнги не ждет, когда его позовут и, услышав рев мотора со двора, сам спускается вниз. Эмира в гостиной нет, омега выходит во двор и видит альфу, который разговаривает у брабуса со своим телохранителем. Заметив парня, Эмир, не скрывая удовлетворенную улыбку, его разглядывает, а потом сам открывает для него дверцу автомобиля. На сидение лежат завернутые в бумагу пылающие маки.

— Думаешь, ты прислал мало цветов? — все равно берет в руки букет омега, рассматривает цветы.

— Думаю, я нашел идеальные для тебя цветы. Они так же ярко горят в поле и так же дурманят, — не отпускает дверцу альфа, ждет, когда омега сядет.

— Все это очень мило, и я бы бился в экстазе из-за такого внимания, если бы столько красоты подарил мне мой любимый человек, а не ты, — цедит сквозь зубы Юнги и швыряет в него букет. Он снова это делает. Эмир Си пытается затуманить его разум, но Юнги ему не позволит.

— Ты мне никто, и подарки твои направлены на то, чтобы привлечь меня на свою сторону. Хотя «никто» — это комплимент, ты мой враг, а мне цветы от врагов не нужны! — переходит на крик омега.

Эмир, кажется, не слушает гневную тираду парня, он следит за лепестками, рассыпавшимися на каменный двор, и все больше мрачнеет.

— Никто никогда не будет дарить тебе цветы, кроме меня, — поднимает темный взгляд на омегу Эмир, — а если посмеет, то подаренный им букет я положу ему на могилу, поэтому подними цветы и садись в автомобиль.

Юнги наступает обувью на головки уцелевших маков и демонстративно их топчет.

— Вот поэтому я не балую людей своей добротой, они этого не ценят, — разминает шею альфа и, поддавшись вперед, резко вжимает не успевшего пискнуть омегу в автомобиль. Эмир достает из-за пояса пистолет, проводит дулом по его щеке, опускается к губам, перед которыми маки блекнут.

— Думаешь, что мои инстинкты остановят меня от желания размазать твои мозги по новому салону?

Юнги хрипит из-за пальцев, сомкнувшихся на его глотке, ужас в его глазах затапливает радужную оболочку.

— Не боишься будить во мне зверя, так насладись им, посмотри, на что он способен, — дуло спускается ниже, упирается в бок. — Я не убью тебя, потому что ты рассматриваешь смерть, как избавление. Но я тебя накажу. Видишь будку слева? — кивает в сторону альфа. — Ты такой крохотный, поместишься. Я посажу тебя на цепь, как сучку, коей ты являешься, будешь жрать из железной миски и облизывать мою обувь, пока не научишься выполнять приказы, — отпускает его Эмир и подзывает охранника. — Джас посидит в другой будке, в эту я посажу эту суку.

Джас — питбуль и единственный пес Эмира. Первые дни Юнги не знал, что у альфы есть собака, хотя большую будку в правой части двора сразу заметил. Как рассказал омеге шофер, Джаса хозяин забрал у организаторов собачьих боев сразу после рождения. Когда на улице тепло, Джас спит в будке, в остальное время он живет в прилегающей к гаражу комнате. Юнги никогда не видел пса в доме, но первую встречу с ним хорошо помнит. Омега в тот день собирался на прогулку по саду, он только сошел со ступенек, чтобы пройти по тропинке в сад, как сперва услышал звон цепей, а потом рык, из-за которого у него кровь в жилах заледенела. В трех шагах от него стоял удерживаемый на месте из-за цепи свирепый пес, из пасти которого капала слюна. Джас — коричневый питбуль среднего размера с очень мощным мускулистым телосложением, широкой грудью и широкими челюстями. Юнги уверен, что он при желании спокойно может откусить ему голову, и не понимает, как Эмир может держать у себя такого зверя.

— Я соберу, — глотает раздирающую глотку обиду Юнги, сжимая кулаки, которые чуть позже разобьет о кафель в ванной. — Я соберу цветы, — пошатываясь, опускается на колени и сквозь заполнившие глаза слезы соскребает с камня маки.

Лучше проглотить сказанные слова, самолично потушить огонь борьбы на сегодня, чем сидеть в собачьей будке, ведь Эмир угрозы всегда выполняет. Юнги сам не особо понимает, чем отличается его нынешнее унижение, когда он ползает на коленях перед альфой, собирая цветы, от того, которое ждало бы его, если бы его посадили на цепь, но в будку не хочет. Сейчас они хотя бы вдвоем, не считая отвернувшегося охранника, Юнги это переживет, но одна мысль о том, что он будет сидеть в собачьей будке перед всем персоналом особняка и есть из собачьей миски, выбивает из него всю спесь покруче, чем сверлящий его затылок взглядом альфа. Эмир не помогает, он стоит, прислонившись к капоту брабуса, руки в карманах, явно наслаждается видом ползающего по двору омеги. Макияж размазался, ладони в грязи, как и колени брюк, но Юнги не останавливается. Он собирает все лепестки до последнего в бумагу и, прижав сверток к груди, поднимается на ноги.

— Ужин все равно будет, поэтому иди наверх, переоденься, я подожду, раз уж ты хороший мальчик, — цокает языком альфа.

Из-за застилающих глаза слез Юнги не видит весь путь до своей спальни. Он ревет в голос в ванной от унижения, потом натягивает первый попавшийся костюм белого цвета и на ватных ногах двигается к двери, но не успевает ее открыть. Дверь распахивается прямо перед его носом, и в проеме стоит альфа.

— Я устал ждать… — Эмир не договаривает, смотрит на его вид и мрачнеет. — Переоденься.

— Хватит издеваться надо мной, — еле слышно просит Юнги, у которого еще немного, и сдадут нервы.

— Сними этот чертов костюм и не смей никогда надевать белое при мне, если не хочешь, чтобы я окрасил его в красный, — альфа выходит прочь, дверь чуть с петель не слетает.

У Юнги нет сил думать о странной реакции Эмира на цвет, поэтому он вновь возвращается в гардеробную.

Через сорок минут они сидят в закрытом для остальных посетителей ресторане на последнем этаже расположившейся на берегу высотки, и если альфа любуется Юнги, то тот — черным морем и кораблями. На Юнги бордовая блузка, заправленная в черные брюки, никакого макияжа — предыдущий смыли слезы, на новый он не нашел никаких сил. Юнги бы вообще не уделял внимание своей внешности, но приходится, потому что Эмир щепетилен во всем, что касается омеги, и давать ему повод для очередных придирок не хочется.

— Загадай желание, — подносит к губам стакан виски Эмир, пока к ним несут огромный торт, украшенный ягодами.

— Чтобы ты сдох, — бесцветно произносит омега.

— Произнесенные вслух желания не сбываются, — усмехается Эмир.

Юнги задувает свечи, лишь бы официанты отошли, не стали свидетелями очередного унижения, и вновь опускается в кресло. Он не отрывает глаза от кораблей, мечтая оказаться на одном из них подальше от этого маньяка.

— Почему тебя разозлил белый костюм? — продолжает смотреть сквозь стекло омега, будто бы сам с собой разговаривает. — Тебя жених у алтаря бросил? Я его не осуждаю.

— У тебя носик-кнопка, но ты везде его суешь, — улыбается Эмир и протягивает ему ложку. — Ты не притронулся к еде, но пьешь четвертый бокал вина, съешь хотя бы торт, иначе тебе плохо станет, — игнорирует его слова альфа.

— Откуда во мне желание есть, если после тебя и желания жить не остается? — наконец-то смотрит на него омега. — Как можно так себя вести с людьми?

— Не драматизируй, — убирает в сторону салфетку альфа. — Не будем омрачать такой прекрасный вечер. Это день рождения моего вечного огня, моей дикой розы, колоться о шипы которой одно удовольствие. Кстати, главный подарок впереди, ты же не думал, что я обойдусь цветами?

— Ничего от тебя не хочу, оставь его себе, — тянется к бокалу Юнги, все пытается заглушить душевную рану алкоголем.

— Поздно решать, подарок еще немного, и будет доставлен. Вставай, — Эмир поднимается, протягивает руку, Юнги нехотя вкладывает в его ладонь свою и идет с ним к окнам на всю стену.

— Море прекрасно, недаром ты весь вечер глаз от него не отрывал. Я ревную, — обхватывает его за плечи остановившийся позади альфа, пальцы скользят к локтям, вновь поднимаются наверх, — посмотри на корабли и яхты, на которых мирно отдыхают наши достопочтенные граждане.

Юнги чуть ли не липнет к стеклу, во-первых, из-за алкоголя, который, пока он сидел не чувствовал, и который ударил по ногам. Во-вторых, из-за того, как сильно прижимается к нему альфа, заставляя омегу мечтать слиться со стеклом.

— Полюбуйся огнем, — обнимает его со спины альфа, и Юнги сперва слышит хлопок, из-за которого дрожат стены и звенят стекла, потом видит вспышку на одном из кораблей, и через секунду его охватывает пламя.

— Он взорвался! Там что-то взорвалось! — кричит омега, пытаясь разглядеть происходящее внизу. К охваченному огнем кораблю устремляются моторные лодки, дым накрывает небо, и только альфа за ним, кажется, не выражает никаких эмоций.

— Мой подарок самому красивому омеге, родившемуся в этом веке, — Эмир обхватывает его талию руками и касается легонько губами уха окаменевшего омеги.

— Зачем? Зачем ты это сделал? Там же люди… — Юнги из-за шока сложно подобрать слова.

— Я не понимаю смысла подарков, — разворачивает его лицом к себе Эмир и цепляет пальцами подбородок. — Не понимаю, каким образом колье в несколько миллионов может выразить мои чувства. Я понимаю только одно, то что тебе дорого — надо защищать, даже если тот, кого ты хочешь защитить, доводит тебя до бешенства. Люди, которые были на корабле, стреляли в моих людей в тот день. Они стреляли в моего лисенка. Я такое не прощаю.

— Мне нужна защита от тебя! — отшатывается назад омега, пытается выпутаться из нежелательных объятий. — Что бы ты ни делал, я не чувствую себя в безопасности, потому что главная угроза — это ты, — выпаливает Юнги и толкает его в грудь.

— Я тебе не наврежу, — Эмир снова наступает, накрывает своей тенью, под которой сразу дышать нечем.

— Но в собачью будку посадишь.

— Посажу в воспитательных целях. Любуйся огнем и перестань дрожать, — вновь поворачивает его к окну Эмир, надавив на плечи, удерживает на месте.

— Не заставляй меня смотреть на твое безумие, — голос Юнги надрывается, внизу все так же полыхает корабль.

— Я говорил тебе, здоровых людей нет, есть те, кто душит свои порывы.

***
Юнги лежит в постели, свернувшись калачиком, и бесцветным взглядом смотрит на стену. Из него будто бы выкачали все силы. Он не смотрел новости, не интересовался, боится, что это только ухудшит его состояние. Боится увидеть хоть одно лицо из списка жертв, ведь он его запомнит, и он точно знает, что люди, погибшие на корабле, попрощались с жизнью из-за него. Эмир Си не повелитель смерти, он и есть смерть, потому что там, где он проходит, остаются горы трупов и разбившиеся надежды. И самое чудовищное, что он полностью оправдывает себя, он не ведает, что творит, и раздает приговоры, исходя из своего личного кодекса, который обычному человеку не понять. Главное, чтобы верил в свою правоту только он сам, чтобы не убедил и остальных, что он за правое дело, и поступать надо именно так.

Когда Юнги просыпается, он понимает, что он в постели не один. Эмир лежит рядом на спине, он снял только пиджак, и, судя по ровному дыханию, спит. Юнги не двигается, боится разбудить, наблюдает за ним и думает о том, насколько альфа беззащитен во сне. Этот мужчина способен стереть с лица земли целый город — у него есть для этого все средства, а разрешения он берет только у себя, но прямо сейчас он один в этой комнате и он спит. Омегу манит торчащий из-за пояса альфы его любимый глок, и даже его вера в Бога меркнет на фоне желания избавить человечество от монстра. Видимо алкоголь в нем все еще правит балом, ведь Юнги уверен, что все грехи обнулятся, если он убьет душегуба, и готов даже принять смерть, как последствие своего деяния. Эмир точно уставший, и оружие у него всегда заряжено, Юнги может сделать один выстрел, это ведь не сложно, главное, не мешкать и не думать, что стрелять он будет в живого человека. Один выстрел, который спасет еще десяток людей, пусть Юнги уже не спасти. Пальцы уже касаются оружия, он пока не обхватывает его, проверяет по лицу альфы, не просыпается ли тот. Юнги почти у цели, осталось потянуть оружие наверх, но на запястье раскаленными наручниками сжимаются пальцы Эмира, и как бы ни хотелось встречаться с неизбежным, омега поднимает глаза.

— Не туда тянешься.

Юнги кажется, он сломает его запястье.

Эмир тянет его ладонь вниз, накрывает ею свой пах и давит на него, смотря ему в глаза. Юнги пытается отодрать руку, но безуспешно. Он чувствует член альфы сквозь ткань, чувствует, как он твердеет, и заливается красным, непонятно: от смущения или от злости.

— Отпусти, — шипит омега, отчаянно пытаясь вырваться.

— Ты же хотел погладить мой ствол, так действуй, — скалится Эмир, продолжает вдавливать его ладонь в свой пах, крошит пальцы, которыми водит по члену. Прикосновение через силу, у Эмира от экстаза конечности судорогой сводит. Он нашел омегу, чей один взгляд поднимает в нем бурю желаний, и уверен, что реальный физический контакт один из них не выдержит. Юнги тоже так думает, только он в этом убежден из-за размера члена, который прямо сейчас обжигает его ладонь. Омега никогда не видел член альфы, не считая порно фильмов, которые постоянно любил крутить Авель, и сейчас думает, что если его подозрения подтвердятся и Эмир и правда когда-нибудь захочет его трахнуть — Юнги умрет.

— Ты был с альфой? — спрашивает Эмир, словно бы читая его мысли. Он прикусывает нижнюю губу в ожидании ответа, и Юнги по его острому взгляду четко понимает, что лучше сказать правду, но доставлять ему удовольствие не хочется, и он молчит.

— Знаю, что не был, — усмехается Эмир и расслабляет захват, — и не будешь.

— Ты больной ублюдок, — резко поддается назад Юнги, но сразу оказывается вдавленным в постель весом альфы.

— Думал, достанешь пушку, пристрелишь меня во сне и спасешься? Они бы убили тебя, и я бы себе этого не простил, — водит носом по его щеке Эмир, второй рукой поглаживает его бок.

— Перестань вести себя так, будто бы между нами что-то есть! Будто бы тебя вообще заботит мое состояние, — кричит Юнги, продолжая молотить его по спине. — Отпусти меня, прекрати это все! Я тебе никто, ты мне никто, у нас ничего никогда не будет.

— Твоя кровь — моя кровь, так что прости, никто — это не про нас, — нажимает большим пальцем на его нижнюю губу Эмир.

— Какая кровь? О чем ты вообще говоришь? Умоляю, — уже рвано выдыхает Юнги. — Просто дай мне уйти, я больше так не могу.

— Вернуть им того, кто принадлежит мне? Думаю, ты бы уже мог понять, что я очень жаден, — взглядом скользит от губ к ключицам, там, где прошелся, оставляет кровавый след.

— Ты ведь мечтал о моей смерти, — уже тише говорит Юнги, все надеется вывести его на диалог. — Ты заказал меня. Я столько месяцев прятался от тебя. В чем твоя цель? Что поменялось?

— Я увидел тебя.

— Ты с ума меня сводишь, — истерически смеется омега, продолжая сжимать пальцами его плечи. Эмир молча ждет, пока парень притихнет.

— Тут мы квиты, — отпускает его альфа и присаживается на постели. Юнги так и лежит, впечатанный в матрас, следит за мощной спиной, обтянутой черной тканью, боится даже двинуться.

— Я хочу домой, — набирается смелости омега. — Хочу вернуться в свою спальню, — тихо продолжает и, приподнявшись, подползает ближе. — Хочу увидеть отца и брата. Я очень хочу домой, — касается пальцами его запястья, альфа так и смотрит в окно.

— Дом там, где тебя могут защитить, — наконец-то поворачивается к нему Эмир. — Они не смогли защитить тебя от меня, — подняв руку, убирает за ухо прядь волос. — Они не могут забрать тебя у меня. Тебе не нужна такая семья. Будь моим, и я подарю тебе весь мир. Никто из живых не посмеет даже посмотреть в твою сторону, если ты сам этого не пожелаешь.

— Мы никогда не договоримся, — гаснет в глазах омеги огонек надежды. — Но знаешь, что меня успокаивает? Бог тебя не простит за все, что ты сделал, за сегодняшнее. Ты сдохнешь в муках, — выплевывает пропитанные ядом слова в его лицо омега.

— Ты все еще веришь в своего бога? — смеется ему в лицо альфа и, поддавшись вперед, снова вдавливает его в кровать своим весом. Он поглаживает его грудь, легонько сжимает ее в ладони, дуреет от воспоминаний о его сосках, к которым хочется припасть до скончания веков, но не раздевает, данное себе обещание сдерживает. Он видит его голым даже сквозь одежду, касается выступающих через ткань бугорков сосков, которые хочется обхватить губами. Этот омега — один сплошной фетиш, и жажда вылизать его с головы до ног сводит Эмира с ума. С ночи аварии у него даже секса не было, весь город внезапно остался без омег в глазах Эмира, потому что рыжий паренек с розовыми губами и сосками, такого же цвета локтями и пятками держит поводок его зверя в своих тонких пальчиках, которыми насильно ласкал его член. Знал бы он, какую власть имеет над ним, и Эмир бы проиграл, поэтому повода в этом убедиться он ему больше никогда не даст.

— Пойми уже, что нет никакого бога, что ходи в церковь, давай деньги на благотворительность, не нарушай заповеди — все это только попытки казаться лучше, чем есть, ведь если веришь в бога, ты априори хороший человек. Так тебя учили в школе, в вашей церкви? — задерживает ладонь на его бедре Эмир, не отпускает. — Тебя никто не услышит, тебе никто не поможет. Бог предпочитает закрывать глаза на тех, кто в отчаянии, я проверял его наличие своей кожей и костями. У тебя есть только ты. Был. Теперь у тебя есть я. Попроси меня, о чем угодно — я исполню. Буду твоим богом и дьяволом, но не проси отпустить.

— Я тебя не приму. Это невозможно, ты сам это понимаешь, — растерянно смотрит на него Юнги. — Что бы не делал и как бы не вел себя — у тебя не хватит на меня ни силы, ни средств.

— Главное, что я могу тебя себе позволить, — усмехается альфа, облокачивается на руки, вновь приближается к губам. — Ты уже принял, что я тебя не отпущу. Потом и меня примешь, а пока за попытку убийства ты наказан.

— Отправишь меня в будку? — сверкает глазами омега.

— Будешь спать со мной.

— Что? — хлопает ресницами Юнги, явно не ожидающий такой ответ.

— Отныне только так, — приподнимается Эмир, разряжает пистолет и кладет голову на его грудь. — Я буду высыпаться, только чувствуя тебя в своих руках. Будешь первым омегой, с которым я сплю без того, чтобы его трахать.

— Я сам пойду в будку и привяжу себя к ней цепью, — шипит Юнги и пытается выползти из-под него.

— Не утруждайся, — резко отпускает его Эмир и поднимается на ноги.

Он идет к двери, вызывает охрану, которая появляется через минуту, и, молча схватив растерявшегося омегу под обе руки, волочит его к двери.

— Не смейте меня трогать! — выкрикивает Юнги, пока собирающего под собой ковер омегу пытаются вывести в коридор.

— Джаса привяжите рядом, не меняйте будку, пусть спят вдвоем, — приказывает Эмир своим парням, Юнги в лице меняется. — Если через час ты не поднимешься обратно в спальню, не ляжешь в эту постель ко мне, то следующие ночи будешь проводить там же, — Эмир подходит к омеге, которого держат за руки. — Предупреждаю, Джас любит сучек, но нежным не будет, — криво усмехается. — Жаль, что ты родился и вырос с тем ублюдком, и мне приходится воспитывать тебя с нуля, — поглаживает скулу мотающего головой парня, которому очень хочется снова плюнуть ему в лицо. — Ты бы обожал меня и сам бы лез в мою постель погреться, но у сучки длинный язык и собственное мнение, построенное на лжи. Я переубеждать тебя не буду. Пусть твой отец расскажет, пусть посмотрит в твои глаза, в которых его авторитет погаснет, — отступает альфа и приказывает его увести.

— Причем здесь мой отец? Что он мне расскажет? — кричит уже с коридора Юнги, но никто ему отвечать не собирается.

Эмир снимает с себя рубашку, обувь и ложится на половину Юнги. Он притягивает к себе подушку, которая пахнет лисой, и уже знает, что будет спать самым сладким сном. Джас омегу не тронет, зверь не покусится на добычу другого зверя. Джас лучше всех людей, окружающих Эмира, знает его мощь, считает его альфой доминантом и полностью ему подчиняется. Джас сразу понял, что маленький пугливый омега, обходящий его будку, принадлежит зверю Эмира. Самому сильному и отчаянному из всех.

Their magnificence, it don't make sense to you

— Нет, нет, нет! Не смейте! — Юнги с расширенными из-за ужаса глазами смотрит на то, как охрана пытается защелкнуть на его ноге цепь. — Вы твари! Вы не люди! Иначе вы бы не служили этому монстру! — кричит во весь голос омега и смыкает зубы на руке первого охранника. Больно он делает только себе, потому что охранник грубо отдирает его от себя и, закончив с цепью, отходит. Юнги жмурится от боли в челюсти, лишних движений не делает, так и стоит спиной к будке, подрагивает от ночного холода, не оборачивается. Он прекрасно слышит сопение пса за спиной и, сжавшись, ждет, когда Джас уже прыгнет на него и перегрызет его глотку. Юнги не понимает, как Эмир может так поступать. Почему он вечно выбирает наказания, которые в голове нормального человека не укладываются, хотя нормальный ли Эмир — большой вопрос. Поняв, что Джас подходить не собирается, омега медленно, стараясь не делать резких движений, сам поворачивается к нему. Питбуль лежит на земле и, кажется, потерял к нему интерес. Юнги выдыхает, осторожно делает шаг вправо, чтобы присесть на бордюре, собака сразу поднимает голову. Омега так и замирает с расставленными ногами, боясь дальше двигаться, потому что Джас пристально следит за его движениями.

— Хороший песик, — Юнги, скривив рот, смотрит на явно недовольную собаку. — Я просто присяду, — медленно начинает опускаться на землю парень и, увидев поднявшегося пса, бросается в сторону и сразу падает ничком на землю из-за цепи. Джас теперь стоит в двух шагах, грозно рычит, и Юнги, у которого сердце ушло в пятки, начинает позорно реветь. Внезапно рык прекращается, Юнги, убрав ладони с лица, смотрит на скулящего и виляющего хвостом теперь уже довольного питбуля. Джас смотрит наверх, нарезает круги и повторяет свой странный танец. Юнги тоже поднимает голову и видит стоящего на балконе Эмира. Альфа без рубашки, выпускает дым в воздух и явно наслаждается картиной перед ним.

— Не можете подружиться? — облокачивается на перила Эмир и, нагнувшись, смотрит на омегу.

— Я передумал, я не хочу сидеть здесь, — трет щеки Юнги, чтобы скрыть следы своего позора.

— Попроси.

— Я бы обмотал эту цепь вокруг твоей шеи! — опять кричит омега.

— Не советую повышать на меня голос при Джасе, — ухмыляется Эмир. — Ему это не нравится, а я спасти тебя не успею.

— Я бы станцевал на твоей могиле… — слова пропадают в истошном крике, потому что Джас бросается на омегу и вжимает его в землю.

— Джас, — грозно говорит Эмир, и собака замирает на, кажется, испустившем дух от страха Юнги.

— Убери, убери, пожалуйста, сними его с меня, — снова ревет Юнги, и Эмир свистит. Джас слезает с парня и, обиженно скуля, скрывается в будке.

— Так что, будешь просить? — вновь обращается к нему Эмир, разминает мощные плечи, с издевкой в глазах смотрит на парня. — Скажи: «Эмир, пожалуйста, я хочу спать в своей кроватке наверху».

— Эмир, — всхлипывает присевший омега, на альфу не смотрит, — пожалуйста, я хочу спать в спальне.

Альфа кивает замершей во дворе охране, и с ноги омеги снимают цепь. Юнги заходит в спальню абсолютно разбитым. Он молча проходит мимо сидящего на постели мужчины в ванную и долго умывается. Когда Юнги возвращается в комнату, Эмир все так же сидит на постели и, судя по всему, не собирается уходить. Юнги ничего не говорит, взбирается на кровать и, укутавшись в одеяло, ложится на самом краю. Через пару минут он чувствует, как кровать прогибается, Эмир ложится рядом, а омега сразу подбирается.

— Я не хочу тебе навредить, — его руки притягивают к себе комок в одеяле, Юнги не оборачивается. — Будь послушным, и тебе не придётся называть меня монстром.

— Ты монстр, — доносится из-под одеяла. — Ты ломаешь мою волю.

— То, что прочное как сталь — не сломать, — выдыхает ему в шею Эмир, посылает вниз по позвоночнику табун мурашек. — Я устал тебе повторять, что для меня ты сокровище, и я буду тебя оберегать. Захочешь, и я подарю тебе весь мир.

— Я не хочу твой мир.

— В том-то и проблема.

— Скажи, — наконец-то выпутывается из одеяла Юнги и, отодвинувшись, садится на кровати. — Что ты знаешь о моем отце? Что я о нем не знаю?

— Я же сказал, что это ты узнаешь не от меня, — так и лежит на спине альфа, любуется растрепанными волосами. — Ты узнаешь это от него же, — поднимает руку и поглаживает его щеку, Юнги не сопротивляется.

— Но я не могу вернуться домой, ты мне не позволяешь, — двигается ближе Юнги. — Как я узнаю, если у меня нет связи с семьей?

— Они дадут о себе знать, уже дали, когда ты был с Кристианом, — усмехается Эмир.

— Ты о нападении? — хмурится Юнги. — Неправда. Это были не они.

— Я и не сказал, что это были они, — тоже присаживается альфа, Юнги снова инстинктивно отстраняется. Эмир полуголый, глаза неосознанно скользят вниз, к его груди, к татуировкам, а рассматривать его омега не собирается.

— Ну пожалуйста, — облизывает губы Юнги, на секунду задумывается и не оставляет между ними расстояние, — хотя бы намекни, — вновь высовывает язычок, проводит по своей верхней губе, словно невинный жест, а сам прекрасно чувствует, как в Эмире его зверь просыпается. У альфы даже цвет глаз меняется, темная радужная оболочка чернеет. — Один намек.

— Ты используешь запрещенный метод, — поддавшись вперед, прислоняется лбом к его лбу Эмир. — Ты играешь со мной, пользуешься тем, что я очарован тобой, — приподнимает пальцами его подбородок, мажет губами по губам, прикрывает веки от удовольствия. Этот мальчишка сводит его с ума, и Эмиру это нравится.

— Я хочу знать, — не отступает Юнги, хотя боится, что упустит момент и дойдет до точки невозврата. — Ну пожалуйста, — раскрывает губы, Эмир прикусывает его нижнюю губу, оттягивает, отпускает и, вновь приблизившись, глубоко его целует. Юнги комкает пальцами простыню, но не отстраняется. Эмир буквально жрет его, их языки сплетаются, он так горячо и чувственно целует его, что в Юнги неожиданно для самого себя поднимается желание продолжить поцелуй. Но Эмир, видимо, его желание не разделяет. Альфа резко отстраняется, и взгляд у него уже другой. Пелена похоти спала, а там, где была, искрятся недобрые огоньки. Эмир поднимается с постели, выходит из спальни, оставив недоумевающего, раскрасневшегося после поцелуя омегу, а когда возвращается, у него в руках коробочка. Он вновь садится напротив Юнги, открывает ее и достает тонкий кожаный чокер, на котором переливающимися под светом люстры камнями сложено «Собственность Эмира Си».

— Что это? — Юнги прекрасно знает, что это, но все еще не может поверить тому, что снова облажался.

— Подарок, — смотрит на его горло альфа, мысленно примеряет чокер.

— Будь ты проклят, — швыряет в него подушку взбесившийся омега и бросается в сторону, но Эмир хватает его за талию и, повалив на кровать, обездвиживает.

— Красноволосая сучка, признаю, лучшая из всех, признаю, умопомрачительная, но ты еще слишком мал, чтобы мной манипулировать, хотя поцелуй был прекрасен, — несмотря на отчаянно мотающего головой омегу, защелкивает чокер на его шее альфа. — Это чтобы ты не забывался, всегда помнил, кому принадлежишь и кому подчиняешься, — просовывает палец под чокер и притягивает к себе, оставляет смачный поцелуй на губах, с которых срываются одни проклятия. — То, как ты мурлычешь, когда тебе что-то надо, убивает меня. Мурлычь и дальше, проси у меня бриллианты, автомобили, меха, и я все сделаю, но не думай, что я могу забыться из-за твоих роскошных ног или губ, — резко отпускает его альфа и поднимается. — Скоро рассвет, отоспись, в обед познакомлю тебя кое с кем. И если снимешь чокер, если спрячешь его под одеждой, обещаю — спать будешь под Джасом.

***

Исом прилетает на солнечную Сицилию к полудню четверга и один. Прямо у трапа самолета его ждет высланный за ним бронированный Кадиллак, который увозит его к тому, кого он приехал просить. Чон Хосок, который известен в определенных кругах как Тигр перебрался на Сицилию семь лет назад. Свой бизнес альфа строит отсюда, на родину возвращается только из-за деловых встреч и надолго не задерживается. Хосок единственный сын Чон Давона, бывшего главы аппарата президента страны и родного брата папы Юнги. У Исома с Давоном и его сыном своя история, и сегодня он про нее забудет. Исом все-таки решился на сложный для него шаг и, прилетев за помощью к Хосоку, фактически переступил через себя. У Исома больше нет других вариантов, и если ему с Эмиром Си не поможет Тигр, то никто не поможет.

Автомобиль въезжает в вымощенный камнями двор особняка в тропическом стиле, и Исом следует за встретившим его мужчиной в военной форме. Чон Хосок сидит в открытой беседке на лужайке, на нем гавайская рубашка, белые свободные брюки. Его пальцы усыпаны толстыми перстнями, на запястье браслеты, черные волосы собраны в низкий хвост. Вокруг альфы суетятся полуголые омеги, у ног лежит любимый пес. Посмотрев на него, сразу и не скажешь, чем именно занимается прямо сейчас наблюдающий за гуляющими по траве павлинами мужчина, но Исом знает, что он руководит армией наемников, продает оружие и гордо носит звание Тигр, потому что в бою и правда способен перегрызть горло сопернику.

— Чао, дядя, не скажу, что рад тебя видеть, — мажет по гостю нечитаемым взглядом Хосок и с места не встает.

— Спасибо, что уделил мне время, — кряхтит Исом, присаживаясь рядом, и ждет, пока ему нальют освежающий напиток.

— Я не хотел, честно, но ты меня утомил мольбами, — тушит сигару Хосок, и взгляд его все тот же режущий.

— Ты уже знаешь, зачем я приехал, — мешкается Исом.

— Знаю, что ты проебал семью, о чем я и предупреждал моего дядю.

— Хосок, оставим обиды позади…

— Обиды? — выгибает бровь альфа и улыбается одному из омег в золотистой набедренной повязке, принесшему фрукты. — Это не обиды, старик, ты втерся в доверие нашей семьи, захапал себе кресло, сделал несчастным моего дядю и просрал сына. Ты грязь, а людям из грязи не место среди нас. Жаль, мой покойный дядя этого не понял.

— Юнги твоей крови, Хосок! Не наказывай его за меня, — нервно мнет пальцы альфа.

— И твоей грязной тоже! — вспыхивает за секунду мужчина, и омеги, забрав подносы, отходят на безопасное расстояние.

— Я пришел просить, пришел к твоим ногам, выслушай хотя бы. Эмир Си…

— Я скучаю по этому психопату, — мечтательно закатывает глаза Хосок и толкается языком за щеку. — Так и не встретил никого настолько же безумного и настолько же сильного.

— Хосок, он мстит мне ни за что, и я готов принять его удар, но Юнги ни в чем не виноват…

— Так твой Юнги в полном порядке, — кривит рот Чон. — Пусть и живет с ним тогда, наслаждается. Я знаю Эмира, если до сих пор не убил, значит, и не убьет. Уверен, мой братец нашел к нему подход, что неудивительно, Юнги всегда выглядел как самое вкусное лакомство, и я бы не устоял, — грязно ухмыляется.

— Хосок, — шумно сглатывает Исом.

— Чего ты хочешь от меня? Чтобы я пошел войной на Эмира из-за омеги, который все еще дышит только потому, что раздвигает ноги? — сводит брови на переносице Хосок.

— Это неправда!

— Я знаю больше, чем ты думаешь, — скалится альфа. — Он обращается с ним как с трофеем, и он точно им увлечен. Признай, что ты воспитал шлюху. Ты свел в могилу моего прекрасного дядю, ничего от него в этом омеге нет. Скажу тебе честно, — поддается вперед, — Юнги лучше умереть, чем позорить нашу семью.

— Значит, ты мне не поможешь? — поникшим голосом спрашивает Исом.

— Нет, но рад был пообщаться, — подзывает к себе красноволосого омегу Хосок.

— Ты боишься Эмира? — знает, что рискует, но все равно спрашивает Исом.

— Не перегибай палку, на слабо меня не возьмешь.

— Ты ведь поэтому торчишь на этом острове и не суешься в Азию, потому что там один король и второму места нет, — не может остановиться вспыливший Исом, который проделал такой путь, и возвращаться будет не с чем.

— Хочешь умереть? — сверкает глазами Чон.

— Решать тебе, но Эмир Си забрал у тебя не только кузена, — поднимается на ноги Исом, по пути достает последнюю карту. — Он забрал и твоего омегу. А потом он свернул ему шею и похоронил в безымянной могиле.

— У меня не было чувств к Ви, у меня их вообще нет, — спокойно отвечает Чон.

— Забери у него Юнги, верни его мне, и Эмира даже убивать не придется, — нагибается к нему Исом. — Он сдохнет без него. Я тебе обещаю.

— Это интересно, — щурит глаза схватывающий все на лету Хосок и хлопает в ладоши, подзывая прислугу. — Накройте на стол, мой гость останется на ужин.

***

— Карта Австралии, — цокает языком Эмир и, прислонившись к спинке кресла, поднимает ноги на стол и вертит на пальце глок. Напротив альфы полулежит в кресле мужчина с простреленной головой на стене за которым брызги крови сложились в нечто, что напоминает Эмиру Австралию.

— Скажи еще, что эстетику в его размазанных мозгах видишь, — прислоняется к столу Кристиан, стараясь не смотреть на покойного.

— Думаешь, мне нравится убивать? — внезапно заявляет Эмир. — Думаешь, нравится наказывать? Смерть не эстетична, в ней нет ничего прекрасного — это сплошное уродство, ведь тот, кто только что ходил и дышал, оставляет после себя зловонную груду мяса, и хочется блевать. Но они не оставляют мне выбора, — поднимается на ноги Эмир, продолжая рассматривать карту. — Они ошибаются, предают, воруют, а я наказываю.

— Порой чрезмерно жестоко, — прикусывает губу Кристиан.

— Наказывая жестоко одного, я оберегаю от смерти десятерых, которые не захотят собирать своими мозгами карту материка, — усмехается Эмир. — Нет никакого кайфа, Кристиан, — вздыхает альфа. — Ничто меня не возбуждает, не будоражит мои мысли, не доставляет удовольствие. Мне очень скучно. Когда я был ребенком, я мечтал, что у меня будет много денег, я смогу позволить себе все, что захочу. У меня много денег, но тот, кого я хочу, не продается. Более того, он под запретом. Так что будем рисовать карты, следить за дисциплиной и развиваться дальше.

— Прости мне мою наглость, — идет следом за боссом Кристиан, — почему он под запретом? Просто для тебя нет никаких запретов, во всяком случае, я таких не помню.

— Он как Сатана, только Сатана искушал голодом, гордыней и верой, а эта красноволосая лиса искушает меня собой, — скалится альфа. — И да простит меня Всевышний, который мне никогда не помогал, а прощение выдает каждому, лишь бы покаялся, я почти уже сдался этому искушению.

— Ты не ответил на вопрос.

— Возможно, озвучить ответ не так просто, — хлопает его по плечу Эмир и идет к ожидающему его брабусу.

***

Юнги «подарок» не снимает. Он уже четко усвоил правило, что Эмир сказанное реализует, поэтому даже в доме ходит с чокером, на котором набиты унижающие его достоинство слова, но омега носит их на себе с королевской гордостью. Он просто забывает про надпись и убеждает себя, что его шею украшают подобранные со вкусом бриллианты. Юнги только заканчивает поздний завтрак, как заехавший в особняк Кристиан объявляет, что они едут в гости.

— Куда? — идет к феррари альфы на ходу кутающийся в кардиган Юнги.

— Доедем, узнаешь, — открывает для него дверцу Кристиан, а сам садится за руль.

— Скажи, тебе нормально с ним работать? — спрашивает его Юнги через несколько минут тишины.

— Я сам выбрал работать на него, — пожимает плечами Кристиан.

— Он же психопат.

— У меня медицинское образование, да и в людях я разбираюсь. Эмир что угодно, но не психопат, — усмехается альфа.

— Мне иногда кажется, что он нормальный, кажется, что я даже могу не бояться его, но, — осекается омега, задумчиво смотря в окно, — это быстро проходит. У него есть семья? Где его родители? Кто его сделал таким?

— Он просто жестокий, что неудивительно, ведь дети, сталкивающиеся с одной только жестокостью, только ее и раздают, — выключает музыку альфа. — У него никого нет, поэтому взывать к его милости не стоит, он не знает, что это такое. А в отношениях он такой же как и в бизнесе, бескомпромиссный. Если ты изучишь его характер, то сам не захочешь от него уйти.

— Это нереально, — криво улыбается омега.

— Поверь мне, ты от него точно не уйдешь. Ты уже попался, — смотрит на него внимательно Кристиан.

— О чем ты? — не понимает Юнги.

— Эмир очень умный, умнее нас обоих, практика доказала, что перед ним не устоять, и ты не исключение, — сворачивает в пригород альфа.

— Чушь собачья. Я ненавижу его и мечтаю, чтобы он сдох, — твердо говорит Юнги.

— Как уверено, — хмыкает мужчина. — Подумай, он тебя не бьет, но твои раны целует, он тебя обижает, а потом сразу ласкает, он оберегает тебя от опасности, не важно, сам ее создает или она со стороны. Понимаешь, о чем я? — вновь смотрит на него Кристиан, словно его словам не верит и ответ хочет прочитать на лице. — Не понимаешь, — вздыхает. — Он ведь спит с тобой? Точно пока не трахает, я бы понял это, — смеется Кристиан, наблюдая за омегой. — Он подбирается медленно и уже почти достиг своей цели. Ты засыпаешь в постели с ним, ешь с ним, разговариваешь. Он тебя не принуждает, хотя на самом деле именно это он делает, но по-другому. Совсем скоро это ты будешь требовать его присутствия, будешь одержим желанием видеть его, быть рядом, и главное, спать с ним. Так что не трать энергию на проклятия, это так и работает. Всегда.

— Мое отношение к нему не меняется, — скрещивает руки на груди омега, которому некомфортно из-за этого диалога. Некомфортно Юнги не из-за вопросов альфы, а из-за того, что чтобы ответить на них, ему нужно время на размышления. Это уже плохо, ведь Юнги четко знает ответ и должен озвучивать его сразу же.

— Что бы между вами ни происходило, ты подсознательно знаешь, что он придет и остановит пытку, спасет тебя, отменит наказание, которое сам же назначил. Ты точно знаешь это, не лукавь, — щурит глаза Кристиан.

— Бред, — огрызается Юнги, вспоминая ночь с Джасом.

— Я разбираюсь в психологии лучше тебя, — снова улыбается Кристиан. — Ты когда-нибудь читал или слышал о повторяющихся действиях? Разум человека очень хрупкий, Эмир это знает и он управляет людьми так искусно, что они этого не замечают. Ладно, я и так сказал много лишнего.

— Ты тоже психопат, — отворачивается к окну Юнги.

— Тебе виднее.

Автомобиль сворачивает в хорошо известный омеге район, потому что здесь живет его бывший школьный друг и сын папиного знакомого. Они заезжают во двор двухэтажного небольшого дома, скрытого за высокими белыми стенами. Дом охраняется также, как и особняк Эмира, Юнги сразу замечает вооруженную охрану внизу и на крыше.

— Где мы? — спрашивает Юнги вышедшего из автомобиля Кристиана.

— У Дэмиана.

— Кто это?

— Сын Эмира.

— Чего? — семенит за альфой омега. — У Эмира есть сын? У него и омега есть? Супруг? — сам не знает, почему так удивлен Юнги. И кажется, совсем немного расстроен, но это скорее из-за сочувствия тому несчастному, который выбрал его своим альфой.

— Приемный сын, — Кристиан кивает охране, и парни проходят на застекленную террасу, пол которой усеян подушками. На ковре посередине ребенок лет пяти собирает замок, Эмир расслаблено лежит рядом и дает указания.

— А вот и моя лиса, — приподнимается альфа, завидев Юнги и друга.

— Где? — ищет глазами лису обрадовавшийся ребенок, а Юнги подходит ближе.

— Вот же, — кивает на омегу Эмир. — Не похож?

— Это человек, — бурчит обиженный Дэмиан.

— Не знаю, что ты надумал, но потом поговорим, — цедит сквозь зубы Юнги альфе и садится напротив Дэмиана. — Привет, я Юнги, и ты прав, я не лиса, я человек, просто этот дядя…

— Я его отец, — ледяным тоном заявляет Эмир.

— Твой отец не отличает людей от животных, — продолжает Юнги, но ребенок его словно больше не замечает, водружает на крепость башню. — А тебя как зовут? — не сдается омега.

Дэмиан не отвечает, подползает к Эмиру и, взобравшись на его колени, прячет лицо на его груди.

— Ты чего стесняешься? — поглаживает его затылок Эмир, а Юнги поражается нежности со стороны обычно неприступного альфы.

— Пусть он уходит, — бурчит Дэмиан.

— Не будь таким злым, он же пришел в гости, — строго говорит Эмир.

— Я не хочу, — готовится ныть малыш. — Он мне не нравится.

— Послушай, мой маленький человек, он мне очень, очень, очень нравится, а значит, понравится и тебе, — целует в лоб ребенка Эмир и зовет няню, которая забирает Дэмиана.

— Никому ты кроме меня не нравишься, — поднимается на ноги Эмир, вмиг заставляет Юнги чувствовать себя крошечным. — Пойдем, покормлю тебя.

— Я только поел.

— Значит, посидишь, пока я поем, — отрезает Эмир и выходит на лужайку.

— И ты говоришь, он нормальный? — смотрит на Кристиана Юнги, и тот сразу выражает интерес к куклам на полу.

Эмир обедает на террасе с Юнги на коленях. Внизу срезает розы с кустов садовник, охранники прогуливаются по двору, и через пару минут к ним присоединяется и Кристиан. Он заставляет омегу попробовать все, а потом просит для него вазочку мороженного и сам его ему скармливает. Юнги обреченно принимает короткие поцелуи в шею, щеку, даже не пытается сопротивляться. Эмир поглаживает чокер, спину, бедра, касается его с нежностью, Юнги никак не расслабится и все думает о словах Кристиана. Все-таки Кристиан ошибается, Эмир не дает Юнги повода поменять к нему отношение и напротив, когда омеге кажется, что он мог бы, альфа все только ухудшает. Так было ночью с ошейником.

Юнги ерзает на его коленях, злится, что Эмир никак не допьет свой кофе и не отпустит его.
Эмир кивает Кристиану, и тот сразу идет к автомобилю, Юнги радуется, что наконец-то уже можно будет уезжать, и видит идущего к ним охранника с пакетом.

— Только доставили, — протягивает Эмиру пакет парень, а сам глаз от Юнги убрать не может. Омега, еще когда они приехали, заметил повышенное внимание к себе именно от этого парня, и ему это даже льстит. Эмир, не отпуская его, распечатывает пакет, а Юнги легонько улыбается смотрящему на него с нескрываемым восторгом парню. Внезапно парень пятится назад, и пробормотав извинения, исчезает с поля зрения. Юнги сперва удивляется такой резкой смене настроения охранника, а потом поворачивается к Эмиру и, столкнушись с его режущим взглядом, еле сдерживается, чтобы не сбежать за парнем.

— Я очень ревнивый, лисенок, — шепчет ему в ухо Эмир, пальцы на бедре впиваются в плоть. — Чрезмерно, я бы сказал.

— Он просто посмотрел, — жует губу омега.

— На мое сокровище никому нельзя смотреть, — губами обхватывает мочку уха, а потом оставляет поцелуй на виске.

***

Чимин сладко потягивается на большой кровати и, только проснувшись, начинает мысленно планировать свой день. Дел, к слову, у омеги не много, он позавтракает с другом, потом шоппинг, потом спа, потом, может, встретится с тем, чьи следы с позавчерашней ночи до сих пор горят на нем. Чимину двадцать три года, но порой ему кажется, что ему все пятьдесят. Просто жизнь, которую успел прожить омега, хватила бы еще двоим другим. Чимин родился в семье учителя музыки и танцора. Он провел беззаботное детство в Австралии, где жил со своей семьей до семнадцати лет. Потом Чимин переехал сюда учиться, в итоге связался не с той компанией, подсел на наркотики, с которых уже три года как слез, вылетел из университета, но домой так и не вернулся. Чимин работал моделью журналов для взрослых, пользовался популярностью, а четыре года назад познакомился в казино с Эмиром Си. Человек Эмира позвал его к его столику, и омега провел ту ночь в его постели. Как и ожидалось, ночь не повторилась, Эмир Си выбрал себе другого омегу, но за ту ночь щедро заплатил. Чимин сам сказал, что ему нужны не подарки, а стабильная работа, и Эмир устроил его администратором своего казино, дал ему своих парней и, более того, заметив старания омеги, продолжал его обеспечивать. Люди Эмира долгое время думали, что омега его фаворит, на самом деле их общение не выходило за рамки разговоров о бизнесе, и Пака не обижал факт того, что альфа его больше не захотел. Чимин успел побыть рядом с Эмиром и понял, что это правда, он не спит с одним омегой два раза, и единственный, кто это правило нарушил — был Ви, который плохо закончил. Так что Чимин считает себя счастливчиком. Чимин чувствует себя обязанным Эмиру, потому что несмотря на то, что ничего кроме бизнеса между ними не было, альфа его поддерживал, решал его проблемы, и омеге не пришлось возвращаться с позором домой. А еще Чимин боится Эмира. Он достаточно времени провел рядом с альфой и сам был свидетелем моментов его ярости. Испытывать ее на себе у Чимина нет никакого желания. Жизнь на полном обеспечении Эмира длилась полгода, пока альфа однажды ночью не вызвал омегу к себе и потребовал оплатить ему добром на добро. Будто бы Чимин мог ему отказать, будто бы кто-то из тех, кто отказывал, выживал. Эмир познакомил Чимина с Намджуном, наказав быть его связующим звеном с президентом, только все пошло не по плану, потому что Намджун влюбился. А Чимин? Чимину льстит внимание первого человека страны, несмотря на его семью.

Чимин только выходит из душа, и думает, что надеть, как слышит входящий звонок на телефон, на экране которого мигает «Любимый». Написать его контакт так было идеей Чимина.

— Не ждал, что господин президент позвонит мне так рано, — воркует омега, усевшись за трюмо.

— Выгляни в окно, — доносится до омеги голос, который рассылает табун мурашек по всему телу.

— Зачем? — ленивой походкой идет к окну Чимин и видит голубой порше с огромным красным бантом на крыше.

— Пытаетесь меня умаслить, господин президент, — прикусывает губу Чимин и, вернувшись к трюмо, наносит на лицо увлажняющий крем.

— Хотел тебя порадовать.

— Или объявить о том, что выходные вместе отменены, — дует губы Чимин.

— Ты ведь знаешь, как я люблю тебя, как хочу проводить с тобой каждый час своего времени…

— Но проведешь его со своими детьми и этой вороной, — ворчит омега.

— Не называй его так.

— А нечего красить волосы в черный, если тебе не идет.

— Ты прощаешь меня?

— Одного порше для этого мало, — хмыкает Чимин.

— Ты только пожелай.

— Ты получишь список моих пожеланий чуть позже, сейчас мне нужно привести себя в порядок и поехать на завтрак.

— Ты не обижаешься?

— Нет, я не обижаюсь и буду скучать.

Чимин вешает трубку, достает из коробочки в шкафу косяк и, прикурив, садится на пол. Параллельно он набирает другу текст, что у него мигрень и завтрак отменен. Выкурив косяк до половины, Чимин закрывает шторы и возвращается в постель, из которой сегодня не вылезет. Чимин не обижается, ему не положено, но это не мешает ему представлять, как Намджун играет не с их детьми и воркует со своим супругом, и тихо плакать. Любит ли Чимин Намджуна? Нет, определенно не любит.

***

— Тумбочка за дверью не барьер между нами, ты и есть главный барьер, — слышит Юнги голос Эмира. Омега уже как полчаса сидит в ванной и даже приставил тумбу за дверь, поклявшись не выходить, пока альфа не покинет спальню. Юнги не хочет с ним спать, он постоянно напряжен, когда он рядом, и не понимает, почему Эмир снова собирается спать здесь, а не в любой другой спальне огромного особняка.

— Спи у себя! — кричит ему в ответ омега.

— Выйди, или клянусь, я сниму дверь с петель и отшлепаю твою сочную задницу. О, я получу огромное удовольствие, а вот ты вряд ли, — цокает языком альфа и, услышав скрип за дверью, довольно ухмыляется. Этот омега недотрога. Достаточно просто упомянуть о прикосновениях, он сразу готов сдаться.

Через минуту на пороге появляется раскрасневшийся Юнги, напоминающий фурию.

— В древние времена на ложе между альфой и омегой укладывали меч, так очерчивали границы и гарантировали неприкосновенность омеги, — с ухмылкой рассказывает Эмир. — Я бы положил между нами мою пушку, но ты же выпустишь в меня всю обойму.

— И правильно сделаю! — топает ногой Юнги. — Почему ты не даешь мне хотя бы ночью побыть одному?

— Потому что ночь — единственное время, когда я могу тебя нормально видеть, — еле сдерживается от желания поцеловать его в нос Эмир. Поразительно, что Эмир, который прекрасно знает свой вкус в омегах, настолько зациклен на этом. Эмир был одержим формами, обожал омег по типу Ви и Чимина, с сочной задницей, округлыми бедрами, а этот маленький и худой, ноги чрезмерно стройные, черты лица мелкие, но его крошечному носику и губам Эмир готов поклоняться.

— Это уже нонсенс какой-то, — опускается на изножье постели Юнги, даже простыня не сминается. — Где папа Дэмиана?

— Умер, — Эмир все еще зациклен на носе, который теперь хочется укусить.

— А его отец?

— Скоро тоже сдохнет.

— Бедный малыш, мне его жаль, что он называет отцом такого монстра, — вздыхает Юнги, играя с рукавом своей пижамы.

— Поверь, его отец мне не уступает, — двигается к нему Эмир, пытаясь найти хоть один изъян на кукольном лице. Тщетно.

— Я хочу его снова увидеть.

— Ты ему не понравился, не навязывайся, — хмурится Эмир.

— Я не навязываюсь, — возмущается Юнги, — я хочу, чтобы малыш был счастлив. Завтра схожу к нему. Тебя я ненавижу, но ребенок ни в чем не виноват.

— Ну попробуй, а сейчас давай спать, я устал, — ложится на спину альфа, который, к счастью, сегодня не полуголый.

Юнги занимает свою часть кровати, радуется, что Эмир засыпает, но когда уже дремлет, снова чувствует его руки вокруг себя. Эмир шумно вдыхает его запах, сильнее зажимает его в своих руках, будто проверяет прочность. Возмущаться и доказывать что-то сил нет. Юнги тоже устал. Эмир не спит, он так и лежит рядом с сопящим омегой, видящим свой пятый сон, и думает. Эмир — ошибка системы, тот, кто не должен был выжить, но выжил. Он еще будучи подростком расписал подробно всю свою жизнь на двадцать лет вперед и выполнил почти каждое обещанное себе слово. Он не просто выжил, он еще и получил то, ради чего поклялся не сдохнуть в одной из канав города. Оставался невыполненным только один пункт, и теперь Эмир уверен, что он таким и останется, и, более того, повлечет за собой новые цели, о которых альфа никогда не думал. Он не убил омегу, а стал тем, кто убьет за него. Эмир больше не злится на себя, он сдался, потому что даже повелитель смерти пал перед той, с кем всю свою жизнь не считался. Юнги дает ему ощущение целостности, и это абсолютно новое для него чувство. Юнги захватил все его мысли, и Эмир балансирует на грани, где одна его часть настаивает на том, чтобы избавиться от паренька, а вторая отказывается даже представлять себя без него. Альфа аккуратно поднимается с постели и, прихватив свой пиджак, идет на выход.

Эмир доезжает до ресторана Филиппа, и только у самой двери понимает, что, учитывая время, он закрыт. Не то чтобы Эмир сильно голоден, он просто не может найти себе место, бежит от того, кто лежит в кровати, все пытается возродить из пепла старого себя, того, кто был до встречи с красноволосой бестией, но тщетно. Он кивает телохранителям и вновь возвращается в брабус, долгие семь минут думая, куда податься. К утру Эмир сидит в казино, которое закрыто, и смотрит сквозь отчаянно пытающегося привлечь его внимание голого омеги на его коленях. Эмир любил проводить время, любуясь стриптизом, но раздевающиеся парни, каждый из которых краше другого, не вызывают былого интереса, потому что раздеть Эмир хочет только одного, того, кто лежит в его постели и является его самым большим грехом. Эмир бы сам раздел его, распаковал бы как самый желанный подарок, а потом вылизал с ног до головы и повторил. Ничто его не возбуждает, не заставляет кровь кипеть, не привлекает, у него в голове абсолютная монархия, и правит всем омега с лисьими глазами, которого хочется одновременно и придушить, и приласкать. Эмир не должен был так попасться, не должен был давать своим целям человеческое лицо, его ждет весь мир, а он зациклился на пацане, который до его груди еле доходит. Эмир вдыхает порошок, о котором не вспоминал эти дни тоже из-за лисы, откидывается назад и, прикрыв веки, позволяет яду травить себя. Может, хотя бы он затмит в нем того, кого хочется втереть в десны. Ни стриптиз, ни секс ничего не меняют — утром, открыв глаза, Эмир первым делом видит только его.

***

Юнги заканчивает завтрак и предупреждает шофера, что они вечером поедут в самый большой детский магазин города, а потом заедут к Дэмиану. День проходит спокойно, Юнги много времени проводит в саду, на безопасном расстоянии угрожает Джасу, а потом, поднявшись к себе, начинает готовиться к выходу. В магазин он приезжает за час до закрытия, сразу идет в отдел плюшевых игрушек. Одноэтажный магазин занимает половину улицы и является любимым местом детей и их родителей. Кроме магазина, в детском комплексе есть несколько кафе, игровая зона и даже кинотеатр. Юнги гуляет меж полок, заставленных игрушками, умиляется разнообразию выбора и, не удержавшись, закидывает в корзину панду для себя. Эмира Юнги про себя называет гориллой, и, показав язык плюшевой игрушке, двигается дальше. Телохранители омеги следуют за ним по пятам, и Юнги уверен, что их цель не защищать его, а следить, чтобы он не сбежал. Юнги протягивает руку к смешному бегемотику на верхней полке, становится на цыпочки и слышит треск и хлопок. Омега не сразу понимает в чем дело, чувствует капли на лице и, коснувшись его ладонью, видит на ней кровь. Омега не успевает опомниться, как его валит на пол раненный в плечо телохранитель, второй, достав оружие, что-то кричит в рацию. Отовсюду слышен визг детей, снова выстрелы, по помещению летит пух из игрушек. Мужчина на Юнги неподвижен, омега пытается выползти из-под него и прямо перед носом видит тяжелые ботинки, хозяин которых через секунду падает ничком на пол с простреленной головой. Юнги зажимает ладонями рот, его чуть не выворачивает от обилия крови перед глазами. Он не понимает, кто стреляет, сколько их, откуда вообще летят пули, и мысленно прощается с жизнью.

— Нашел!

Юнги слышит грубый голос, который приближается, и пытается заползти под стол с замком лего. Юнги понимает, что вытащить его оттуда не составит сложности, но он хочет выжить и сделает для этого все, что может. Благо, парализованный в первую секунду атаки мозг наконец-то заработал, и омега понимает, что лучше постараться максимально оттянуть время, и помощь придет. В одном Кристиан прав, Эмир всегда приходит. Он не подведет.

— Вылезай, киса, не заставляй меня лезть туда, — тянет остановившийся напротив стола мужчина.

— Он вас убьет, он вас на куски порвет, — утирает слезы забившийся в угол под столом омега. — Он сожрет вашу плоть, и я не буду его останавливать, — пищит Юнги, пока его, схватив за щиколотку, пытаются вытащить из-под стола, но безуспешно, омега вцепился в ножку что есть мочи и отпускать не собирается.

— Да стреляй уже, — рычит второй голос, у Юнги все внутренности холодеют. — Сказали же живым или мертвым, мы теряем время!

Омега видит нагнувшегося мужчину в маске, а потом все его внимание забирает дуло направленного на него пистолета. Юнги жмурится, услышав выстрел, и открывает глаза только из-за так хорошего знакомого голоса, который зовет его.

— Юнги, — омега отпускает ножку стола и сам ползет на голос, сам протягивает руки, и как только Эмир его поднимает, обнимает его за шею.

— Ты не ранен? — спрашивает альфа, Юнги качает головой, вжимается в его плечо еще сильнее и продолжает реветь в голос. Вокруг очень много вооруженных людей, Эмир проходит через живой коридор на улицу по битому стеклу, Юнги не поднимает голову, отказывается увидеть то, что потом может сниться ему в кошмарах. Даже оказавшись в салоне автомобиля, омега не слезает с альфы и, вцепившись в его воротник, дрожит.

— Они убили моего…твоего… — пытается совладать со своей челюстью Юнги, но у него плохо получается.

— Он ранен. Ну ты и трусишка, — пытается пошутить Эмир, а сам рассматривает его на наличие ран.

Юнги притихает, разжимает пальцы, но слезать с него и не думает. Он удобнее располагается на его бедрах и, уткнувшись лицом в его плечо, пытается выровнять дыхание. Внезапно он чувствует яркий сладкий запах, свойственный омегам. Юнги думает, так пахнет одежда альфы, но потом убеждается, что запах исходит от него.

— Меня чуть не убили, — снова плачет Юнги. — А ты развлекался с омегами.

— Тебя чуть не убили, а ты сцену ревности закатываешь, — усмехается Эмир, который вроде был в душе, но запах все же остался.

— Я не ревную, мне плевать, — говорит Юнги и кладет голову на его плечо. До второго этажа особняка омега тоже поднимается в его руках.

Эмир кутает его в одеяло, приказывает принести ему успокоительное, а сам идет к двери.

— Нет, — кричит Юнги, пытаясь сползти с постели, — не уходи, оставайся, — все-таки путаясь в одеяле, подбегает к нему омега.

— Мне надо разобраться, — ведет его вновь к кровати альфа, — и обещаю, что как только закончу, вернусь, — пытается усадить на постель омегу, но замирает и, приблизившись, внюхивается. Запах бьет сперва в голову, пробивает легкие навылет и взрывается ядерным грибом перед глазами. Эмир уверен, щелкни он своим зиппо, и омега вспыхнет, а альфа, не раздумывая, бросится в него, превратится в пепел. Он его повелитель, бог огня, тот, кому Эмир уже поклоняется, и тот, без кого он никогда не загорится. Запах омеги вызывает не просто желание, он вызывает благоговение, хочется склонить голову, на колени Эмир уже и так встал.

— Я чувствовал ветер от пули, если бы я не потянулся за бегемотом, она попала бы мне в голову, — не отпускает его руку не реагирующий на странное поведение альфы Юнги. — Когда тебя нет, они приходят.

— Всегда любил бегемотов, — поглаживает его щеку Эмир, вновь нагнувшись, нюхает, позволяет своим легким впервые задышать. Отодрать его от себя можно только с кожей, но Эмиру придется оставить часть себя здесь, потому что жажда отмщения в нем всегда затмевала все остальное. Потому что только она когда-то спасла его от смерти на улицах, и он ей жизнью обязан.

— Это не смешно, — чешет лицо Юнги. — Почему меня хотят убить? Хотят тебе насолить? Они думают, это тебя заденет?

— Твоя смерть меня точно заденет, — твердо говорит альфа, еле держит трезвым разум, который на таком расстоянии от него только путается.

— Я не выйду больше из дома, — опускается на кровать омега и сразу подскакивает, увидев, что Эмир вновь собирается уходить. Юнги испугался, он до сих пор боится, но не только страх управляет им сейчас. Юнги просто жизненно необходимо присутствие Эмира, ему кажется, что если альфа выйдет за дверь, если не будет держать его за руку, разговаривать с ним, то омега не справится. Он расширившимися от ужаса глазами смотрит на мужчину, не понимает, как он может уходить, как может оставить его одного, когда как под ногами омеги пропасть расползается. Юнги и понятия не имеет, что его неконтролируемое желание видеть Эмира рядом лишь частично связано с пережитым стрессом, что нападение триггернуло совсем не вовремя начавшуюся течку, и это природный инстинкт омеги, а вовсе не страх. Только Эмир знает, он уже сделал глоток первой дозы, но вместо огромного желания чувствует жажду крови, ведь полчаса назад его омегу чуть не убили. Эмир не имеет права наслаждаться безумным и редким запахом, пока не уничтожит тех, кто чуть не лишил его Юнги.

— Первый выстрел был снайперский, — осторожно начинает альфа. — Думаю, к утру я все узнаю, но для этого я должен идти.

— Я не выйду больше из дома, — повторяет Юнги, не скрывает обиду из-за ухода альфы.

— Нельзя жить в страхе, лисенок, — нежно говорит альфа.

— Тогда буду выходить только с тобой.

— Думаешь, я пуленепробиваемый? — смеется Эмир.

— Да. Ты пуленепробиваемый, — допивает переданный ему чай с травами омега и ставит чашку на тумбу. — Как ты так быстро приехал?

— Альфа чувствует своего омегу, и я почувствовал твой страх, — снова подходит к нему, проигрывает тяге быть ближе.

— Я не твой омега, — насупившись, смотрит на него Юнги.

— Мой конечно, чей же еще, — пытается укутать его в одеяло Эмир.

Юнги молчит. Смотрит на него долго и не отвечает.

— Раньше, когда мне было страшно, я звал бога и отца. Когда ты пришел, мне никто из них не помог, — высунув нос из-под одеяла, рассказывает смирившийся с уходом Эмира Юнги. — Ты настолько сильное чудовище, что спасать меня от тебя некому. Сегодня я звал тебя, и ты сразу пришел. Одна эта мысль меня убивает. Мне кажется, я схожу с ума, — обвивает руками его шею омега. — Ты не мой альфа, ты не тот рыцарь, о котором я мечтал, у меня к тебе ничего, кроме страха, нет. Я точно сошел с ума, — сам обнимает его, когда Эмир сажает его на свои бедра.

— А кто сказал, что сходить с ума плохо? — поглаживает его по спине Эмир, которому самому очень трудно оторваться от омеги. — Я скоро вернусь, я выстроил всю армию вокруг дома, даже птица не пролетит над тобой, но я должен выпить их крови.

Юнги отпускает. Он знает, что Эмира не удержать, он чувствует его жажду крови каждой клеточкой организма и сдается перед ней. Омега ложится в постель, провожает взглядом идущего к двери альфу и проглатывает возвращающуюся с новой силой панику. Эмир — синоним слова опасность, вот так вот стал для Юнги тем, с кем он чувствует себя в безопасности. Это потом, когда-то, если одурманенный разум проснется, Юнги найдет причину своего такого поведения и, возможно, пожалеет. Сейчас ему хочется только одного, чтобы Эмир был рядом. Кристиан был прав, никто не обойдет паутину, умело расставленную Эмиром Си.

***
Убить. Уничтожить. Смешать с пылью. Жажда крови достигает предела, того самого, который Эмир почувствовал впервые тогда, хороня любимого человека. Он находит и снайпера, и тех нападающих, которым удалось сбежать, а потом хоронит обезображенные тела в братской могиле в центре города, отсылает этим сообщение заказчику. Эмир возвращается в особняк уставшим, но насытившимся кровью. На смену старой жажде пришла новая, и она туманит разум не хуже предыдущей. Юнги в спальне нет, но Эмир точно знает, где он, потому что запах показывает ему путь. Он останавливается напротив двери в ванную и, коснувшись пальцами гладкой поверхности, приказывает:

— Выходи.

— Нет, — доносится слабый голосок прямо из-за двери, и альфа понимает, что омега сидит на полу. — Я не выйду.

— Потому что у тебя течка? Она началась еще в автомобиле, я почувствовал ее даже раньше, чем ты.

Тишина.

— Думаешь, меня остановят двери? Думаешь, меня вообще можно остановить, когда дело касается тебя? — голос альфы приобретает стальной оттенок.

— Эмир, пожалуйста.

— Мое имя не звучало так сладко ни из чьих уст, — прислоняется лбом к двери Эмир. — Юнги, выйди.

— Ты убил их?

— Всех до единого.

— Ты никогда никого не жалел? — слабым голосом спрашивает омега. Пусть он будет по ту сторону двери, пусть разговаривает с ним, лечит его раны голосом, но не касается, потому что Юнги уже не знает, кто из них сгорит первым, и сомневается, что это будет не он.

— Я могу убить всех, мне не важно, плохой человек или хороший, но не тебя, всех, кроме тебя.

Может. Он разрушитель. Эмир не ставит разницы, мстит, наказывает, не различает черное от белого, не чувствует любовь или сочувствие. Его не просто так называют повелителем смерти. У него в голове сплошная мгла, так было всегда, но теперь в этой мгле виднеется пока еще слабо мерцающее пятно с именем омеги, который сидит за дверью и пахнет чертовым порохом, разжигающим в альфе испепеляющий его огонь.

— Расскажи, расскажи что-нибудь, — Юнги пытается облегчить пытку, хоть как-то уменьшить страдания, которые обрушил на его голову организм. Почему именно сейчас? Почему тот ад, через который омега проходит с момента знакомства с Эмиром, течку не провоцировал, а страх, пережитый в магазине, сорвал все тормоза.

— Расскажи, кого ты любил? Любишь? Не бывает людей, которые совсем не умеют любить, — скребется о дверь омега.

— Любовь? — ухмыляется альфа, прислоняется к двери, которую может снести одним ударом. — Я не любил. Люди, сами зашивающие собственные раны, не умеют любить, лисенок. Любить ведь тоже учат.

— А я? Почему ты их убил? Почему ты защищаешь меня? — всхлипывает омега, сжавшись из-за очередной волны режущей боли. Пол под омегой влажный, он весь вспотел, ему так плохо в этой душной комнатке, что он готов выть в голос, но выходить к тому, перед кем точно падет — не готов.

— У меня к тебе не любовь, — доносится до Юнги. — У меня жажда тебя, и даже ты сам не способен ее утолить.

— Опять ты говоришь то, чего я не понимаю, — еле слышно говорит омега.

— Выйди, я теряю терпение.

— Ты любишь меня.

Тишина.

— Я это знаю, можешь не признавать, но это так. Ты любишь меня! — истерично смеется Юнги. Смех только нарастает, когда Юнги понимает, что он только что сказал.

— Лисенок, я готов взорвать ради тебя солнце, называй это как хочешь.

— Дай мне таблетки, помоги мне, ты должен. Ты дашь мне их, и это и есть любовь, — снова глухой всхлип.

— Выйди и возьми их сам.

Юнги слышит, как альфа отходит от двери, потом, кажется, он вовсе выходит из комнаты, но через пять минут шаги вновь приближаются.

— Они у меня, — говорит Эмир. — Выйди и возьми их.

— И ты меня не тронешь?

— Мне неинтересно тебя насиловать, и если я прежде этого не сделал, значит, и не собираюсь, — твердо отвечает Эмир.

— Я выйду, — Юнги ему верит, ведь у Эмира было столько возможностей это сделать, но он его не трогал. Омега шумно сглатывает, и через минуту дверь открывается.

Эмир сидит на кровати, вертит в руке блистер с узнаваемыми таблетками и внимательно рассматривает омегу. Юнги не переодевался, он в помятой рубашке, из-за долгого сидения в закрытой комнате он взмок, волосы прилипли к лицу. Чувствуется, как ему тяжело, он еле стоит на ногах, и все не решается сделать шаг. Сейчас Юнги боится не Эмира, а себя, потому что истощенное за эти часы течки тело остро реагирует на его запах, и омеге кажется, он потеряет контроль.

— Подойди, не бойся, я тебя не съем. Хотя мог бы, ведь ты невыносимо прекрасен, — Эмир снова мажет голодным взглядом, разглядывает его с ног до головы, напрягается. Самый красивый и самый желанный. Никогда за все эти годы Эмир не хотел никого настолько сильно, чтобы слышал как в нем гнутся кости от желания. Он хочет его без течки, ничего не поменялось, но этот запах не позволяет контролировать зверя, срывает тормоза, и Эмир боится за омегу.

Юнги подходит, останавливается напротив, несмело протягивает руку за таблетками на бедре альфы, а Эмир, поддавшись вперед, утыкается носом в его грудь, шумно вдыхает запах. Он его не трогает, сам завел свои руки за спину, просто касается носом, втягивает запах, повторяет. Юнги берет блистер, но шаг назад не делает, так и замер, позволяет альфе нюхать себя, а когда Эмир обвивает руками его талию, блистер с хрустом сминается в руках омеги, и вылетевшие таблетки сыпятся на пол. Ровно три минуты они так и не двигаются, дышат друг другом, не прерывают прикосновение.

— Ты мое сокровище, а я твой дракон, — Эмир проводит губами по влажной прилипшей рубашке. — Я опоздал, я потерял столько лет, не заботился о тебе, не оберегал, но я все исправлю. Я никогда никого не баловал, потому что у меня не было тебя, но теперь ты есть, и позволь мне быть для тебя, — снова втягивает его запах, закатывает от удовольствия глаза. Юнги слышит, но не слушает, все его мысли на его ключицах, на руках, на которых вены выступают, на бедрах, готовых пустить по швам ткань брюк.— Тебе же нравится меня чувствовать? Ты сам льнешь, сам меня зовешь, — альфа сажает не сопротивляющегося омегу на колени, целует в висок. Юнги и правда льнет, прекрасно осознает, что не стоит, что чем ближе, тем ему же хуже, но ничего с собой поделать не может. Он трется щекой о его горло, метит его своим запахом, сжимает его плечи пальцами, лишь бы не соскользнуть.

— Все хорошо, ты не виноват, — губы Эмира на его скулах, запах крови и сигарет будоражит омегу, — никто не может устоять перед истинным.

— Ты же смог, ты не сломал дверь, — с трудом отлепляет язык от неба Юнги, пока Эмир аккуратно укладывает его на лопатки.

— Я бы ее сломал, — нависает над ним альфа, любуется просвечивающими через влажную ткань сосками, представляет, как прильнет к ним и наконец-то реализует желание, из-за которого устал испытывать болезненный стояк. Он его точно сожрет, кости обглодает, но не насытится, потому что этим омегой насытиться нереально. Он не может приручить Юнги, он и не хочет, но он научит его быть всегда готовым его принять, прибьет его к себе, сделает таким же зависимым как сам. По-другому и быть не может.

— Если бы ты не вышел, — тянет вниз с трудом поддающиеся штаны альфа и разводит его колени, — я бы сломал и дверь, и стены.

Юнги слушает его как завороженный, разрывается между страхом и желанием, и не сразу замечает, как лежит перед ним уже абсолютно голый. Юнги это понимает только когда чувствует его пальцы между ног, он от смущения соединяет колени, но в следующую секунду сам же их вновь разводит, потому что Эмир подносит руку к лицу, слизывает с пальцев его смазку и поднимает на него глаза. Юнги никогда не видел и не знал, что можно кого-то так сильно хотеть. Так, как Эмир Си хочет его. На дне глаз альфы вспыхивают костры, и их зарево — маяк для Юнги. Он идет к кроваво-красным огням и слышит то, что опускает в нем последний мост, и объявляет о капитуляции:

— Твоя душа и сердце принадлежат мне, у меня нет ни того, ни другого, я их обменял, но я дам тебе себя.

Tell me all the ways to stay away

Пять дней безумия, отсутствия кислорода, и запертый в чертогах разума здравый смысл. Пять дней перед глазами огонь, в венах магма, в ушах стоны будто бы не его голосом. Пять дней Юнги распят на постели и приносит в дар свое тело. Эмир знает, что он у него первый, всегда знал, но осторожничать не в состоянии. Как осторожничать, если перед ним тот, кто ему сейчас все и всех заменяет? Эмир и так столько времени потерял, мучительно долго ждал. Он обрушивает на него всю жажду, копившуюся годы и так доселе никем не утоленную. Обрушивает свое дикое желание, которое родилось именно для этого омеги с запахом пороха и волосами цвета крови. Он вдавливает его в кровать, накрывает собой как куполом и знакомит с самым страшным чувством — с голодом. Эмир раздевает его сразу же, не медлит, не позволяет пока все еще уловимым отголоскам разума помешать ему выставить барьер, о который альфа и так бьется с того самого дня, как впервые посмотрел ему в глаза. Он рассматривает диковинную и единственную в своем роде красоту и убеждается, что никаких конкурентов у нее не будет, никаких даже намеков на них. Эмир ублажает свой взор, чувствует, как в нем одна за другой стены падают, знает, что его отныне уже ничто не удержит. <i>Он увидел его, он прикоснулся, и он уже вкусил.</i> Эмир испивает его как самое крепкое вино, языком спускается от лежащих на крепких плечах ног к бедрам, вылизывает, как и представлял — начинает с красивых пальцев, ими же заканчивает. Юнги с ума сходит, понятия не имеет, как на самом деле это должно быть, что именно он должен чувствовать, но с трепетом следит за его языком, умирает от каждого прикосновения. Эмир доводит омегу до первого оргазма своим языком, заставляет его дрожать и успокаивает своими объятиями. Эмиру не нужно трахнуть его, чтобы получить удовольствие, ему хватает вот так вот его рассматривать, смущать, пробовать его смазку, которая взрывается в его голове эйфорией вкусов. Он поднимается от живота к соскам, к тому, чего мучительно долго ждал и не мог заменить другими. Эмир лижет розовый сосок, а потом обхватывает его губами, всасывает, Юнги вскрикивает, вцепившись пальцами в его волосы, но альфа второй рукой вжимает его за горло в постель и продолжает сосать. Эмир повторяет это и со вторым соском, омега сдается, откинувшись на постель, только хнычет и сильнее сжимает его своими коленями. Альфа отрывается от груди, поднимает глаза, и Юнги видит на их дне ту самую точку невозврата, до которой Эмир дошел еще в тот вечер в казино, когда выставил его перед братом. Эмир знает то, о чем Юнги и не подозревает, также знает о последствиях, но поддается искушению и бросается в самый центр костра, в котором сгорят двое. Эмиру плевать на все законы и правила, когда дело касается Юнги, его даже смерти не остановить, альфа это всегда и сразу понимает, как жаль, что судьба вечно на поблажку рассчитывает. Им нельзя было встречаться, а теперь им никогда не расстаться.

— Мне нравится тебя пробовать, сегодня это только начало, — шепчет Эмир, целуя его в веки, — я научу тебя, и ты всегда будешь готовым принять меня везде, где только я захочу. Где только ты захочешь, — не больно кусает его в подбородок. — Ты нечто невероятное, мне даже не нужно спать с тобой, чтобы получить ни с чем не сравнимый кайф, потому что ты и есть мой личный кайф.

Эмиру кажется, он реально его пьет, плевать, что это его воображение, но он чувствует сладкий нектар на языке, пока сосет его грудь. Рука скользит вниз, он легко вводит пальцы по смазке в него, Юнги словно прошибает током, он выгибается в его руках, пытаясь насадиться глубже, бормочет несвязное «мне мало». Эмир проталкивает все три, а потом, присев на кровати, разводит его колени в стороны и, любуясь открывшейся перед ним картиной, на которой омега готов принять своего альфу, начинает раздеваться. Юнги следит за ним из-под полуспущенных ресниц, видит, как альфа оголяется и облизывает губы в предвкушении. У Эмира мощное красивое тело, украшенное татуировками, и Юнги хочется почувствовать его в себе, его тяжесть на себе. Эмир абсолютно голый нависает сверху, Юнги завороженным взглядом скользит по татуировкам на груди к прессу, а потом еще ниже, и решает, что он, наверное, сегодня умрет. Эмир читает его мысли, грязно ухмыляется и, собрав его смазку, размазывает по своему члену.

— Ты ведь создан для меня, а природа не ошибается, так что ты не просто меня примешь, ты еще и получишь удовольствие, — обещает альфа и, подтянув подушку, кладет под его спину, — но ты слишком крохотный, боюсь, не выдержишь.

— Выдержу! — обижается Юнги, хотя, по идее, вообще должен уносить ноги.

— Течка убеждает тебя, что ты можешь хоть на биту насадиться, но нет, лисенок, не можешь, — разводит его ягодицы альфа, вновь вводит в него пальцы, проверяет растянутость. — Для кого хранил себя? Для меня? — с издевкой спрашивает.

— Это грех, — внезапно отодвигается омега. — То, что мы делаем — грех. И перед богом, и перед людьми.

— Почему? — спрашивает Эмир после долгой паузы, за которую он боролся с ненавистным ему словом.

— Ты враг моей семьи и мой похититель, — опускает глаза Юнги, который давно сдался, признал, что сам его хочет.

— Это было то, как мы начали, но закончить мы можем по-другому, — приблизившись, целует его в колено альфа, а потом и вовсе подминает под себя. Юнги сам обнимает его и злится, когда Эмир, соединив его ноги, удерживает их за щиколотки в одной ладони, и прижимает их к его груди.

— Я не вижу тебя… — не успевает возмутиться Юнги, потому что слова застревают в горле, а все внимание и все чувства зацикливаются на члене, который не совсем нежно растягивает его стенки. Юнги кажется, что еще немного, и его пронзят насквозь, потому что Эмир толкается и толкается, а омега не может выдохнуть. Эмир выходит не до конца, вновь погружается в него, Юнги ерзает, сам выбирает удобную для себя позу и понемногу расслабляется. Эмир отпускает его ноги, разводит их и, обхватив ладонями его за талию, начинает двигаться. Юнги лежит раскрытый перед ним, кусает губы, одна рука зарыта под подушку, вторая как смехотворный барьер на плече нагибающегося за поцелуем альфы.
Юнги благодарен Эмиру, что тот не берет тараном, но все равно с каждым толчком ему кажется, что у него мозг в кашицу превращается, и он в ожидании сжимается. Альфа проталкивается медленно, вроде бы и вылизал его, и растянул, и смазка не перестает течь, но все равно тяжело, а вытянувшийся в струнку омега не помогает.

— Расслабься, — шипит ему в губы Эмир.

— Я не могу, — пищит Юнги, инстинктивно отодвигаясь. Он честно пытается, но страх боли ему не позволяет.

— Ну же, — Эмир целует его в лоб, нос, губы, скулы, — давай, лисенок, иначе будет больно.

— Хорошо, — бормочет ему в губы омега, держится за его плечи, — я стараюсь, только ты медленно, пожалуйста.

— Я не хочу тебе навредить, я хочу, чтобы и тебе было хорошо, — Эмир снова толкается, в этот раз уже полегче, видимо, омега наконец-то начал расслабляться.

Юнги падает на подушки, соединяет за его спиной щиколотки, но Эмир не позволяет, он держит его ноги разведенными и набирает темп. Он уже двигается в нем размашисто, с каждым толчком заставляет Юнги чувствовать разряды тока по всему телу. Омега стонет сладко и хрипло, он как сирена, манящая моряков и ведущая их к гибели, но Эмир бы все равно пошел, потому что даже мгновенье прикосновения к нему стоит вечности на земле. Его красные волосы светятся как ореол вокруг его лица, уступают алости его губ. Его белоснежная кожа долго хранит каждое прикосновение, даже самое нежное отпечатывает на себе, и Эмир разукрасил бы его всего, оставил бы свою подпись. Юнги как высшая награда за все страдания, и пусть Эмир причинил их больше, чем пережил сам, он все равно возьмет главный трофей, он умрет в борьбе за него.

Второй оргазм настигает Юнги, когда Эмир, толкнувшись до упора, сует ему в рот свои пальцы. Омега смачно посасывает их, а потом, забившись в предоргазменной судороге, кусает их чуть ли не до крови. Эмир кончает следом, потому что и так долго продержался, а стоит посмотреть на Юнги в оргазме, как весь контроль летит к чертям. Он кончает ему на живот, заливает его своей спермой, будто бы метит свое, будто бы это вообще обсуждается. Юнги выдохся, он весь мокрый, не может даже говорить, язык заплетается, но огонь внутри только выше и выше.

— Еще хочу, — обнимает его Юнги, вылизывает его шею, ломает всю напускную выдержку, — еще хочу, только хочу, чтобы ты кончил в меня, — бормочет, продолжая хаотично целовать его в горло.

— Ты горишь, — Эмир касается губами его лба.

— Я горю, потому что мне мало, — ноет омега, не понимая, почему Эмир его больше не ласкает.

— Нет, у тебя температура, — хмурится альфа. — Нужно измерить, и, если что, вызвать врача.

— Я не хочу врачей, я тебя хочу, и это все из-за течки, — ноет Юнги.

— У тебя всегда так?

— Да, — кивает омега и обиженно дует губы, увидев, что альфа поднимается с постели.

Эмир обнаженным идет за сигаретой, до того, как прикурить, сворачивает в ванную и открывает воду. Юнги так и лежит на боку, положив ладони под голову, ждет, когда уже стоящий у окна альфа вернется в постель. Эмир стряхивает пепел в пепельницу и, подпирая плечом стену, любуется обнаженным парнем, кожа которого блестит от пота.

Эмир успевает скурить две сигареты, вернувшись в ванную, выливает в ванну половину бутылки геля, а потом, подняв на руки омегу, у которого каждый участок тела — болячка, опускает в теплую воду. Юнги не успевает возмутиться, потому что следом альфа и сам садится в воду и, подтянув его к себе, массирует плечи.

— Тебе полегчает, — размазывает по его груди пену Эмир.

— Да, полегчает, — взбирается на его бедра Юнги и трется о него, открыто намекая, от чего именно.

Эмира просить и не надо, он, удерживая член у основания, опускает омегу на него и, держа за талию, сам руководит процессом. Юнги скачет на нем, как полоумный, выплескивает из ванны всю пену и смешно рычит, когда Эмир замедляется. Альфа звонко шлепает его по заднице и, заставив перегнуться через бортик, жестко трахает, не давая открыть рот. Из ванной Юнги возвращается довольным, несмотря на синяки, сломанные ногти и ноющую задницу, из которой вниз по бедру вытекает семя альфы. Юнги своего добился.

Утром Юнги, абсолютно не смущаясь прислуги, меняющей второпях белье, сидит обнаженным на бедрах Эмира в кресле, позволяет ему сосать свой язык и губы и параллельно трахать его пальцами. Прислуга уходит, обессиленный после секс-марафона омега валится лицом на простыни, Эмир сразу ложится сверху. На третий день Юнги лежит вниз головой на постели, рассматривает свои острые коленки, которые прижаты к груди, и громко стонет от грубых толчков.

— Тебе будет больно, — разводит его ноги Эмир и, приблизившись к лицу, целует его в губы.

— Почему? — не сразу отвечает омега, который все эти дни будто бы не в себе.

Эмир ничего не говорит, спускается с губ к горлу, потом проходится языком по его ключицам, вновь впивается в соски. Вдоволь вкусив любимое лакомство, Эмир смыкает зубы на левой груди омеги, ниже соска. Юнги цепляется пальцами в его волосы, истошно кричит, чувствуя, как под зубами альфы лопается кожа, и как только Эмир отстраняется, с размаху бьет его по лицу.

— Ненавижу!

— Я мог бы прогрызть путь до твоего сердца и забрать его себе, — скалится Эмир и утирает кровь с губ.

Пять дней и ночей, после которых Юнги должен учиться заново ходить и точно не сидеть. На пятый день они большей частью лежат вместе, Эмир кормит его десертами, Юнги часами лежит на его груди, играет с его волосами. На шестой день на постели сидит потерянный и почёсывающий метку омега, а альфа, закончив с запонками, подходит к нему, мажет губами по распухшим губам и выходит за дверь. Возвращается.

— Не убивайся только, ты все равно был обречен быть моим, — говорит Эмир, коснувшись костяшками его щеки.

Эмир уходит, а Юнги накрывается одеялом и, пихнув в рот кулак, так и лежит. Убиваться? Юнги думал, что, возможно, так и будет, он после того, как жар течки спадет, сам себя сожрет за то, что творил, но чувство вины к нему не торопится. Юнги вспоминает свои мечты, свадьбу с тем самым альфой, образ которого так тщательно для себя нарисовал, двух сыновей и голденов, бегающих по саду, который он посадил бы сам. Из воспоминаний омегу вырывает острый запах огня и окунает в реальность, в которой он переспал со своим похитителем, носит его метку, а в саду, где растут не посаженные им гортензии, бегает устрашающего вида питбуль.

<i>Бог Юнги не простит и в свой дом не пустит, но для омеги отныне есть место у самого Дьявола, прямо на его груди, уткнувшись носом в его горло.</i> Что случилось, то случилось — глупо сейчас ныть и винить себя. Юнги впервые за долгое время хочется пустить все на самотек. Ему в этом бою не выиграть. Все эти сутки он не слезал с него, сам к нему тянулся, притом, что это не первая течка, и Юнги точно до этого не бросался на альф. Так именно с Эмиром, и Юнги почему-то знает, что больше так не будет. Прошлое не исправить, память не стереть, но теперь есть мизерный шанс, что все будет по-другому. Все будет так, как захочет Юнги. Потому что отныне на этой улице движение двустороннее.
Потому что уходить от него Юнги сам не захочет. На каждую силу найдется ответная, Юнги никогда не считал себя слабым, но только с Эмиром он впервые познакомился с собственной силой. Эмир дает ему ощущение полноценности, заставляет верить в себя, то, как он буквально боготворит Юнги, стало наркотиком омеги. Юнги хочет смотреть на себя только его глазами, в них его отражение самое красивое и самое сильное.
<b><center>***</center></b>

Чимин допивает шампанское и кивает шоферу, чтобы тот начал спускать на парковку пакеты, которые набиты одеждой любимого дизайнерского дома. Чимин является одним из немногих в городе, кто получает приглашение приобрести что-то из коллекции за пару дней до того, как она будет выставлена в бутике. Он собирается уже выходить, как видит вошедшего в бутик Милана — супруга его любовника. Омега о чем-то общаясь с другом, проходит мимо, а потом, обернувшись, задумчиво смотрит на Чимина. Чимин виду не подает, не верит, что глупый Милан что-то узнал, и легонько улыбается в ответ. Мужчина сразу же смеривает его холодным взглядом и идет дальше, но Чимин успевает заметить на его запястье точно такой же браслет, который Намджун дарил и ему, и все настроение летит к чертям. Намджун говорил, что этот браслет эксклюзивный, он заказал его именно для него, а что тогда обвивает запястье Милана? Чимин, громко хлопнув дверью, садится в автомобиль и набирает Намджуна.

— Почему у твоего мужа такой же браслет, как и у меня? Неужели он сам додумался до этого дизайна? Я бы поверил, если бы знал, что у него есть вкус! — зло выпаливает омега. Чимин не злится на Милана, он зол на альфу, и его даже самого коробит, что в итоге он плюется ядовитыми словами в адрес омеги.

— Я на совещании, — после паузы отвечает президент.

— Да, и я тебе почти никогда не звоню, но раз позвонил, значит, мне это очень важно, — раздраженно говорит Чимин. — Из всех браслетов мира почему ты подарил ему такой же? Или это ты мне подарил копию браслета мужа?

— Я заказал ему такой же, — тихо говорит альфа. — Хотел успокоить совесть. Чимин, ты же понимаешь, как ты мне важен, и как мне тяжело…

— Спасибо, что напоминаешь, что у меня совести нет, — Чимин вешает трубку и сразу же отключает телефон. Он, прислонившись головой к стеклу, следит за быстро меняющимся пейзажем за окном и ложками глотает обиду, раздирающую горло. Каждый гребаный раз одно и то же. Чимин может хоть сотню раз в день повторять себе, что он не его альфа, что он женат, что если он подписался на такие отношения, то должен знать и о последствиях, но не работает. Чертов разум прямо сейчас повторяет, что ничего страшного не случилось, что, подумаешь, у Милана такой же браслет, так ведь и должно быть, он ведь его муж, но сердце ноет и кровоточит. Сердце убеждено, что произошла немыслимая трагедия, и остается или плакать, или напиться, чтобы забыться, хотя с алкоголем из Чимина обычно выходят не просто слезы, но и осколки его такой неправильной, душащей троих любви.

Омега отсылает шофера с вещами домой, а сам заходит в первый попавшийся на пути ресторан и просит бокал просекко. Это Милана должно задевать, что любовник его мужа носит такой же браслет, как и у него, но задевает Чимина. Повторив бокал, Чимин в очередной раз понимает, что все-таки он сделал самую большую глупость, что согласился на предложение Эмира и познакомился с Намджуном. И плевать, что от предложений Эмира не отказываются. Чимин красивый и умный, он бы один не остался, а влюбиться — это последняя глупость, которую может совершить любой уважающий себя омега, потому что альфы просто мышечная масса, которая должна их обслуживать и ухаживать. Они не заслуживают любви. На третьем бокале Чимин окончательно смиряется с тем, что он себя не уважает. Уже девять вечера, и хотя Чимин включил телефон час назад, Намджун не перезвонил. Это значит, что или альфа дает ему время остыть, или же у него сегодня очередной семейный вечер, от мысли о котором омегу тянет блевать. Чимин вызывает такси, называет адрес, где ему не дадут утонуть в пучине боли и ненависти к себе, и курит в окно. Чимин открывает дверь своим ключом, проходит в холл и не удивляется, что роскошная квартира на тринадцатом этаже пуста. Он проходит к холодильнику, ставит шампанское в ведро со льдом охлаждаться и набирает ванну. Полежав в воде полчаса, Чимин натягивает рубашку, пахнущую хозяином дома, и с бокалом идет к окну, смотреть на город. Через минут десять он слышит щелчок, шаги, но не оборачивается. Ключи от квартиры только у двоих — Чимин знает, кто пришел. Он чувствует его руки на талии, как они забираются под рубашку, задирают ее до пояса и поглаживают крепкие ягодицы. Чимин поддается назад, прислоняется к груди, позволяет альфе снять с него единственный предмет одежды.

— Я хотел сделать тебе ванну, приготовил бы ужин, но ты уже принял ее и надел мою рубашку, — шепчет ему на ухо альфа, покрывает поцелуями его висок.

— Не нужно за мной ухаживать, Кристиан, — оборачивается к нему лицом омега и обвивает руками его шею, — просто согрей меня, — становится на цыпочки Чимин и глубоко целует его.

Их связь с Кристианом началась еще задолго до Намджуна, но так и не закончилась. Кристиан всегда был тем, кто поддерживал и защищал Чимина даже от самого Эмира, жаль, от того судьбоносного решения Си он его уберечь не смог. Эмир знает про их неодназначные отношения, и в ходе единственного разговора об этом сказал, что ему они неинтересны, если только не испортят отношения омеги с Намджуном. Чимин интрижку с Кристианом отношениями и не называет, они, скорее, старые друзья, которым хорошо вместе, и омега пока не готов отказываться от того, к кому бежит, чтобы погреться и забыть об обидах. Чимин уверен, что любит он только Намджуна, и только в такие ночи, когда обиду на альфу глушат шлепки обнаженных тел о друг друга, он совсем немного сомневается.

<b><center>***</center></b>

Кристиан выходит на тротуар, разминает шею и, достав сигарету, прикуривает. Вокруг суетятся его парни, впереди много дел, ведь Эмир и подышать свободно не дает, но Кристиан не торопится. В нем прямо сейчас абсолютный покой и умиротворение. Кристиан провел прекрасную ночь с тем, чье имя называет первым в коротком списке тех, за кого бы умер, и он счастлив. Внезапно прямо по лбу альфы пролегает глубокая морщина, а от былого спокойствия ничего не остается. Мимо пролетают бронированные внедорожники, а тот, кого они прикрывают, и является причиной вмиг испортившегося настроения. Кристиан достает телефон и набирает Эмира.

— Тигр объявился, — выпаливает альфа, стоит Эмиру поднять трубку.

— С чего ты взял? Ты видел его?

— Кто еще, по-твоему, будет ездить на ламборгини в окружении бронированых бэх? Моветон, — сплевывает на тротуар Кристиан.

— Приезжай.

Кристиан убирает телефон и, кивнув своим парням, садится в автомобиль.

<b><center>***</center></b>

Следующие два дня Юнги набирается сил, много ест и много спит. Эмир в особняке не появляется, но омега решил, что течка течкой, и если альфа придет, он с ним спать, пока они не выяснят отношения, не будет. Как бы Юнги самому ни хотелось вновь испытать обрушившуюся на него бурю чувств, он будет придерживаться плана, и пока не вытащит из Эмира все, что ему нужно, не сдастся. И вообще Юнги хочет нормальных отношений в их ненормальных чувствах к друг другу. От одной мысли об этом он прыскает в кулак. Юнги взрослый парень, он прекрасно понимает, что у него есть два варианта развития событий: он или продолжит бороться в первую очередь с собой, а потом и с Эмиром, или примет, что их тяге гравитация позавидует и сотрет все свои прежние и точно уже ошибочные мечты, и напишет новую реальность с тем, кого зовут повелителем смерти. Альфы в дом не заходят, даже та прислуга, которая до этого была в особняке, сменилась на омег. На вопрос Юнги, почему он не видит старый персонал, повар ответил, что Эмир запретил альфам вход в дом. Два дня от Эмира нет новостей, но весь дом снова заставлен цветами, маки среди них преобладают, а на кухонном столе из-за всевозможных пирожных из лучших кондитерских нет места. Юнги забирает в спальню букет голубых гортензий и маков, съедает с кофе пирожное исфахан и читает письмо, переданное ему вместе с коробкой, в которой лежит красивый браслет, инкрустированный бриллиантами круглой огранки.

<i>«Не могу найти камень, который был бы достоин твоей красоты, поэтому пока прими этот скромный подарок, а я продолжу искать. Скучаю». Эмир.</i>

Юнги прикусывает губу, чтобы не дать непрошенной улыбке выдать его истинные чувства, а потом, взяв кухонные ножницы, режет бумагу. Через пару минут Юнги бросает остатки бумаги в мусорное ведро и, забрав написанное от руки «Скучаю», идет к себе. Он понятия не имеет, зачем вырезал это слово, но внезапному желанию не противится. Юнги убирает бумагу за зеркало и, услышав лай Джаса, идет вниз. Только Юнги спускается в гостиную, как видит стоящего у дивана красивого омегу. Омеге на вид лет двадцать, у него очень красивые черты лица, шелковистые волосы, и одет он со вкусом. Он замечает Юнги и, смерив его изучающим взглядом, заявляет:

— Мне нужен твой альфа.

— Он не мой альфа, — говорит остановившийся напротив Юнги, — и я понятия не имею, где он.

— Ты не лиса Эмира? — выгибает брови Чимин.

— Ты кто такой? — злится Юнги на его утверждение.

— Меня Чимин зовут, я работаю на твоего альфу, — усмехается омега.

— И кем же? — Юнги не может перестать рассматривать парня и в глубине души даже ревнует Эмира к нему. Если он сам так на него реагирует, то неудивительно, что Эмир бы тоже был в восторге.

— Понимаю, куда ты клонишь, — громко хохочет Чимин, — не сплю я с ним, — идет к бару, — спал, но это было давно.

— Меня это не беспокоит, — Юнги глотает это так просто брошенное омегой «спал» и двигает к нему стакан.

— И правильно, Эмиру никто, кроме тебя, не нужен, — чокается с его носом Чимин. — Это неудивительно, ты необычный. Необычайно красив, я бы сказал. Ладно, не тухни здесь, заходи в казино, пообщаемся. Может, в загул вместе уйдем, — двигается к двери Чимин, оставив недоумевающего омегу одного.

<b><center>***</center></b>

Эмир приезжает вечером субботы. Юнги сидит на диване, собрав ноги под себя, уставившись на камин, и слышит лай Джаса и рев брабуса. Эмир проходит в гостиную, бросает пиджак в кресло и, подойдя к омеге, без слов берет его в охапку и оставляет поцелуй на губах.

— Поставь меня на место, — шипит недовольный Юнги, хотя сам за эти несколько дней разрывался между злостью на альфу и тем, что скучал по нему. Последнее выиграло.

— Я скучал, — целует его в нос альфа.

— Я не скучал, но ждал тебя, — заявляет омега.

— Классика, — опускает его на диван Эмир и, пройдя к бару, наливает себе коньяк.

— Где слуги? Где мой садовник? — увидев прошмыгнувшего на кухню повара, вспоминает об отсутствующем персонале омега. — Почему ты их уволил?

— Твой садовник? — хмурится альфа. — Я их не увольнял, они переведены, не хотел делиться твоим запахом. Я тебе говорил, я ревнивый.

— И гордишься этим, — хмыкает недовольный омега.

— Тут нечем гордиться, — ерошит волосы Эмир. — Расскажи, чем занимался. Не хочешь со мной в зал походить? Научу тебя паре приемов в боксе.

— Ты думаешь, мне нужно ходить в зал? — хмурится Юнги.

— Нет же, — улыбается Эмир, поняв, что не так выразился, — я просто не хочу, чтобы ты скучал, и потом, я буду тренироваться эффективнее, если передо мной будет маячить твоя очаровательная попка.

— Не хочешь, чтобы я скучал, отпусти меня домой, — останавливается за ним омега. — Я хочу увидеть брата и отца.

— Началось, — залпом опустошает стакан альфа.

— Мы переспали, мы фактически живем вместе, что тебе еще надо? Почему ты не дашь мне свободу? — спрашивает Юнги, исподтишка вдыхая запах, который затмевает даже его собственный.

— А тебе ничего не надо? — со стуком ставит стакан на стойку альфа и наступает на парня. — Ты ничего, кроме своей подлой семейки, не хочешь?

Юнги пятится назад и опускается на диван. Эмир загоняет его в угол, не дает поменять место, опирается о руки и нависает сверху.

— Мне надо домой, — бормочет Юнги, стараясь не смотреть в его глаза.

— Надо, потому что хочешь или потому что именно такой поступок от тебя ожидают твой бог и общество? — вдыхает его запах Эмир, касается губами скул. — Уверен, что хочешь? Уверен, что там тебе будет лучше? Они будут тебя оберегать как я, защищать, баловать? — вкрадчиво спрашивает, Юнги его голосом заслушивается. Омеге приходится прикусить щеку изнутри, чтобы вырваться из-под этого странного гипноза.

— Я хочу, чтобы ты отпустил меня домой, — выдыхает ему в губы Юнги, ломает пальцы о подлокотник дивана.

— Ты этого не хочешь, — поглаживает собственную метку Эмир. — Тебе хорошо со мной. Ты знаешь, что я готов на все ради тебя, но не слушаешь себя, а слушаешь их, тех, кто за пределами нашего дома, и кого заботит только лживая «правильность», а не твое состояние.

— Я хочу! — восклицает Юнги и, оттолкнув его, пытается встать, но Эмир вжимает его в диван, ловит руки и заламывает. — Не трогай меня, — рычит омега, пытаясь освободиться.

— Буду, — альфа зарывается ладонью под футболку, обхватывает его грудь.

— Не смей! — молотит его по плечам Юнги.

— Посмею.

— Ты издеваешься, — прекращает сопротивляться Юнги и со злостью смотрит на мужчину.

— Я хочу тебя, — рука Эмира спускается к его животу. — Я чертовски сильно хочу тебя.

— Ты не слушаешь меня! — все-таки отползает Юнги. — Ты игнорируешь все мои просьбы, так с чего ты взял, что я не буду игнорировать твои? Ах, простите, повелитель смерти, вы же не просите, вы идете тараном.

— Ничего, еще рано, — усмехается Эмир. — Ты еще научишься, ты будешь ждать меня на этом диване с задранной попкой. Ты будешь сам взбираться на меня и не отпускать, потому что я стану для тебя тем, кем являешься для меня ты.

— Кем? — зависает на его губах Юнги.

— Всем.

— Больные у тебя фантазии.

— Я хочу тебя так же, как и ты хочешь меня, — легонько давит коленом на пах омеги альфа.

— Неправда, — все чувства Юнги сконцентрированы внизу, где Эмир так грубо его ласкает.

— Правда, — альфа проводит языком по его щеке, — ты скучал по мне, и твое тело говорит правду в отличие от твоего ротика.

— Не смей, — вырывает руку Юнги, но Эмир уже в его штанах, мнет его задницу и поглаживает дырочку. Он разворачивает его спиной к себе, вдавливает в обивку и резко стягивает его штаны до колен. Юнги под ним брыкается, пытается поднять голову, но бесполезно — Эмир держит его в железных тисках. Альфа поглаживает молочные половинки, а потом оставляет на них следы своих ладоней. Юнги швыряет в него подушку, которую вытащил из-под себя, но получает очередной звонкий шлепок по заднице. Альфа расстегивает свои брюки, Юнги не сдается, он выкрикивает ему весь мат, который знает, грозится прирезать его во сне, пока он его растягивает, и мычит в диван, когда Эмир, толкнувшись сразу до упора, не дав ему привыкнуть, начинает двигаться. Альфа даже не разделся, свесившаяся пряжка его ремня бьется о задницу при каждом толчке, и Юнги уже сам готов стащить с него брюки.

Юнги кусает свои пальцы, чтобы не кричать уже от дикого удовольствия, которое ему доставляет альфа, так грубо тараня его задницу. Юнги не хочет сдаваться, не хочет показывать ему, насколько ему хорошо, и насколько он был прав, но стоны все равно срываются с губ, и подмахивает альфе уже он сам. Эмир поднимается ладонями к лопаткам, опускается к тонкой талии и, держа за нее, насаживает на свой член. Это все неправильно, унизительно и до выворачивающего хорошо. Юнги захлебывается от двух абсолютно противоположных чувств к Эмиру и понятия не имеет, как со всем этим справится. Он кончает первым, зарывается мокрым от эйфории лицом в диван, и его трясет от эмоций, потому что сразу за оргазмом следует огромное желание разрыдаться. Такое ощущение, что Эмир управляет не только его телом, но еще он расплющил и его психику. Хотя, так оно и есть, и омеге кажется, она восстановлению не подлежит. Эмир кончает в него, выходит, оставляет поцелуй прямо меж лопаток и, встав, заправляет рубашку в брюки. Омега так и лежит пару минут, пытаясь понять, что с его эмоциональным фоном, и почему его швыряет из одного состояния в другое. Юнги с трудом приподнимается, натягивает обратно штаны и идет к лестнице.

— Что заказать на ужин? — спрашивает собирающийся закурить Эмир.

— Отраву себе закажи, — не оборачиваясь, огрызается Юнги и поднимается наверх.

— Ты же плакать будешь, если я умру.

Эмир допивает коньяк, закуривает сигарету, наливает второй, когда видит спускающегося Юнги. Альфа сминает сигарету и быстрыми шагами идет к парню.

— Какого черта? — со злостью спрашивает Эмир, во взгляде которого лютая стужа. Омега в белом. Белая рубашка заправлена в белые брюки, при этом он босой, в глазах разгораются огоньки, что доказывает, что он сделал это преднамеренно.

— Не нравится? — с вызовом спрашивает Юнги, задрав подбородок.

— Хочешь, чтобы я тебя наказал? — становится вплотную Эмир. — Переоденься сам или я заставлю.

— И не подумаю! — восклицает Юнги и визжит, когда Эмир, схватив его за ворот рубашки, притягивает к себе и буквально срывает с него одежду.

— Пусти, больной ублюдок! — кричит на весь дом Юнги, пытаясь отбиться, но Эмир сдирает с него всю одежду и швыряет ее в камин.

Юнги знал, что Эмиру не нравится белый, еще в тот раз это запомнил и хотел его позлить, отомстить хотя бы так. Но Юнги не ожидал, что для Эмира белый, как красный для быка, и точно не ожидал, что это настолько сильно разозлит альфу. В какой-то момент, пока одежда трещала на Юнги по швам, а пальцы альфы оставляли на его плечах отпечатки, он решил, что следом в камин полетит он сам. Юнги опускается на ковер абсолютно голым и, прижав колени к груди, все-таки срывается и горько плачет от обиды.

— Не плачь, — Эмир стоит за спиной, Юнги его не видит, но чувствует его взгляд, обжигающий лопатки.

— Ты не можешь и это запретить! — утирает нос всхлипывающий омега. — Иногда я думаю, что могу тебя не ненавидеть, но ты… ты…

— Мой папа надевал белое.

Юнги умолкает, вслушивается.

— Он надевал белый свадебный костюм, который на свою свадьбу так и не примерил, но хранил до самой смерти, — опускается в кресло позади омеги Эмир. — Потом он перелезал через железное ограждение на соседний двор и срезал розы с их сада. Соседи даже собаку завели, чтобы он не портил их цветы, она моего папу разок тяпнула, но он все равно ходил туда за цветами, — усмехается.

Юнги оборачивается и смотрит на застывшую на лице альфы кривую усмешку, от которой от чего-то хочется вскрыться. В глазах Эмира словно вековая печаль, он смотрит сквозь него, барабанит пальцами по подлокотнику и продолжает говорить.

— Его пальцы, они вечно кровоточили из-за колючек, но он этого не замечал. Он ничего не замечал, и меня тоже. Собрав кое-как сорванные цветы, он шел к <i>его</i> дому.

Снова пауза, Юнги видит, как дергается его кадык. Будто бы Эмиру физически тяжело говорить, и эта борьба с самим собой видна на его лице.

— Изо дня в день на протяжении стольких лет я наблюдал за тем, как он уходил в белом и возвращался обратно в изодранном и грязном костюме, потому что его прогоняли, обливали помоями, пару раз даже забирала полиция. Моего папу называли безумцем, проституткой, который пропил свой мозг, но знаешь, что самое ироничное? — снова эта улыбка, от которой хочется спрятаться. — Он никогда не пил. Он просто любил. Всю свою жизнь он любил его, а мне оставалось только мечтать о толики его любви. Мечтать и ненавидеть. Я ненавидел всех: тебя, твоего брата, таких, как вы, у кого были родители, которые их принимали, любили, заботились, — кривит рот альфа. — Поэтому твое «ненавижу» для меня так же сладко, как было бы «люблю». Как думаешь, могут ли полюбить человека, если его не любили собственные родители? А может ли такой человек сам полюбить? Вот я и выбрал ненавидеть и делал это всю жизнь. Теперь я ненавижу всех, кроме тебя. Ты моя ахиллесова пята, мое проклятие и моя вечность, и знал бы я тебя раньше, ты бы научил меня любить, но мне не позволили.

Юнги шумно сглатывает и, сам не замечая, подползает ближе, остается сидеть у его ног, и не знает, что сделать. Ему по-прежнему хочется плакать, но теперь не только из-за обиды на альфу, а еще из-за его папы.

— Они говорили, что шлюха не достойна белого, но это ведь просто цвет? Они даже цвет ему запрещали. Мой папа был достоин белого, и на его могиле растут белые цветы. Если ты еще раз наденешь белое, — нагнувшись, обхватывает ладонями его лицо Эмир, — я сделаю тебе больно, я не хочу, правда, делать больно тебе — это делать больно себе, но я могу. Прошу, не делай так больше, не дави на мои раны, — поднимает его Эмир и сажает на колени.

— Я надену белое в день, когда перестану верить в любовь и буду по-настоящему хотеть умереть, — пытается пошутить Юнги и кладет голову на его плечо.

— У любви самые красивые цветы, лисенок, но у ненависти они бессмертные. Любовь проходит, а ненависть умирает с человеком, — целует его в лоб Эмир. — Клянусь, я буду ненавидеть тебя вечность.

All the stars would shine a bloody red

— Я хочу знать все, хочу, чтобы ты мне открылся, и это не просто любопытство, — кладет голову на плечо Эмира Юнги. — Я хочу узнать тебя получше.

— Ты узнал мое больное место, и достаточно, — Эмир явно сам не в восторге из-за того, что поддался мимолетному желанию и открылся.

— Больше у тебя больных мест нет? — прищурившись, спрашивает Юнги.

— Есть. Сидит у меня на коленях, — касается губами его уха альфа.

— Тогда скажи, когда твое желание убить меня пропало? — отодвинувшись, пристально смотрит в его глаза омега. — Скажи, потому что я не понимаю, как это произошло. А главное, почему.

— Мое желание убить тебя сменилось на <i>убить за тебя</i>, — вновь притягивает его к себе и целует в лоб Эмир. — Я был уже рожден с ним, просто позволил себе заплутать, но главную ошибку не совершил. Вовремя опомнился.

— Почему ты не расскажешь мне все? Почему не откроешься до конца? — дует губы омега, чьи щеки заливает румянец.

— Цена слишком высока, я боюсь, что не смогу ее заплатить, — вновь засматривается на него Эмир, любуется подрагивающими ресницами.

— Пожалуйста, не говори загадками, не терзай меня, — просит Юнги.

— Лучше ты расскажи, — улыбается Эмир. — Что угодно. Про себя, что любишь, что хочешь.

— У нас не свидание, чтобы я рассказывал, какой я невероятно прекрасный, — бурчит омега и ежится, вспомнив, что он голый.

— Тогда я приглашу тебя на свидание, хотя и так знаю, что ты невероятно прекрасный, — кутает его в плед альфа.

— Перестань, какое у нас может быть свидание? — мрачнеет Юнги.

— Лучшее из всех, — легонько улыбается Эмир. — Пойми уже, лисенок, мы не роботы, наш мозг не запрограммирован только на определенное поведение, и мы постоянно меняемся, — прислоняется лбом к его лбу альфа. — Каждый твой выход на улицу, новая книга, знакомства, поток информации в новостных лентах — это все понемногу меняет тебя и твое восприятие, так почему ты так убежден, что мы в наших отношениях не растем? Почему ты не хочешь принять тот факт, что мы в ту ночь у камина и мы сейчас — совсем разные люди. Да, у нас все началось неправильно, но мы не знали друг друга. Все, что я знал о тебе — это то, что ты должен умереть, ты не был мне интересен как человек, как личность. Я тогда и не думал, что ты станешь для меня всем. Но все поменялось, и мы тоже. Поэтому не упирайся, расскажи мне про свои мечты, скажи, чего ты хочешь достичь в этой жизни.

— Я тебе говорил о жизни, о которой мечтал, — тихо говорит омега, который с жадностью ловит каждое слово, что успевает — анализирует, что нет — откладывает на потом.

— Там не было мечты, там было сухое перечисление всего того, что выбирают омеги из высшего общества. Того, что, по их убеждению, им положено. Ты такой же? — пристально смотрит на него Эмир.

— Я хотел любви, стабильности, покоя, как и все. Вот стал бы я омегой какого-то крутого альфы, и ты бы не смог меня похитить, — смешно морщит нос Юнги.

— Нет в мире альфы, у которого я бы тебя не забрал, — твердо заявляет Эмир.

— Даже если бы ты в процессе погиб? — щурит глаза Юнги.

— Тогда мое <i>«убью за тебя»</i> сменится на <i>«умру за тебя»</i>, потому что жить без тебя я не смогу. Я не всемогущий, — проводит ладонью по его спине Эмир. Юнги уверен, что он не шутит, это четко видно по его взгляду, по тому, как он ни секунды не сомневается, прежде чем ответить. Омеге кажется, что он прямо сейчас в его руках задохнется от восторга, потому что лучше признания он не слышал. Лучше и не бывает.

— Ты змей, очаровываешь меня сладкими речами, манишь, дурманишь мозг, — ворчит Юнги, удобнее располагаясь на его коленях.

— Мне незачем это делать. Я хочу, чтобы ты запомнил раз и навсегда, что ты все, что у меня есть, а я за свое глотки рву.

— А мы могли бы встретиться нормально? Познакомились бы, ты бы сделал комплимент, сказал бы, какой я красивый, я бы растаял, ведь, признаю, ты эффектный мужчина, — обвивает руками его шею Юнги.

— Я бы тебя не заметил, — цокает языком Эмир.

— А вот это было обидно, — кусает губы Юнги.

— Нет, твою красоту я бы сразу оценил, но не более, — обхватывает ладонями его лицо альфа. — Я понял, что ты мой омега тогда, в спальне, после знакомства у камина. Я увидел это в твоих глазах. У нас бы все равно не вышло нормально. Я драглорд, а ты слишком правильный. Ты бы не пошел на контакт с таким, как я. Как бы мы ни познакомились, мне пришлось бы долго убеждать тебя в том, что я не хочу причинить тебе вреда.

— С тобой не договориться, — зевает Юнги, а Эмир, встав с ним на руках, идет к лестнице. Альфа укладывает его в постель, не отнимает руку, которую Юнги прижал к груди, и ждет, когда тот уснет.

— Спи, завтра вечером у нас будет свидание, а сейчас мне надо работать, — Эмир целует мирно посапывающего омегу в лоб и идет на выход.

Юнги засыпает в смешанных чувствах после вечера откровений, но свидание все равно ждет. Он не уверен, на самом ли деле Эмир устроит им свидание, но в глубине души надеется на это. Может, Эмир прав. Может, им правда стоит попробовать по-другому, в соответствии с нынешними реалиями, и отпустить прошлое, которое только делает хуже. В любом случае, не попробовав, не узнать, и Юнги очень хочет попробовать. Утром после салона красоты, где Юнги покрасили корни волос в рыжий, он просит шофёра отвезти его в казино, решив, что так время до вечера пролетит быстрее. Также Юнги очень хочет пообщаться с омегой, который приходил к ним в дом, может, заодно он узнает что-то новое об альфе, мысли о котором не дают ни на чем сконцентрироваться. У казино Юнги встречает вышедший к нему высокий мужчина, который представляется помощником Чимина и провожает его к заднему входу. Юнги думает, что он может спокойно проскользнуть в одну из дверей в длинном коридоре, а потом и вовсе вырваться и сбежать домой, но не чувствует никакого желания это сделать. Он все равно рано или поздно увидится с отцом, и если раньше желание вернуться к семье стояло на первом месте, то сейчас ему больше хочется узнать про Эмира Си, попробовать разгадать его и разобраться в своих чувствах. Юнги по-прежнему скучает по отцу и брату, частично даже хочет вернуть прошлую жизнь, но слова Эмира о том, что за нападающими стояла его семья, все равно оставили осадок на душе, и омега сперва хочет все выяснить. Чимин радуется омеге, как старому знакомому, сразу приглашает его присесть на диван в своем кабинете и наливает бокал вина. Юнги пока не знает, как к нему относиться, но омега приятный, и смеется он заразительно. После пары минут общения на нейтральные темы, Чимин открыто заявляет ему, что спит с какой-то шишкой, чье имя он скрывает.

— А любовь? — отпив вина, спрашивает Юнги.

— Любовь? — снова смеется Чимин. — Любовь мне ничего не купит. Понимаешь ли, альфы по большому счету глупые дети. Если правильно себя поставить, то они будут тебя боготворить и выполнять любое твое желание. Тебе не обязательно для этого любить их. Пусть они любят.

— Я верю в любовь, во взаимность, — хмурится Юнги.

— Сказал тот, кто живет с Эмиром Си, — в удивлении поднимает брови Чимин.

— По-твоему, он не умеет любить?

— Поверь мне, не умеет. Хотя, может, это и к лучшему, умел бы, то его давно бы убили.

— Я согласен, Эмир не любит меня, но то, что у него ко мне, сильнее любви, — задирает подбородок Юнги. — Раньше для меня понятие любви было сформировано на фильмах, книгах, окружении. Альфа встречает омегу, они ходят на свидания, у них общие интересы, подарки, ухаживания, заботы, и все. Они создают семью, появляются дети, живут беззаботной…

— А он трахает другого омегу, который младше лет на десять, а его супруг уходит или в выращивание редких видов цветов, или тоже заводит себе кого-то, — прерывает его Чимин, в глазах которого проскальзывает печаль.

— Я вел не к этому, но ладно, — пожимает плечами Юнги.

— Поэтому я и говорю, любовь — понятие эфемерное, уносящее и молодость, и красоту, и оставляющее в итоге одну пустоту. Пусть она хотя бы оставляет деньги, я не против, — хихикает Чимин.

— Я и говорю, Эмир меня не любит.

— Зато ты влюбился в монстра, — звучит как приговор из уст Чимина.

— Это не любовь, — злится Юнги. — Это другое, нечто, что не совпадает с принятым понятием любви, и нечто намного ее сильнее. Он сделает все, что угодно, для меня, и это не привычные обещания и клятвы, он правда делает. Эмир сводит меня с ума, я сам не понимаю, как одновременно во мне уживается обида и злость на него и это чувство, когда я четко знаю, что нашел того, кого и не искал. Я могу уйти от Эмира, это все может закончиться, но я точно знаю, что больше такое ни к кому испытывать не смогу.

— Стокгольмский синдром, — хмыкает Чимин.

— Новое слово выучил, поздравляю, еще больше поздравлю, если научишься не вешать ярлыки на людей, — резко поднимается с места Юнги, намереваясь уходить.

— Постой, прости, — хватает его за руку Чимин. — Я не должен был, само вырвалось. Ты же знаешь, как мы любим бросаться умными словами и раздавать диагнозы, не разобравшись в сути.

— Вот именно, — передумывает уходить Юнги и снова опускается на диван. — Легко вешать ярлык на человека, не побывав на его месте, — поглаживает свои колени омега. — Я рано потерял папу, рос как и все омеги моего окружения, ни на что не жаловался. Я собирался под венец с тем, кого сам присмотрю, или кого мне выберут, а я внушу себе, что это любовь. Тот альфа, который должен был быть моим мужем, четко прописан в моей голове по пунктам. Я ничего не чувствовал, я просто жил, как картонка. Знал, куда иду, за чем, что получу. Думал, что знал, — треснуто улыбается. — А потом появился Эмир. Он протащил меня через ад, и в то же время залечил все раны. Он заставил меня по-новому взглянуть на жизнь, и самое главное, он заставил меня полюбить себя. Каждый раз, когда я сомневаюсь в себе, мне достаточно посмотреть в его глаза. В его глазах я самый красивый, сильный и умный. А зачем человеку пара, если она не вселяет ему уверенность в себе? Знаешь, это невероятное чувство — ничего не бояться, потому что главное чудовище с тобой? У меня с ним так.

— Тебе льстит твоя власть над ним? — прокашливается Чимин, который заслушался омегой. — Только учти, эта сила неконтролируемая, хотя тебе может казаться, что это не так. Он страшный манипулятор и всегда четко знает, чего хочет. Я уважаю его, даже восхищаюсь им, но ровно так же я его и боюсь. Никто не знает, что у него на уме, каким может быть его следующий шаг. И ты помни, что у тебя под рукой огромная и очень жестокая сила. Эмир Си не просто очередной представитель мафии, он и есть мафия, на этом материке точно. Если даже захочешь, ты не спрячешься. Намекаю, что его даже глава государства побаивается, поэтому, будь осторожен, не бери на себя слишком многое.

— Я и при желании не смогу его контролировать, — грустнеет Юнги. — Я бы, может и хотел, чтобы мы зажили, как нормальная пара, но есть во мне нечто, что не дает мне принять его окончательно, что-то, что все равно заставляет меня смотреть на дверь и думать о побеге.

— Но если у тебя уже есть хоть какая-то власть над ним, то почему бы тебе не быть свободным в передвижениях? Не поехать домой? — спрашивает Чимин.

— Он не разрешает, — понуро отвечает Юнги.

— Об этом я и говорю. Главный всегда он, — вздыхает омега. — Ты не изменишь ситуацию. Нет в мире омеги, который поставил бы на колени повелителя смерти.

<b><center>***</center></b>

Вечером Эмир сам приезжает за Юнги. Омега готов уже как час. Юнги начал собираться еще три часа назад, когда получил от Эмира приглашение на ужин. Он одет в красивую рубашку изумрудного цвета, в манжеты которой вшит жемчуг. Черные узкие брюки красиво подчеркивают его стройные ноги, на ногах лоферы. Ждущий его внизу Эмир открыто любуется красивым парнем, а потом протягивает ему руку и, притянув его к себе, сразу же съедает бесцветный блеск на его губах. На Эмире черные брюки и темно-бордовая рубашка, он выглядит, как и всегда, сексуально и красиво, заставляет Юнги сомневаться в том, что он достаточно принарядился.

— Сегодня я твой шофер, охранник и официант, — усаживает омегу на переднее сидение брабуса альфа, и только сейчас Юнги замечает, что безымянный палец правой руки Эмира перетянут бинтами.

— Что с рукой? — обеспокоено спрашивает омега.

— Неудачный выпад, — отмахивается Эмир.

— Так это все-таки свидание? — улыбается ему Юнги.

— Оно самое, — подмигивает ему Эмир и, обойдя автомобиль, садится за руль.

Они едут к морю, всю дорогу рука Эмира покоится на бедре Юнги, а омега поглаживает ее пальцами. Из колонок льется мелодичный голос Ланы, которая поет о том, что иногда любви недостаточно, и все рождены, чтобы умереть. Юнги дремлет, прислонившись к стеклу, слушает песню и чувствует ни с чем не сравнимый покой. Такое ощущение, что если прямо сейчас море поднимется, и вода накроет все вокруг, на Юнги даже капли не будет, потому что отныне между ним и всем остальным миром непроходимая стена, лучшая защита. Песня переключается на другую, и Юнги начинает сидя пританцовывать.

— Кому-то очень нравится песня, — улыбается Эмир, поглядывая то на подпевающего омегу, то на дорогу.

— Кам э литл клозер зен юл си, кам он, кам он, кам он<footnote>𝐶𝑜𝑚𝑒 𝑎 𝐿𝑖𝑡𝑡𝑙𝑒 𝐶𝑙𝑜𝑠𝑒𝑟-𝐶𝑎𝑔𝑒 𝑡𝒉𝑒 𝐸𝑙𝑒𝑝𝒉𝑎𝑛𝑡</footnote>, — трясет волосами Юнги и барабанит по бардачку. — Сингс ар нат олвейз вот зей сим ту би.

Эмир не помнит, чтобы когда-то до этого умилялся подобной картине, но не хочет, чтобы это заканчивалось. Он бы поставил эту песню нон-стопом, лишь бы абсолютно не попадающий в ноты омега продолжал под нее беситься и заставлял сердце Эмира биться с новой силой.

— Если бы я знал, что ужин будет на пляже, я бы оделся соответственно, — бурчит недовольно Юнги, когда Эмир припарковывается на съезде к морю. Они сидят в машине пару минут, пока люди Си осматривают периметр, и наконец-то выходят. В лицо сразу бьет свежий морской воздух, Юнги даже прикрывает глаза от удовольствия, а потом, нагнувшись, снимает лоферы и подворачивает брюки.

— Хочу почувствовать песок, — заявляет омега, заметив недоумевающий взгляд Эмира. Альфа его примеру не следует и, взяв его за руку, идет к установленному прямо у кромке воды столику, на котором танцует управляемое ветром пламя свечи. Огромный пляж абсолютно пустой, если не обращать внимание на тут и там мелькающие тени телохранителей Эмира. Альфа отодвигает для Юнги стул, а потом проходит на свое место. Юнги с удовольствием поедает блюда, приготовленные лучшим поваром страны, запивает все вином, слушает шум воды и наслаждается непринужденной беседой с Эмиром. Юнги не представлял лучшее свидание, но уверен, что оно должно было быть именно таким. Нет никаких забот, проблем, недопонимания, страха за будущее. Есть только альфа, который видит в нем свое главное сокровище, и есть Юнги, который никуда из этого королевства новых чувств уходить не хочет.

— Мне нравится свидание, ты выбрал интересное место для ужина, — искренне говорит Юнги, пока им меняют тарелки.

— У меня было мало времени, чтобы придумать что-то поинтереснее, а если совсем честно, то я никогда не был на свиданиях, — передает омеге горячие булочки Эмир.

— Прям никогда не был? — удивленно смотрит на него Юнги.

— Не был, — улыбается Эмир, в глазах которого отражается пламя свечи. — Пока я поднимался, не было времени на свидания, а когда поднялся, не было времени на прелюдии. Если меня интересовал омега, то он четко знал, чего и как я от него хочу. Взамен я учитывал его желания и вроде не обделял. Я считаю свидания тратой времени. Считал.

— Как грубо, — жует губу Юнги. — Значит, делаешь для меня исключение?

— Скорее, учусь жить с тобой, нагоняю упущенное, — задумывается Эмир. — Я не думал, что когда-то меня будет радовать ужин у моря с комарами после тяжелого дня, когда как я бы лучше выспался. Но меня радует все, при условии, что я разделяю это с тобой. Мне нравится смотреть, как ты ешь, нравится с тобой разговаривать, слушать, как ты сопишь, когда спишь, как напеваешь детские песни в душе, и я бесповоротно влюблен в твое пение в машине. <i>Мне ничего не нравится в этой жизни, но нравится сама жизнь, когда ты со мной.</i>

— Мне иногда кажется, что у тебя внутри все куда страшнее, чем было у меня, когда я прятался от тебя, и в период нашего первого знакомства, — опускает глаза Юнги. — Просто ты слишком хорошо маскируешься, твои руины никто не видит.

— Я не маскируюсь, я не вижу смысла в разговорах по душам с каждым встречным, а тебе я могу доверять, — накрывает ладонью его руку альфа. — Могу ведь?

Юнги легонько кивает.

— Ты познакомился с Чимином? — закуривает после горячего Эмир.

— Да, — продолжает жевать сочное мясо Юнги. — Замечательный парень.

— Он и правда неплохой парень, хотя альф выбирать не умеет, — усмехается Эмир. — Но все равно это хорошо, тебе нужно общаться, побольше выходить.

— Мне нужно увидеть семью, — берет бокал Юнги.

— Опять ты об этом, — устало отвечает Эмир.

— Это не прекратится, пока я своего не добьюсь, — уверенно заявляет омега. — Я здесь, я с тобой добровольно, тебе ведь не пришлось угрожать мне или поглаживать меня оружием, чтобы я пришел. Я не играю, я это не умею, и признаю, что меня к тебе тянет. Глупо скрывать то, что ты и так видишь. Так вот отпусти меня к ним хотя бы на час, и я вернусь к тебе.

— Нет, — говорит как рубит.

— В этом и вся проблема, ты даже не пытаешься, — залпом опустошает свой четвертый бокал за ночь Юнги и просит долить.

— Тебе будет плохо, — нахмурившись, следит за тем, как он пьет, Эмир.

— Мне и так плохо, — бурчит Юнги и продолжает пить, не чувствуя вкус. — Я прошу один час, неужели это так много?

<i>— Это вечность для меня, — думает Эмир. — Ты можешь не вернуться. Можешь не захотеть вернуться, и это меня сломает.</i>

Десерт они ждут в полной тишине, Юнги пьет, Эмир смотрит на то, как волны облизывают песок, и уходит в свои мысли.

— Я устал, хочу спать, — заявляет Юнги, не притронувшись к десерту, и поднимается со стула. Только он делает шаг право, как ноги его не удерживают, и омега садится на песок.

— Говорил же, не пей столько, — поднимает его с земли альфа, но как только Юнги оказывается на ногах, он отталкивает Эмира и кричит:

— Это все из-за тебя! Это ты виноват.

Омега разворачивается и, пошатываясь, идет к ступенькам на пляже, но снова спотыкается и, упав ничком, раздирает колени и локти. Юнги плачет, уткнувшись ему в грудь, пока Эмир, проверив его ушибы, берет его на руки и несет к автомобилю. Всю дорогу до особняка омега тихо всхлипывает и борется с поднимающейся к горлу тошнотой. Эмиру приходится ехать с минимальной скоростью, потому что Юнги все время повторяет, что ему очень плохо.

— Неуклюжий ты, лисенок, — раздевает сидящего на кровати парня альфа, кое-как стаскивает прилипшие штаны и начинает осматривать его колени.

— Ненавижу я тебя, — шипит Юнги и больно кусает альфу в плечо через рубашку. — И свидание твое дурацкое ненавижу!

— И мстительный, — закатывает глаза Эмир и, раздев его догола, несет в ванную. Эмир сидит за бортиком, намыливает мочалку, нежно протирает ссадины на острых коленях и локтях, слушает недовольное бормотание паренька, улыбается. Юнги похож на мокрого и злого цыпленка, и Эмир не видел никого очаровательнее. После ванны он обрабатывает его раны и укладывает омегу спать. Через минут тридцать Юнги подскакивает, его долго тошнит, потом он сидит на полу у кровати, прислонившись к плечу Эмира, и дремлет. Альфа поглаживает его по спине, наслаждается ночью, под покровом которой можно обнажить не только тело, но и душу. Душа Эмира находит покой в руках уже посапывающего парня, Эмир сам ее в них вкладывает. Он поднимает Юнги на кровать, накрывает одеялом, ложится рядом и слышит:

— Все ты виноват, ты не слышишь меня и не любишь, только обижаешь.

Эмир не отвечает, только усмехается про себя, потому что Юнги очень сильно ошибается. Любит. Любить его было сперва долгом Эмира, а сейчас превратилось в смысл.
<b><center>***</center></b>

Кристиан ненавидит Ким Намджуна, и причина здесь одна — Пак Чимин. Кристиан по швам расходится, когда видит его в редкие встречи с Эмиром, куда тот берет альфу или просто по телевизору, где президент вещает о своей заботе о гражданах. Каждый раз, смотря на высокомерного альфу, он видит, как тот целует Чимина, как ласкает, как прочно держит в своих руках сердце, которое Кристиану не получить. Кристиан бы пошел войной на Намджуна, плевать, кто он и какую позицию занимает, и для этого ему не нужно оружие, армия, поддержка Эмира. Ему нужно только одно «люблю» от Чимина, а омега молчит. Точнее, это «люблю» говорит другому, сжигает Кристиана живьем.

На сегодняшней встрече присутствие Кристиана обязательно, Эмир будет обсуждать с президентом финансы, и чтобы все не пересказывать потом своей правой руке, он позвал и его. Кристиан нарочно опаздывает, и плевать, что Эмиру это не понравится. Он паркует матовый Х6 прямо за брабусом, за которым всегда место для него, и, натянув на мощные плечи пиджак прямо поверх черной футболки, идет в казино. Казино закрыто, во дворе никаких автомобилей, выдающих, что внутри глава государства, но на каждом шагу снайперы и охрана в гражданском. Альфы находятся в сигарной комнате, вдвоем. Кристиан проходит мимо свободного кресла и идет сразу к окну, смотреть на Намджуна нет желания. Ким сидит в кресле, напротив Эмира. Он как и всегда выглядит до тошноты опрятно. Эмир, перекинув ногу через ногу, сидит на диване, в одной руке стакан с коньяком, меж пальцев второй зажата толстая сигара.

— Мой концерн платит тебе и твоим политикам, твоим банкирам, компаниям, чтобы я получал самые прибыльные заказы, а в итоге последние два месяца все мое производство стоит, — прячет лицо за облаком густого дыма Эмир. — За прошлый квартал я дал взятку на сумму семнадцать миллионов только чтобы получить один проект.

— Зато какой проект, — криво улыбается Намджун.

— И он все еще не у меня.

— Он у тебя, не дави, ты знаешь, что нас проверяют извне, и я действую осторожно, — спокойно отвечает президент. — Я не хочу за решетку, и уже точно не хочу быть главным фигурантом самого крупного коррупционного скандала в истории страны.

— Лучше бы тебе сесть, чем остаться без головы, — цокает языком Эмир.

— Мне не нравится, что ты мне угрожаешь, — хмурится Намджун.

— Мне не нравится, когда мои деньги не приносят деньги, — отрезает Эмир.

— Тебя бы лучше заботил Тигр, он мало того, что вернулся, так решил расширять бизнес здесь.

— У нас нет точки соприкосновения пока, а когда будет, то он на ней же подорвется, — оставляет сигару в пепельнице Эмир.

— Ты его недооцениваешь. Но мне интересно другое, кто тебе сказал, что я свернул твое предложение? — спрашивает Ким.

Кристиан моментально напрягается, потому что прекрасно знает, кто именно докладывает Эмиру новости от президента. Пусть президент и служит народу, но Ким Намджун начинал свой путь совсем по-другому и методы кары у него другие. Кристиан и думать не хочет, что Чимину может что-то угрожать.

— У меня есть уши везде, — щурит глаза Эмир. — Да и догадаться было несложно.

Чимин будто бы чувствует нависшую в комнате тяжелую атмосферу и вплывает внутрь с подносом нарезанных фруктов. Кристиан глаз от него не сводит, каждое движение жадно ловит, омега улыбается Намджуну, в нем шторм поднимается. Поэтому он ненавидит эти встречи, потому что выдержка трещит по швам, а ревность его разъедает. Кристиан видит, как альфа легонько касается его руки, и, поймав взгляд Чимина, отворачивается. Лучше изображать слепца и спасти и себя, и омегу от необдуманных действий. Встреча заканчивается на обсуждении вопросов поставок по морю, и мужчины прощаются. Президент покидает казино первым.

Кристиан идет за Эмиром по длинному коридору к черному входу, ждет, пока тот садится в брабус, сам не торопится, медленно выкуривает сигарету и слышит донесшееся из-за спины:

— Твоя ревность меня заводит.

Кристиан оборачивается, видит стоящего за спиной Чимина с зажатой меж пальцев сигаретой.

— Чего с ним не уехал? — Кристиан ему прикуривает.

— Он заберет меня позже. Я переживаю за тебя, Кристиан, потому что ты плохо скрываешь чувства, — уводит его в тень козырька омега. — Боюсь, что однажды ты сорвешься, и тебя пристрелят. Или умрешь, или станешь инвалидом, и кому ты будешь нужен калекой? — морщит нос омега.

— Будь осторожен, Минни, — тихо просит альфа.

— Я не боюсь, за мной ты.

— Всегда, но будь осторожен.

— Буду, — шепчет омега и, поднявшись на цыпочках, выпускает дым ему в губы. Кристиан целует его долго и глубоко, не хочет отпускать, потому что каждое расставание с омегой смерти равно. — Я люблю его, он любит меня, вред он мне не нанесет, — добивает Чимин.

<i>«Чудовищнее смерти»</i>, — решает Кристиан.

<b><center>***</center></b>

Утром Юнги без настроения, потому что его все еще мутит после вчерашнего, на языке горечь. Он долго принимает душ, а потом в свежей пижаме идет вниз за водой. Юнги решает, что сегодня никуда не пойдет и попробует прочистить желудок после вчерашнего с помощью смузи и детокса. Юнги застывает на пороге кухни, потому что за большим кухонным столом сидит попивающий кофе Эмир, а рядом катает машинку по столу Дэмиан.

— Заходи, не стесняйся, — заметив омегу, просит альфа. Юнги проходит внутрь, здоровается с Дэмианом, который его игнорирует и тянется за стаканом. Налив себе воды, Юнги садится рядом с ребенком и с улыбкой предлагает ему съесть его панкейки с ягодами. Дэмиан сразу же тянет тарелку к себе и сам отодвигается. Эмир молча следит за ними, а Юнги чувствует, как сильно поведение ребенка расстраивает мужчину.

— Хорошо, твой завтрак я трогать не буду, но, может, поиграем во дворе? — пытается сгладить обстановку омега. — Хочешь, я научу тебя делать колесо? Хотя, плохая идея, меня все еще тошнит. О, поехали на пляж! Построим песочные замки. Поедем?

— Нет, — зло заявляет Дэмиан.

— Почему? — грустнеет омега. — Что я тебе сделал?

— Мой папа красивый, а ты нет! — выкрикивает Демиан и, забрав игрушку, бежит в сад.

Юнги сразу сдувается, так и сидит на высоком стуле, а потом Эмир нагибается и тянет его вместе со стулом к себе.

— Почему ты убил его папу? — не смотрит на него Юнги.

— Он меня предал.

— Он меня ненавидит за твои грехи, — трет глаза омега.

— Он привыкнет, мы ко всему привыкаем, а к потерям тем более.

— Как ты можешь так хладнокровно говорить об этом? — вскипает Юнги. — Мне нехорошо и я пойду полежу, тем более, у меня нет настроения с тобой общаться.

Час дня, Юнги, укутавшись в плед, лежит на кровати, слушает лай Джаса и визги Дэмиана, доносящиеся с улицы. Юнги тоже задевает такое отношение ребенка к нему, но в то же время он прекрасно понимает, что насильно мил не будешь, и надеется, что со временем Дэмиан подобреет к нему. Инцидент на кухне и последствия ночи тяжело отразились на омеге, у него нет ни желания, ни сил что-то делать. В голову лезут только тяжелые мысли, зовут в гости грусть, чувство полного опустошения, и омеге очень хочется, чтобы это состояние поскорее прошло. Внезапно дверь открывается, Юнги сразу понимает, что это Эмир, и удивляется, что он все еще не уехал на работу. Альфа садится на кровать и подтаскивает к себе завернутого в кокон и явно недовольного омегу.

— Не хочу, чтобы ты расстраивался. Ради твоей улыбки я готов на все, даже на то, что подкосит меня, — нагнувшись, зарывается лицом в его волосы альфа.

— Я заметил, — с сарказмом отвечает омега, но не сопротивляется, когда Эмир сажает его на колени и крепко обнимает.

— Слушай меня внимательно, — серьезно говорит Эмир, и Юнги в его руках напрягается. — Ты поедешь к отцу с моими парнями, у тебя будет ровно час на встречу, но как только стрелка встанет на двенадцати, ты выйдешь оттуда к моим парням, иначе клянусь, я сравняю с землей ваш дом и заберу тебя.

— Не угрожай мне, — не верит в услышанное омега.

— Я говорю, как будет. Ты слишком мне дорог, чтобы я слушал все «за» и «против» и контролировал себя, — настаивает Эмир.

— Так ты не шутишь? — смотрит на него Юнги и не находит во взгляде ни намека на шутку. — Спасибо, спасибо, спасибо! — хаотично целует его омега.

— Твой отец банкрот, твой брат все потерял, и даже голову, они тебя не уберегли, вернуть не смогли, но их ты не ненавидишь, а меня ненавидишь, — прислоняется лбом к его лбу Эмир. — Ты даже благодаришь неискренне.

— Мы прощаем свою семью, — кладет голову на его плечо Юнги. — И закрываем глаза на многое.

— Это неправильно, — сильно сжимает его бока Эмир. — Быть одной крови — не смягчающее обстоятельство, в твоем случае даже отягчающее.

— Почему ты передумал? — вновь поднимает голову омега. — Ты не боишься, что он мне все расскажет? Может, ты мне расскажешь до визита?

— Твой лимит желаний на сегодня исчерпан, — коротко целует его в губы альфа и перекладывает на кровать. — И ничего он тебе не расскажет, ему это невыгодно, — усмехается Эмир и выходит из спальни.

Эмир идет на террасу, подзывает Джаса, и опустившись в плетеное кресло, закуривает. Решение отпустить Юнги далось ему очень тяжело. Он думал об этом весь день, взвесил все «за» и «против», прекрасно знает, чем рискует, и все равно отпускает. Эмир помнит чувство страха по воспоминаниям из детства, когда боялся людей, потому что они в основном обижали, когда боялся не дожить до рассвета из-за холода, но последние лет пятнадцать он о страхе не вспоминал. До сегодняшнего дня. Как только Эмир принял решение отпустить омегу, он почувствовал это противное ощущение тревоги поднявшее в нем голову. Сейчас эта тревога только разрастается. Что если Юнги не вернется? Что если Эмир его никогда не увидит? Ему страшно потерять его, он боится, что совершает самую большую глупость в своей жизни, но в то же время не отступает, потому что Юнги страдает. Потому что Юнги тоскует по дому и улыбка его тускнеет. Эмир Си впервые на своей памяти выбирает не себя, и это пугает не меньше страха потерять омегу.
<b><center>***</center></b>

Юнги не верит, что он едет домой, не верит, даже когда они заезжают в переулок, куда он сворачивал, возвращаясь с учебы, когда видит ворота и знакомую крышу, и только когда автомобиль перед ними останавливается, он выдыхает. Эмир выслал с омегой шесть бронированных внедорожников. Альфа сам лично усадил Юнги в один из автомобилей и сказал, чтобы он помнил, что все его люди находятся в полной боевой готовности.

— Я буду воевать за тебя, лисенок, хоть сотни войн пройду, но не сдамся, пока ты не будешь жить в моем доме, есть со мной ужины и спать в моей постели — я не отступлю.

— Даже если я сам этого не хочу? — тихо спросил омега.

— Тут я бессилен. Тут я ничего не смогу. Но если они посмеют подумать, что могут лишить меня тебя, они дорого за это заплатят.

Эмир вроде бы угрожал, но Юнги в его взгляде поймал мольбу. Время пошло, на часах уже минус семь минут из отведенного Юнги часа, а он никак не может собраться духом и войти в дверь, которую не мечтал и увидеть. Юнги кажется, что с момента встречи с Эмиром вся его жизнь — это несущийся на огромной скорости поезд. Все это время он стоял, зарастал мхом и покрывался пылью, позволяя омеге относительно спокойно все анализировать, принимать решения. Сейчас же он прижат к земле обрушившимися на него и абсолютно противоположными чувствами, и каждый следующий час требует принятие нового решения. Но не это самое страшное. Самое страшное, как всего за пару месяцев изменились его приоритеты, цели, как он сам растоптал принципы, в которые верил и возродил на месте того старого Юнги абсолютно нового. Юнги поражается тому, как быстро человек может измениться под давлением внешних обстоятельств, и как оказывается глупо в этом мире верить только в одну истину. Дом, который он считал своим замком, оказался карточным. Дом, который он считал тюрьмой, стал его крепостью. Люди, которые априори должны быть всегда за него, которых он любит и уверен во взаимности, за какие-то пару недель стали чужими, а самый чужой стал роднее некуда. Если это экзамен жизни, то Юнги его провалил как сын и как брат, но проигравшим себя не чувствует. Взамен он обрел того, кто считает его своим всем, и кого он сам ставит выше тех, кто по крови. Наконец-то осознав, что он теряет драгоценное время, омега срывается к воротам. Никто из его сопровождения за ним не следует. Юнги машет встретившему его сторожу, пробегает мимо прислуги, прибирающей двор, и залетает домой. Отец дома, Эмир нарочно выбрал время возвращения Исома с работы. Юнги вбегает в гостиную, и не дав читающему газету мужчине опомниться, бросается ему на шею. Исом на пару секунд теряет дар речи, а потом, подняв сына, кружит его по гостиной.

— Мальчик мой, как я скучал! — наконец-то выпаливает альфа, усадив парня рядом.

— Где Джиен? — оглядывается Юнги в поисках брата.

— Он лечится, — опускает глаза мужчина. — Он сильно подвел нас, и последствия не очень радужные, но мы справимся, главное, что ты вернулся, — не отпускает его руку альфа. — Мы навестим его, хоть завтра съездим!

— Отец, у меня осталось сорок минут, потом я уйду, — тихо говорит омега.

— О чем ты говоришь?

— Он отпустил меня на час.

— Бред какой-то, — подскакивает на ноги мужчина и сразу идет к себе в кабинет. Юнги бежит за ним.

— Что ты делаешь? — влетает в кабинет Юнги и следит за тем, как отец ставит на стол поднятый из ящичка телефонный аппарат.

— Я соберу здесь всю армию страны, тебе не о чем переживать. Это чудовище тебя больше не увидит! — твердо заявляет Исом.

— Отец, не надо, — пытается отодвинуть телефон со всего лишь одной кнопкой Юнги, но альфа все равно нажимает ее. — Я все равно уйду, — отступает омега, пока Исом раздает приказы по телефону.

— Да что с тобой не так? — бросает трубку альфа и встряхивает сына за плечи. — Чем он тебя пичкал? Не бойся его, ты здесь, я рядом, я тебя не потеряю.

— В том то и дело, что я сам хочу уйти, — нервно усмехается Юнги и зарывается пальцами в волосы. Омега сам в шоке, он впервые озвучил то, о чем когда-то и подумать не мог, и сейчас мечется по кабинету, как сорвавшийся с поводка пес и не может найти себе место. Он сам хочет уйти, он хочет к Эмиру, хочет обратно в особняк, который теперь считает своим единственным домом. Плевать, что это и как называется, плевать, кого оно разрушает, Юнги признает тот факт, что он хочет быть с Эмиром. Юнги верит в то, что у них есть шанс.

— Я сам хочу уйти, — повторяет омега уже твердым голосом, сам свой голос слушает и улыбается. Будто бы Юнги только что скинул с плеч тяжелый груз, он признался и свободно задышал. — Отец, он не держит меня у себя насильно.

— Поэтому он дал тебе час? — с издевкой спрашивает побагровевший мужчина.

— Он боится, что вы меня не отпустите.

— Я и не отпущу! — восклицает Исом. — Я оцеплю весь дом, вызвал лучших людей, ты отсюда не выйдешь.

— Мы теряем время, отец, — массирует лоб омега. — Я сильно соскучился, очень хотел вас увидеть, а мы только грыземся. Лучше скажи мне, что ты ему сделал? Почему он ненавидит тебя? Мне нужна правда.

— Он психопат! А теперь и у тебя разум помутнел, — кричит альфа.

— Неправда, он не психопат, да, он жестокий, но мыслит он очень трезво, — усмехается Юнги. — Он очень зол на тебя, отец, и я хочу знать, жертвой какой игры я стал. Почему за твои грехи я чуть не ответил своей головой? Почему из-за тебя погибли столько наших людей и Авель?

— Ты определенно на наркотиках, — бегает взглядом по нему Исом. — Ты не в своем уме, если оправдываешь такого монстра, как он, да еще и вернуться к нему хочешь. Но ничего, — подходит ближе мужчина. — Мы тебя вылечим, все будет хорошо, потому что даже если мне придется тебя запереть, я это сделаю, ты к нему не вернешься. Я забочусь о тебе.

— Попробуй, он снесет стены, но до меня дорвется, — издает смешок омега.

— Он не всемогущ! — кричит альфа.

— Он целеустремленный, — пожимает плечами Юнги.

— Ты восхищаешься им? — пристально смотрит на сына альфа.

— Мне кажется, я люблю его… — Юнги не договаривает, потому что чуть не глохнет от звонкой пощечины. Он прикладывает ладонь к горящей щеке, и не веря смотрит на своего отца. Исом никогда не поднимал на него руку, и прямо сейчас в Юнги умерло последнее сомнение.

— Как смеешь ты? — шипит Исом и наступает, омега пятится назад, потому что боится, что он снова его ударит. — Шлюха, как и твой папочка! Перед его чарами не устоял?

— Не смей оскорблять папу! — не остается в долгу Юнги и сжимает кулаки, намереваясь, если надо, ответить.

— Прости, сынок, но тебе надо лечиться, — смягчает голос Исом и пытается сократить расстояние между ними. — Он зло, разрушитель нашей семьи. Он лишил меня обоих сыновей, я полный банкрот и скоро потеряю и кресло. Нам даже жить не на что, а тут еще и ты делаешь мне больно.

— Я приехал, потому что скучал, потому что думал, что ты тоже, но вместо этого все, что я слышу — это то, что я болен, — продолжает двигаться назад Юнги. — Я стал жертвой твоих игр с Эмиром Си, но несмотря на все это, я выстоял. Я даже благодарен тебе, что встретил того, кто реально заботится обо мне, и я уверен, что он прямо сейчас изводится там за этими стенами из-за переживаний обо мне, но ты меня не слушаешь, а я не вижу смысла строить диалог с тобой. Я ухожу, — омега разворачивается и быстрыми шагами идет к двери. Юнги только успевает ступить за порог, как его хватает прибывшая гвардия и буквально волочит обратно внутрь.

— Отец, ты делаешь ошибку! — кричит отбивающийся омега, которого пытаются дотащить до лестницы. — Он тебе этого не простит! Он сотрет в порошок весь город, и я буду за него болеть! Отпусти меня немедленно!

Исом его будто не слышит, у Юнги от паники внутренности в узел скручиваются. Он не знает, чего он боится больше — гнева Эмира или того, что и правда может больше никогда его не увидеть. Это невозможно, этого не должно быть. Юнги не готов с ним прощаться, он никогда не будет готов, и прямо сейчас его скорбящее об альфе сердце горько плачет. Внезапно внимание всех присутствующих привлекает вошедший в дом мужчина, и Юнги видит того, кого в последний раз видел пару лет назад.

— Хосок, — омега растерянно смотрит на идущего прямо к нему кузена. Чон Хосок не меняется. Будто бы время не имеет власти над альфой, которому уже под тридцать, а выглядит он так же, как и в их последнюю встречу несколько лет назад. Юнги вспоминает, как еще ребенком смущался в присутствии красивого альфы, и даже тайно был в него влюблен. Юнги знает, что это была детская влюбленность, потом даже сам над собой смеялся, но отрицать то, что Хосок очень интересный мужчина, он не может.

— Белый как снег, сладкий как сахар, — раскрывает объятия альфа и гвардия, отпустив Юнги, отступает. — Я скучал, — прижимает омегу к груди Хосок, но тот не отвечает.

— Хосок, этот псих дал ему час, я созвал гвардию, — тараторит остановившийся за мужчиной Исом.

— Пусть идет, — отпускает Юнги не прекращающий улыбаться Хосок.

— Что? — шокировано смотрит на него Исом.

— Что? — вторит за ним растерявшийся омега.

— Отпусти его, не будем конфликтовать с Эмиром, тем более, мой дорогой братец, — нежно поглаживает щеку Юнги альфа, приблизившись, внюхивается, — тем более он пахнет им.

— Значит, Эмир так сильно тебя жаждет? Я его понимаю, ты расцвел, любовь моя, — из-за липкого взгляда мужчины, Юнги хочется содрать свою кожу. — Передавай ему привет.

— Какого черта? Что ты творишь? — бросается к альфе Исом, стоит шокированному решением кузена Юнги выйти за дверь.

— Налей нам коньяка и ни о чем не беспокойся, — опустившись на диван, вытягивает ноги Хосок. — Нам не нужна война, потеря человеческих и финансовых ресурсов, обещаю, Юнги вернется без потерь, когда узнает, с кем именно он спит.

— О чем ты? — оседает на диван Исом и шумно сглатывает.

— О том, о чем ты и так прекрасно знаешь, — подмигивает ему альфа.

<b><center>***</center></b>

Автомобили беспрепятственно покидают район, и всю дорогу Юнги не может перестать злиться на себя из-за того, что так долго добивался встречи, которая его только расстроила. Он все время смотрит в окно, все ждет, когда они заедут на знакомую улицу, и его отпустит разъедающая тревога. Юнги испугался отца, чуть не расплакался из-за пощечины, но больше всего он испугался не увидеть того, кто когда-то был его самым большим страхом. Юнги нервно ерзает на сиденьи, продолжает нетерпеливо вглядываться в улицу и представляет, как только увидев его, попрощается со всеми страхами. Когда автомобили въезжают во двор особняка Эмира, Юнги видит альфу, который сидит на ступеньке и курит. Он его ждет, Юнги это читает сразу же по его глазам, по облегчению, которое разглаживает морщины. Кристиан стоит рядом и, кажется, тоже выдыхает. Юнги выходит из автомобиля и сразу же идет к Эмиру, а потом и вовсе переходит на бег, не просто позволяет ему себя обнять, но и обнимает в ответ. Эмир сильно нервничал, весь этот час он ждал и переживал. Эмир боялся, что омега не вернется, да, он бы его все равно забрал, он бы не пожалел сил ради этого, но нежелание Юнги быть с ним подкосило бы его. В глубине души он знает, что этот Юнги не тот, кого он повстречал тогда, что этому он отказать не сможет и насильно удерживать тоже. Это для Юнги прошел час, для Эмира прошла целая вечность без него. Эмир, находясь за городом, будучи у себя в офисе и порой не видя омегу сутками, все равно спокоен. Он знает, что Юнги у него дома, что стоит пересечь порог, и он сможет поднять его на руки. Этот час Эмир провел на ступеньке, остался на границе между домом и неизвестностью, из которой Юнги мог не вернуться. И вот он здесь, в его руках, рядом.

— Все хорошо? — отпустив его, обхватывает ладонями его лицо Эмир и моментально мрачнеет. Юнги даже забыл про пощечину и прямо сейчас вспоминает о ней. — Он ударил тебя? — нежно проводит альфа по щеке, и омега кивает. — Ударил правой рукой. Кристиан.

Кристиан сразу же спрыгивает вниз, собираясь к своему Х6, но Юнги хватает Эмира за руку и просит одуматься.

— Не надо наказывать моего отца.

— Он ударил тебя, и я хочу, чтобы больше ему бить было нечем, — спокойно отвечает альфа.

— Эмир, прошу, он мой отец, и он министр, ты сделаешь больно моему родному человеку, так еще развяжешь войну против государства, — пытается образумить его Юнги.

— Никто не смеет тебя бить, — хмурится Эмир. — Я тебя не понимаю, почему ты спускаешь людям с рук такое, только потому что вы одной крови! Ты меня не знаешь, лисенок, я не прощаю людей, а ты просишь меня сжалиться и ставишь в неудобное положение, потому что отказывать тебе мне тяжело. Я сломал свой палец, потому что когда-то сломал твой. Я считаю, что заслужил, что должен был почувствовать боль, которую доставил тебе, и сделал это. Так и со всеми, кто посмеет к тебе прикоснуться. Я не делаю уступок себе, наказываю, так почему я должен прощать его?

— Ты психопат, — выпаливает ошарашенный омега ему в губы. — Я ведь пришел, вернулся к тебе, и ты ошибаешься, если думаешь, что я пошел на такое самопожертвование ради того, чтобы не пролилась кровь, — берет его за руку Юнги и внимательно смотрит в его глаза. — Я бы пришел, даже если бы весь мир вокруг меня умер. Я сам хотел вернуться. Я хочу быть с тобой.

Мир вокруг и правда умирает, ведь Юнги выбирает Эмира, но в глазах его альфы жизнь только просыпается, а значит, этот мир омеге никогда и не был нужен.

— Я никогда не любил никого так сильно, чтобы позволить ему разрушить меня, — обхватывает пальцами его подбородок Эмир, пристально смотрит в глаза. — Позволяю.

When the planets die that's when I come back to you

Юнги просыпается с прекрасным настроением и, лежа в постели, решает, что именно ему хочется на завтрак. Выигрывают панкейки с кленовым сиропом, но как бы парню ни хотелось есть, ему лень вставать. Он тянется за одинокой подушкой Эмира и, прижав ее к себе, вспоминает их ночные поездки, то, как Эмир нервничает, когда Юнги вылезает из люка, как сильно он напрягается, когда омега бежит вперед, отдаляется от него, как охрана альфы порой забывает о боссе, бегая за Юнги. Он думает о том, как Эмир несколько раз в день спрашивает, ел ли он, заботится о температуре в салоне автомобиля, как бросает все, если омеге что-то нужно, и чувствует, как его глаза слезятся. Это так странно тонуть в нежности от обычной, казалось бы, заботы, сдерживать слезы из-за мыслей о том, насколько ему не все равно. Что еще более странно — это то, что забота от близких — это минимум, который должны давать и получать все родные друг другу люди, но такое с Юнги впервые. То, как Эмир заботится о нем, поражает. Юнги никогда бы не подумал, что самый жестокий человек в мире может оказаться самым нежным с ним. Продолжая думать об альфе, Юнги снова засыпает. Теперь ему снится кошмар. Он видит, что Эмир стоит на кладбище и кладет на свежую могилу маки. Вокруг явно зима, снег крупными хлопьями ложится на землю, накрывает белой вуалью горящие алым огнем цветы. Маков столько, что они полностью закрывают надгробие, и из-за них Юнги не может разглядеть имя усопшего, как бы ни старался. Эмир его не видит, хотя омега стоит рядом, не слышит, хотя Юнги кричит и отчаянно пытается привлечь его внимание. Альфа просто стоит, как статуя, напротив могилы, утопающей в кроваво-красных цветах, и молча смотрит на надгробие. Его лицо покрыто морщинами, на висках пробивается седина, а во взгляде нет былого огня, который заражал, и об который омега обжигался. Юнги нагибается, смахивает с недавнего времени свои любимые цветы и в ужасе отшатывается назад. Вот почему Эмир его не видит и не слышит, потому что лежит под этими цветами сам Юнги. Омега просыпается в холодным поту, и, поняв, что это был просто сон, судорожно выдыхает.

Он крепче прижимает к себе подушку и надеется, что как обычно это и бывает, забудет свой сон. Даже такой кошмар не омрачит этот день, не испортит настроение омеги, который наконец-то разорвал все это время стягивающие его грудь ремни и осознал, что домой он не хочет — его дом Эмир. Всю ночь Эмир не выпускал его из объятий, словно боялся, что стоит разжать руки, омега растворится в воздухе. Юнги и сам от него отлипать не хотел. Они лежали на разворошенной постели, переплетали пальцы, любовались заглядывающей в обитель их любви луной и были счастливы. Юнги и сейчас счастлив, и знает, что его счастье будет длиться столько, сколько его альфа будет рядом. Все, что он искал, он нашел в одном человеке. Юнги любит Эмира. Он сказал это самому себе и будет повторять ему всю жизнь. Юнги никогда не забудет это болото отчаяния в глазах сидящего на ступеньках альфы, которое превратилось в бушующий океан новой жизни, стоило омеге заехать во двор. Любить надо так, чтобы одного взгляда было достаточно. Юнги не нужны от Эмира клятвы и три слова, повторяемые сутками, пока он смотрит на него — омега сомневаться не будет.

— До тебя я слонялся как неприкаянный, нигде не задерживался, а сейчас все мои дороги ведут к тебе, и я уверен, что ты будешь моим светом даже в самом непроглядном мраке, — целовал вчера его костяшки Эмир, топил в нечеловеческой нежности, обвивающей тугими нитями только забившееся для еще одного сердце.

Юнги поднимает ладонь к лицу, внимательно смотрит на свои костяшки, а потом подносит руку к губам и легонько касается места его поцелуев, будто бы так он снова почувствует его губы. Если и болеть, то только так. Только им. Юнги нравится в Эмире все — как он говорит, как смотрит, как медленно попивает свой коньяк, как стильно одевается. Омега любит лежать в постели после любовных утех и наблюдать за Эмиром, слушать его голос, пока он раздает новые поручения, ловить его взгляд на себе и все еще заливаться краской, когда этот взгляд начинает скользить ниже его лица. Он обожает его тело, его мощные руки, которые спокойно могут переломать его на два, а вместо этого доводят ласками до экстаза, его грудь, на которой ему спится слаще всего. Юнги любит быть с ним и надеется, что это продлится все отведенное им обоим время на земле. Он никогда не искал любовь, даже прописывая в голове образ своего будущего альфы, он больше думал о том, как сильно этот альфа будет любить его, и не задумывался о взаимности. Он был убежден, что добропорядочный альфа из хорошей семьи уже и есть любовь, а теперь сам смеется над своими мыслями. Любовь — это осознание, что место Юнги рядом с Эмиром, и догоняющая это мысль, что без него он сломается. Юнги не хочет ни ломать, ни ломаться, он хочет просто быть с ним, и отныне ставит себя и свои интересы выше всего.

Эмира сегодня не будет до вечера, Юнги без него изведется, но зато у него есть время устроить для него сюрприз. Он спрыгивает с постели и, охая, идет в ванную. Болит все, но омега повторил бы. Снова и снова. До самого конца. Любовь Эмира делает больно, но боль эта сладкая, та, за которой возвращаешься. Юнги приводит себя в порядок, завтракает панкейками, а потом просит шофера поехать с ним по магазинам. Омега гуляет в центре до пяти вечера, успевает купить все, что хотел, обедает в ресторане японской кухни, а на обратном пути даже заходит в магазин пластинок. Он видел у Эмира LP-проигрыватель. Юнги мечтал, что когда охота на его голову закончится и он вернется домой, он купит проигрыватель пластинок и соберет коллекцию любимых альбомов. Он покупает любимый альбом Cigarettes After Sex и предвкушает, как вечером будет слушать его с Эмиром.

Приехав домой, Юнги разбирает покупки, среди которых не только одежда и аксессуары, и, приняв душ, начинает готовиться к приезду альфы. Эмир постоянно делает ему подарки, балует вниманием, он даже переступил через себя и отправил его к отцу, и Юнги тоже хочет сделать ему приятное, показать, что он правда ему очень дорог. Омега купил подвязку на бедро в виде цепи, украшенной камнями, и красивое белье. Юнги уже понял, что Эмир боготворит его ноги и грудь, и решил сделать акцент на них. Он знает, что альфа приедет к десяти, опускает шампанское в ведерко в гостиной и идет собираться. Юнги кое-как застегивает подвязку на бедре, натягивает на себя черное кружевное белье, а сверху накидывает на плечи атласную рубашку. Он долго вертится перед зеркалом, любуется тем, как красиво переливается на бедре цепь, и, услышав рев брабуса со двора, убирает пакеты и коробочки и бежит вниз. Юнги запускает проигрыватель, нажимает кнопку записи камеры на камине рядом с диваном, четыре раза второпях меняет позу, но, так и не придумав более сексуальную, просто перекидывает ногу через ногу. С одной стороны, Юнги сильно смущается, что так вырядился и ждет альфу, даже боится реакции Эмира, вдруг это покажется ему смешным. С другой стороны, ему очень нравится чувствовать себя сексуальным и таким желанным, поэтому он предвкушает огонь в глазах альфы, который перекинется и на него. Юнги в пятый раз поправляет волосы и с нетерпением смотрит на дверь. И вот наконец-то она открывается, впускает внутрь того, кто кипятит его кровь. Эмир идет к нему медленными шагами, Юнги ежится, потому что на секунду зацикливается на мысли, что альфа, который пожирает его глазами — пахнет кровью, и его истинный запах она вытесняет. Эмир опасный, и пусть Юнги знает, что свою вторую сущность он оставляет за пределами их дома, ему все равно не по себе и совсем немного страшно. Секунда пролетает, Юнги эти мысли хоронит и делает глубокий вдох. Эмир пока глаза ниже его лица не опускает, на ходу скидывает с себя пиджак и, подойдя к омеге, замирает. Альфа медленно скользит взглядом вниз, задерживается на цепочке на молочном бедре, выглядывающим из-под рубашки, касается языком своих клыков и вновь возвращается к глазам. Юнги произведенным эффектом доволен, потому что Эмир смотрит, а омега в его глазах разгорающиеся костры видит.

— Они не настоящие, лисенок, — Эмир опускается на одно колено, просовывает покрытые чернильными узорами пальцы под цепь, поглаживает его бедро. Юнги следит за пальцем, который альфа сам себе сломал, чувствует, как табун мурашек пробегается вниз по позвоночнику.

— На тебе должны быть только бриллианты, — Эмир, нагнувшись, целует острое колено, скользит губами выше. — Я закажу тебе новую подвязку.

Юнги знает, что закажет — Эмир словами не бросается. От простых прикосновений омега возбуждается, но даже дышать боится, потому что не хочет, чтобы Эмир перестал его ласкать, оторвался от него хоть на секунду.

— Ты хочешь убить меня своей красотой, и на такую смерть я сам пойду, — теперь обе его ладони на бедрах омеги. — У меня изначально не было шансов, ведь твоя любовь умеет убивать, — он раздвигает его ноги, Юнги скользит ниже, опирается только на свои ладони. Омега следит за тем, как альфа оставляет нежные поцелуи на внутренней стороне бедер, как его ладонь поглаживает его ноги, и там, где она проходится, еще пару секунд горит ее след. Он легко обхватывает пальцами его щиколотку, целует в розовую пятку и резко дергает парня на себя.

— Скажи, чего ты хочешь? — опаляет горячим дыханием его промежность Эмир.

— Ничего, — Юнги чуть не ломает пальцы об обивку дивана из-за интимных ласк.

— Зачем тогда выглядишь так?

— Потому что хочу тебя, — выдыхает Юнги.

Эмир ответом доволен, он цепляется зубами за резинку кружевных трусиков и тянет их вниз.

Юнги скользит с ними вместе, зарывается пальцами в густые волосы Эмира, который устроился между его ног, и старается громко не стонать, потому что прямо сейчас альфа ласкает его языком. Юнги, который с момента его первого прикосновения находится на пределе, боится, что кончит так быстро, но отвлечься, когда в нем то язык, то пальцы альфы — не удается.

— Эмир, — выдыхает Юнги, пытаясь уйти от ласк.

— Хорошо, — понимает его сразу альфа и, поднявшись, закидывает его ноги на плечи. Эмир расстегивает брюки, оставляет поцелуй на цепочке, прикусывает ее вместе с горячо любимой плотью и пристраивается. Он трахает его как и всегда грубо, жестко, именно так, как любит сам, как любит Юнги. Минуты их единения всегда безумные, они даже будучи ближе некуда, все равно тянутся друг к другу, все пытаются урвать побольше, но никогда не насыщаются. Эмир целует его в пьянящие губы до сбившегося дыхания, не рассчитывает силы, на мгновенье теряет контроль, душит его, трахая, а потом, разжав пальцы, просит прощение губами. Юнги из-за сильных толчков никак не может стащить с него рубашку, его раздражает, что между ними одежда Эмира, но все равно не сдается. Эмир переворачивает его на живот, заставляет опираться на колени и, раздвинув его половинки, вновь входит. Никакой скромности или попыток контролировать свои стоны, Юнги даже имя свое забыл. Он только насаживается, громко просит не останавливаться, и вместе с очередным оргазмом, сотрясающим его тело, плачет от переизбытка эмоций.

— Я еще хочу на свидание, — Юнги лежит на голой груди Эмира и, обняв его всеми конечностями, ждет, когда он даст и ему затянуться косяком. — Поездка к тому вечному огню могла бы сойти за свидание, но тогда я хотел толкнуть тебя в него, — хихикает.

— У тебя будет миллион свиданий, обещаю, — протягивает ему косяк Эмир, омега заходится кашлем и, он сразу его забирает. — А она прочная, — кивает на подвязку альфа.

На Юнги после их бешеного секс-марафона ничего не осталось, а цепь все так же обвивает его бедро.

— Так почему Кристиан так грубо зашил твою рану? — поглаживает шрам на его боку омега.

— Это было в ночь нашего знакомства, он был сильно напуган, — усмехается Эмир. — Он спас мне жизнь тогда, а эстетическая сторона вопроса меня не интересовала.

— Он вроде хороший парень, — зевает Юнги. — А еще он красивый.

— Я говорил тебе, я ревнивый. Что несчастный Кристиан тебе сделал, что ты его так подставляешь? — шлепает его по заднице альфа.

— Нет, нет, — приподнимается на локтях Юнги и обеспокоено смотрит на мужчину. — Это просто констатация факта, прошу, не трогай его.

— Я подумаю, — цокает языком Эмир.

— И где будет следующее свидание? — снова удобно располагается на нем омега.

— Не в постели, хотя меня все устраивает, — смотрит прямо в глаза Эмир, не скрывает немого восхищения в глазах. — Как я без тебя жил? — спрашивает и сам задумывается. И правда, как, учитывая, что Эмир ничего до встречи с красноволосой лисой не помнит. Будто бы все эти годы ему не засчитывались, будто бы их вообще и не было.

Юнги только улыбается, тянется за поцелуем, а потом встает и, накинув на плечи рубашку, медленно танцуя под одну из любимых песен — Cry, идет к ведерку за шампанским. Следом он берет два бокала, камеру, снова взбирается на диван и, чокнувшись с альфой за вечную любовь, делает первый глоток.

— Ты хулиганишь, лисенок, — Эмир, изогнув бровь, следит за тем, как омега, усевшись между его ног, копается в камере.

— Я хотел запись, чтобы пересматривать, когда по тебе скучаю, — заявляет Юнги и убирает камеру.

— Так включай, посмотрим, — берет камеру альфа.

— Нет, не сейчас, — визжит омега и, взобравшись на него, пытается забрать камеру. — Пожалуйста, не смотри, я стесняюсь, — ноет.

— Хорошо, — Эмир убирает камеру. — Будем смотреть, когда ты перестанешь меня стесняться.

<b><center>***</center></b>

В пятницу за ужином Эмир говорит, что утром ему нужно уехать на два дня в Гонконг, и настроение Юнги сразу же портится. Альфа замечает, как парень перестает есть и на все вопросы отвечает короткими «да» или «нет».

— И почему ты надул свои очаровательные губки? — откладывает приборы Эмир и смотрит на омегу. Они сидят в любимом уже и для Юнги ресторане Филиппа, из колонок доносится ненавязчивая мелодия, а блюда, которые хозяин специально готовил для них — одно вкуснее другого.

— Потому что ты уезжаешь, — бурчит Юнги.

— Я же приеду в понедельник. А пока у тебя есть запись, которую ты так мне и не показываешь, — альфа подмигивает.

— Я все равно буду скучать, — честно говорит омега.

— Я знаю, — накрывает ладонью его руку Эмир. — В любом случае, это не повод, чтобы мой лисенок грустил, поэтому ты поедешь со мной.

— Правда? — загораются глаза омеги, и Эмир кивает.

— Только вставать нам в шесть утра, и вообще я не хотел тебя брать, потому что я буду постоянно в делах, а тебе будет скучно, — говорит альфа.

— Не будет! Я буду гулять, смотреть достопримечательности и ждать тебя, — заявляет Юнги. — Главное, что я буду с тобой.

Эмир, который не может остаться на ночь из-за встречи с партнером, приезжает в особняк к шести и, как и ожидалось, омега еще спит. Альфа с трудом будит засыпающего сидя парня и, отправив его в ванную, спускается вниз, сделать ему кофе. Юнги заходит на кухню через минут двадцать, он все еще полусонный, на ногах у него домашние валенки, притом разных цветов, а одет он в мятую футболку, в которой и спал.

— Ты все еще не готов, лисенок, — передает ему кружку альфа и ерошит его и так лохматые волосы.

— Я только встал! — капризничает омега. — Я ненавижу просыпаться рано.

— Ничего, я подожду, пока ты оденешься. Самолет мой, вот и он тоже подождет, — усмехается Эмир, который уже знает, что с утра Юнги лучше не провоцировать.

— Я так пойду, — отпив кофе, заявляет Юнги.

— Юнги, — скрещивает руки на груди альфа, и пусть омега знает, что по имени он его зовет очень редко, когда чем-то недоволен, он не сдается.

— Я хочу дальше спать, поэтому ты просто переложи меня в самолет и все, — ноет Юнги, уткнувшись лбом в его грудь.

— Хорошо, — обреченно вздыхает Эмир и, перекинув омегу через плечо, идет на выход.

Юнги спит всю дорогу до ангара, потом также сладко посапывает на уже знакомой ему кровати в частном самолете Эмира, тогда альфа его перенес тоже на руках. Эмир тем временем успевает решить уйму вопросов, проводит онлайн переговоры и, приказав накрыть поздний завтрак, собирается за омегой. Эмиру и вставать не приходится, потому что Юнги сам появляется в салоне и, подойдя к его креслу, взбирается на него.

— Как спала моя лиса? — целует его в макушку Эмир.

— Слаще некуда, — бурчит ему в плечо омега. — Круто быть омегой мафиози, можно в таком виде в другую страну заехать.

— Я не мафиози, — обхватывает ладонями его лицо Эмир и прислоняется лбом к его лбу.

— Ну да, ты глава церкви, — хихикает Юнги. — Если серьезно, то мне нравится так ходить — удобно. Чего я должен всегда при параде быть?

— Ты должен выглядеть так, как хочешь. Это главное.

— Я и на ужины буду так ходить, слишком кайфово, — говорит Юнги.

— Нет, не надо, я ревную, — хмурится Эмир. — Скольких же мне перестрелять придется, ведь на твои ноги все слюни пускать будут.

— Только из-за этого? — щурится Юнги. — Не потому что тебе стыдно появляться в обществе с омегой, который надел разные тапки?

— Только из-за этого.

— Кстати, мой кузен вернулся, — соскальзывает на соседнее сиденье Юнги и тянется за выпечкой. Он внезапно улыбается свежеиспеченному данишу и задумывается, что раньше вообще не ел углеводы, был одержим фигурой, тщательно выбирал одежду, из дома без макияжа не выходил, сам того не понимая, охотился на того самого идеального альфу и фактически не жил. С Эмиром он даже в помятой футболке чувствует себя самым красивым и уверен, что альфа полюбит каждый его килограмм, потому что с этим мужчиной ему комфортно. С Эмиром не нужно притворяться, играть роли и уже тем более стараться ему понравиться. Все, что Юнги надо — быть собой. От этих мыслей хочется его поцеловать, но сперва надо доесть хрустящий даниш.

— Я знаю, что он приехал, — Эмир наливает ему свеже заваренный кофе.

— Так и знал, что ты его знаешь.

— У вас с ним были хорошие отношения? — спрашивает альфа.

— Не особо, — пожимает плечами омега. — Мы редко виделись, и он, честно говоря, жутковатый. Я всегда держался от него подальше.

— Он тебя обижал? — мрачнеет Эмир.

— Нет, просто есть в нем нечто, что всегда меня отталкивало. Мне кажется, он злой, — вздыхает Юнги. — Давай лучше обо мне, точнее, о том, что я хочу вернуться к учебе, и вообще к нормальной жизни, которой был лишен из-за тебя, кстати, — легонько бьет альфу локтем в бок.

— Без проблем, я все устрою, — ловит его руку Эмир и целует.

— Даже не верится, что я буду жить без страха, что какой-то альфа-психопат хочет моей смерти, — закатывает глаза Юнги.

— Потому что ты свой страх поработил, — усмехается Эмир.

— Ты, наверное, меня не поймешь, но я хочу, чтобы ты знал, что я впервые чувствую себя по-настоящему свободным, — прикусывает губу Юнги. — Даже если мы будем обречены с тобой на жизнь в четырех стенах, я буду свободным, потому что она у меня внутри, и проснулась она только из-за тебя.

Эмир ничего не говорит, просто притягивает его к себе и целует в лоб.

Сразу после прилета Юнги заселяется в президентский люкс, который занимает весь последний этаж роскошного отеля, а Эмир отправляется заключать сделку. Юнги не видит Эмира до самого вечера, но альфа ему даже на расстоянии скучать не дает. С омегой обходятся как с королем, выполняют любые желания и везде сопровождают. Юнги льстит такое внимание, и пусть он знает, что это все из-за того, что он омега Эмира Си. Куда бы он ни пошел, его встречают в поклоне, с ним передвигается охрана из шести человек, для его транспорта открывают все дороги. Юнги много гуляет по проспекту Цим Ша Цуй, делает шоппинг, вкусно ест, а еще надеется уговорить Эмира посетить с ним завтра пик Виктории. Омега наслаждается прогулкой и в номер возвращается с сумерками, и сразу ложится отдохнуть. Эмир периодически звонил, спрашивал, в порядке ли он, и обещал приехать к вечеру. Юнги решает немного поспать до приезда альфы, потому что ночь на сон он тратить не собирается. Омега просыпается в полночь из-за нежных поцелуев, еще даже не открыв глаза, обнимает альфу и жалуется, что тот так надолго его бросил. Эмир ложиться не собирается, более того, он уже принял душ, переоделся и заявил, что планирует показать Юнги ночную жизнь. Омега сразу спрыгивает с постели и уносится во вторую комнату номера, где прямо на полу собраны пакеты с его покупками. Юнги собирается, а Чонгук разговаривает по телефону, периодически шлепает по голой заднице пробегающего мимо и снова недовольного выбором образа омегу.

— Лисенок, что бы ты ни выбрал, ты все равно самый красивый, — опускается в кресло уставший его ждать альфа, но Юнги кричит из ванной, что пока он сам себе не понравится, они никуда не пойдут.

Эмир обреченно вздыхает и, налив себе коньяка, идет на террасу. Под ногами альфы один из самых развитых городов мира, которой отныне тоже будет пополнять его счета, ведь он заключил сегодня отличную сделку, праздновать которую хочет только с одним человеком. Эмиру и правда интересно, что подумал бы Юнги, если бы мог посмотреть на себя его глазами. Альфа ведь не лгал, не важно, во что одет Юнги и есть ли у него макияж — он самый красивый омега в мире, и Эмир порой дышать рядом с ним забывает. Юнги прекрасен всегда, и чтобы увидеть эту красоту ей никакие декорации не нужны.

— Я готов, — кричит из номера омега, и Эмир, опустив стакан на столик, возвращается внутрь.

— Ты готов терзать мое сердце, я это понял, — скользит взглядом по облаченному в черные кожаные брюки и футболку сеточку, в которую вшиты мелкие стразы, альфа. В ушах омеги длинные серьги, он накрашен ярче обычного.

— Думаю, мы можем опоздать, — альфа наступает, заставляя Юнги пятится назад к кровати, и начинает расстегивать свою рубашку.

— Нет, господин Си, я потратил час на сборы, — выставляет вперед руки Юнги, — так что, будьте добры, ведите меня гулять.

— Потом отыграюсь, — берет его за руку Эмир, и пара покидает номер.

Юнги любуется огнями ночного города, заставляет Эмира заехать на ночной рынок, чтобы попробовать уличную еду, и с таким восторгом делится эмоциями, что альфа решает посмотреть с ним весь мир. Юнги будто бы ребенок, который удивляется и радуется почти всему. Его глаза горят всю эту поездку, и Эмир не может перестать им любоваться. Юнги и правда ребенок, который толком ничего еще не видел. Большую часть жизни он был послушным сыном министра, а последние годы провел, прячась от Эмира. Юнги только учится по-настоящему жить и поэтому каждый новый день для него — новое открытие. Юнги, который раньше думал, что по ночным клубам ходят только глупые омеги, которых не интересует их репутация, сам с танцпола не сходит. Он прыгает под музыку, периодически бегает к их столику, чтобы смочить горло очередным вкусным алкогольным коктейлем, и вновь возвращается танцевать. Эмир общается с партнерами, пьет, но глаз с омеги не сводит. В какой-то момент, устав слушать о проблемах из-за новых таможенных правил, он подходит к перилам и, облокотившись, закуривает. Юнги сразу замечает альфу, посылает ему снизу воздушный поцелуй и нарочно меняет движения на более томные и эротичные. Он под музыку крутит бедрами, зрительный контакт не прерывает, будто бы танцует с Эмиром. К Эмиру подходит давний знакомый, отвечающий за китайский рынок, бросает на танцующего внизу омегу мимолетный взгляд и поворачивается к альфе:

— Значит, это правда, а я не понимал, почему статистика наказанных упала, почему кровью не пахнет.

— Хочешь, подниму ее, пролив твою? — кривит губы в улыбке Эмир.

— Ничего личного, ты знаешь, я всегда за тебя, но омеги… — цокает языком. — Не потеряй голову, — хлопает его по плечу и возвращается к столику.

Эмир возвращает взгляд Юнги, который сразу чувствует перемену в настроении альфы. Эмир правда немного отошел от дел, точнее, от того, что касалось решения кризисных ситуаций. Он не устраивает демонстраций силы, не зацикливается на посланиях. Он это и сам знает. Как и то, что Юнги пробуждает в нем старые чувства, которые он похоронил с папой. Если это заметили и другие, то надо срочно исправляться. Эмир подзывает Юнги пальцем, и омега, не прекращая танцевать, поднимается наверх, чтобы оказаться вжатым в перила, пока альфа жадно его целует.

— Не устал? Можем продолжить в номере? — прикусывает его ухо Эмир.

— Устал от людей, — обнимает его Юнги, — продолжим вдвоем.

— А еще для меня станцуешь?

— Я для тебя разденусь, — подмигивает ему Юнги.

— Развратная лиса.

— А я ведь таким не был, ты меня портишь, — хмурится омега, который когда-то даже мимо таких злачных мест проходить не осмеливался.

— Или помогаю жить по-настоящему.

И тут Эмир прав. Юнги только и делал, что соответствовал образу идеального омеги из высшего общества, не давал себе отступиться, тщательно выбирал свое окружение, но оказалось, что сам он идеальным никогда и не был. Оказалось, что идеальность не должна быть целью, что нравиться всем и оправдывать ожидания — это вообще не то, что всегда было нужно Юнги. Все, что ему нужно — стоит рядом, смотрит с любовью, крепко держит за руку и ничего не требует взамен. Ничего, кроме того, что Юнги сам добровольно вложил в его руки.

Юнги ведет в сторону, он, цепляясь за Эмира, доходит до автомобиля, в котором он чуть ему не отдается, потому что омега лезет ему в брюки, и если бы не шофер, объявивший, что они прибыли, он бы своего добился. Они влетают в номер, целуясь, Эмир раздевает его прямо в коридоре. Юнги, которого альфа отпустил на секунду, чтобы снять свою рубашку, заваливается на бок и сшибает столик, Эмир ловит его на лету и укладывает в кровать для безопасности. Юнги не в состоянии двигаться, но секса хочется до одури, поэтому он приглашающе раздвигает ноги, остальное Эмир делает сам. Юнги мутит от люстр на потолке, точнее, от того, как они качаются туда-сюда. Он весь мокрый, дышит тяжело, вырубается в процессе, но с члена не слезает. Сам поворачивается на живот, выпячивает попку и, обняв обеими руками подушечку под собой, требует продолжения. Выдохшись после дикого секса, они лежат на помятых простынях, Эмир рассыпает дорожки на его животе, а Юнги пытается ему помешать.

— Это же яд, бросай, прошу, — обхватывает ладонями его лицо омега, и Эмир мрачнеет.

— Думаешь, я этого не знаю? — серьезно спрашивает альфа. — Но мне это нравится, и я не хочу, чтобы мы это обсуждали.

— Бросай, потому что если ты умрешь раньше меня, я покончу с собой, — Юнги смотрит прямо в глаза, совсем не шутит.

Лицо Эмира каменеет, он пару секунд не моргая смотрит на омегу, словно представляет то, как Юнги реализует угрозу, и не замечает, как сильно сжимает руку омеги.

— Ты никогда не умрешь, ни при моей жизни, ни после меня. Никакого порошка больше не будет, — серьезно говорит альфа. — Мне легче завязать, чем допустить мысль, что ты умрешь, — целует его в живот и убирает салфетками дорожки.

В четыре утра они заказывают в номер еду и по настоянию Юнги огромный шоколадной торт, который, к слову, омега почти не ест.

<b><center>***</center></b>

— Когда ты приехал? — сонно спрашивает только проснувшийся Чимин и, присев на кровати, трет глаза.

— Недавно, даже успел душ принять, — Намджун опускается рядом и прижимает к себе сразу прильнувшего омегу. — Я безумно сильно скучал, — покрывает хаотичными поцелуями лицо парня альфа.

— Прости меня за ту истерику, — бурчит ему в горло Чимин. — Я не умею делиться и задыхаюсь от мысли, что у меня нет выбора. Что я так и буду всю жизнь получать тебя по часам.

— Ты мое счастье и всегда будешь моим, остальное не важно, — обхватывает ладонями его лицо Намджун.

— Даже то, что ты будешь женат на нем, а я буду выпрашивать твое внимание и прятаться от любопытных глаз? — с горечью спрашивает Чимин.

— Я же просил тебя быть терпеливее, — поглаживает его щеку Намджун. — Все у нас будет хорошо. Я разведусь с ним и мы заживем по-новому.

— Я слышу это столько месяцев, и в итоге ты все равно пробираешься ко мне под покровом ночи, — отстраняется Чимин.

— Ты же понимаешь, что я не просто альфа, а президент страны, у меня есть ответственность, и я не могу сделать все быстро, — устало говорит Намджун, Чимин ничего не отвечает. Омега сидит на кровати, прижав колени к груди, и смотрит бесцветным взглядом на скомканное одеяло перед собой. Чимин и не ждал другого ответа, он уже привык к этому словно уже заученному Намджуном шаблону. И дальше все тоже по шаблону: он вновь целует его, шепчет, что любит, Чимин оттаивает, обнимает в ответ. Намджун стаскивает с уже расслабленного омеги белье, переворачивает его на живот и слушает сладкие стоны, срывающиеся с губ Чимина с каждым толчком.

Секс с Намджуном умопомрачительный, чаще нежный, не такой как с Кристианом, грубый, полный обиды одного и боли второго, переходящей в злость, с которой они терзают тела друг друга. И именно последнее нужно сейчас снова слушающему пустые обещания Чимину. Он не хочет этой нежности, «люблю» через прикосновения, обещаний, что все будет хорошо. Он хочет боли, его ногтей, впивающихся в кожу, его зубов на своем горле, хочет, чтобы он терзал его тело так же, как и терзает его душу. Может, физическая боль заглушит моральную хотя бы на время. Разморенный ласками омега лежит обнаженным на спине, наблюдает из-под полуспущенных ресниц за вышедшим из душа альфой, вокруг бедер которого обмотано полотенце.

— У меня для тебя кое-что есть, — Намджун идет за своим пиджаком, а когда возвращается, у него в руках бархатная коробочка.

— Что это? — загораются глаза Чимина, который сразу подползает к изножью кровати.

— Такого нет ни у кого в мире, ты точно не встретишь, — открывает коробочку Намджун, и омега с восторгом смотрит на переливающееся колье в его руках.

— Его и купить нельзя? — прищурившись, спрашивает омега, пока Намджун застегивает колье на нем.

— Это специальный заказ — единственный в своем роде, — заверяет его Намджун и любуется тем, как оно красиво подходит его драгоценному мальчику.

<b> <center>***</center></b>

— Не люблю я кофе, пытаюсь полюбить, но не получается. Я все же больше по сокам, — отодвигает чашку с кофе Юнги и смотрит на сидящего напротив Чимина. Юнги вместе с Эмиром вернулся в страну вчера вечером и сегодня решил встретиться с омегой, которому привез подарок. Юнги не хочет общаться с кем-то из своего старого круга, да и сомневается, что его кто-то поймет, а с Чимином ему комфортнее. Они завтракают в уютной кафешке, Юнги рассказывает другу про поездку, а Чимин внимательно слушает и требует малейшие детали.

— Ты еще не нашел свой кофе. Все, кому не нравится кофе, просто не нашли свой любимый, — заверяет его Чимин. — Кофе невозможно не любить.

— Как твоя большая шишка? — меняет тему Юнги.

— Хорошо, всю ночь со мной был, — загораются глаза Чимина, — а я снова скучаю, — грустнеет.

— Почему бы вам не съехаться тогда? — спрашивает омега.

— Он женат, — пытается улыбнуться Чимин, но не получается.

— Вот как, — теряется Юнги. — Прости, я и не знал. Не обижайся, но мне просто интересно, как ты можешь встречаться с женатым мужчиной?

— Как ты можешь встречаться с главным головорезом страны? — парирует Чимин.

— Я же сказал, что не хочу тебя обидеть, мне просто интересно, — хмурится Юнги.

— Ты неправильно задал вопрос, — поднимает на него глаза, полные печали, Чимин. — Тебе надо спросить, как я умудрился полюбить женатого, а не как я с ним встречаюсь.

— Ты его любишь, — выдыхает Юнги. — Ты говорил, любовь — понятие эфемерное, что она после себя ничего не оставляет.

— Я много чего говорил и говорю, это не значит, что я следую своим словам, — отодвигает чашку Чимин. — Да, я люблю его, и да, я знаю, что не стоило бы. Но не будем сейчас об этом, расскажи, как у тебя дела с Эмиром.

— Хорошо, — улыбается Юнги, решив, что обязательно вернется к теме об альфе Чимина, а пока давить не будет, потому что видит, что омега не хочет об этом говорить. — Есть все еще расхождения по некоторым вопросам, но в целом мне хорошо с ним.

— А он? Как он к тебе относится? Как себя ведет? — тараторит Чимин. — Прости, но мне даже представить сложно влюбленного Эмира и поэтому дико интересно.

— Мне правда с ним очень хорошо, — честно говорит Юнги. — Он заботливый и чуткий, он всегда рядом, даже если он за несколько километров, я все равно чувствую его присутствие. Иногда, когда я вспоминаю начало наших отношений, мне даже сложно поверить в то, что это тот же самый человек. Эмир, которого я знал тогда, пугал меня до тошноты, а этот делает меня счастливым. Он мой дом. Он моя семья.

— Поразительно, — выдыхает Чимин, — омега, который полюбил повелителя смерти. Что поразительней — это то, что повелитель смерти полюбил тебя. Ты не знаешь, но Эмир никогда никого не любил, он даже сострадание чувствовать не умеет. Свет в нем включается только когда речь касается детей.

— Ты ведь давно его знаешь, — поддается вперед Юнги, — может, ты расскажешь, что случилось с его семьей?

— Про семью ничего не знаю, это может знать только Нам… — осекается Чимин.

— А папу Демиана ты знал?

— Лично знаком не был, — Чимин грустно улыбается. — Ви был очень красивый, но влюбчивый и эмоциональный. Мне кажется, я все больше становлюсь похожим на него. Будь осторожен, не отдавайся чувствам, за это платить очень дорого, посмотри на меня.

После завтрака Юнги уезжает заниматься документами, а Чимин переходит дорогу и, присев на скамейке, набирает сообщение Кристиану:

— Не хочешь за мной приехать?

— Нет. Я занят. Если тебя нужно подвезти, я пришлю парней.

— Да, нужно подвезти, — набирает в ответ Чимин и долго смотрит в экран мобильного. На самом деле ему просто хотелось увидеть альфу, может даже немного побыть с ним. После диалога с Юнги в омеге рядом с вечной тревогой поселилась еще и грусть, и только Кристиан может хоть и на время прогнать их обеих. Ему для этого просто нужно обнять своими сильными руками Чимина, но альфа пришлет автомобиль, и обнимать сегодня Чимин будет сам себя.

Кристиан сидит на капоте порше панамеры и выпуская в воздух дым, следит за тем, как его парни управляют погрузкой автомобилей на судно. Эмир сегодня высылает новую партию товара, который находится в автомобилях, а в один из них Кристиан даже уложил особый подарок для их непослушного партнера — тело его юриста. Кристиан курит и даже запах никотина не убирает забившийся в ноздри запах крови. Легче было бы пристрелить мерзавца, но Кристиан был слишком взбешен и в итоге пырнул его ножом, и его грязная кровь въелась под кожу. Альфа усмехается про себя, вспомнив, что в прошлой жизни был хирургом, а в этой так неаккуратно работает с ножом. Кристиан бы с удовольствием сорвался к Чимину, забил бы на все и провел с омегой весь день, но он цепной пес Эмира, а не Чимина, и бегать по его первому зову не собирается. В последнее время слишком тяжело, Кристиан быстро выходит из себя, стоит омеге упомянуть Намджуна, нарочно нюхает его и боится сорваться. Кристиану кажется, что порой Чимин нарочно его провоцирует, проверяет реакцию, и он надеется, что это не так, потому что пусть Чимин не любит его, с этим он смирился, но если он осознанно делает ему больно — альфа его не простит. Кристиан заканчивает дела в порту, уезжает в офис к Эмиру за новыми поручениями, а утро встречает в постели с омегой, который забыл представиться, но заявил, что он в тройке претендентов на первое место в конкурсе красоты страны. Кристиан лично убедился в этом, пока омега дефилировал в чем мать родила по его номеру, и согласен дать ему второе место. Первое всегда будет у Чимина.

<b><center>***</center></b>

— Почему ты так сильно любишь детей? — спрашивает Юнги, который принес работающему в своем кабинете в особняке Эмиру кофе.

— С чего так внезапно? — усмехается Эмир и захлопывает крышку ноутбука.

— Мне Чимин сказал, а потом Кристиан в тот день сказал, что ты пошел наказывать кого-то, кто детей обидел, — бурчит омега.

— Я просто забочусь о них, — массирует лоб альфа, — потому что когда я был ребенком, обо мне никто не заботился.

— Ты милый, — улыбается омега. — А почему детей обидели?

— Я какой угодно, но точно не милый, — поднимается на ноги Эмир. — В одном из бедных кварталов начали толкать наркотики всем подряд. И детям в том числе. Мне и пришлось лично разбираться, потому что товар был мой.

— Какой ужас, — грустнеет Юнги. — Что за мрази такие? Как можно продавать детям наркотики? Я бы лично им в лицо плюнул.

— Могу отвезти тебя за город, плюнешь на их могилы, — останавливается напротив Эмир, и морщинка на лбу Юнги разглаживается.

— Думаешь, я чудовище, раз меня не расстраивает то, что ты их убил? — тянется к нему омега, и Эмир сразу поднимает его на руки.

— Не думаю, — целует его в нос альфа. — Хочешь поехать со мной к тем, кто под моей опекой? Я все равно туда вечером собирался.

— Очень хочу! — обвивает руками его шею омега.

После обеда Юнги под чутким руководством Эмира пытается заново знакомиться с Джасом, дремлет на диване, пока альфа решает свои дела, и с нетерпением ждет вечера.

Юнги счастлив, что Эмир взял его с собой, что вообще делится с ним своей работой и интересами, поэтому нетерпеливо смотрит в окно, все ждет, когда автомобиль заедет на названный альфой квартал. Эмир сидит рядом, но он постоянно на телефоне, и омега ему не мешает, развлекает себя тем, что любуется городом. Они приезжают в один из самых бедных кварталов города, который Юнги четко помнит в списке тех, куда он в своей прошлой жизни никогда бы не сунулся. Автомобиль паркуется у осевшего тротуара, и теперь Юнги понимает, почему до того, как выехать, в автомобиль охраны грузили коробки. Автомобили сразу окружает детвора, и охрана раздает подбежавшим детям пакеты со сладостями из этих самых коробок. Эмир вместе с Юнги покидают автомобиль, и пока альфа общается с вышедшими к нему омегами и альфами, Юнги в окружении телохранителей помогает детям раскрывать пакетики. Передав очередной пакетик, омега задерживает взгляд на Эмире, любуется тем, как он общается с делящимися с ним своими заботами людьми, и кажется, снова влюбляется. Эмир чувствует направленный на него взгляд, полный любви, и, повернувшись в его сторону, легонько улыбается. Через час они едут обратно в особняк, и всю дорогу Юнги полулежит в салоне, прислонившись головой к его плечу, а альфа не отпускает его руку.

— Не знаю, что ты там обменял, заложил, продал, но твоя душа на месте. Твое сердце тоже, — тихо говорит омега.

— Насчет первого сомневаюсь, — усмехается Эмир, — но мое сердце здесь, — кладет руку на грудь омеги и легонько сжимает. — Обещай никогда его у меня не забирать, — целует его в макушку альфа, а Юнги кажется, что в нем десяток звезд одновременно взрываются.

<b><center>***</center></b>

Эмир только закончил переговоры в любимом ресторане, отправил Кристиана отдыхать, а сам допивает вино и следит через стекло за тем, как Филипп делает заготовки на завтра. Эмир представляет, как поедет домой, где его встретит любимая лиса, и до самого утра в его объятиях его не будут беспокоить мысли о бизнесе или проблемы с поставщиками. Эмир собирается вставать, когда к нему подходит телохранитель и, нагнувшись, докладывает о госте. Эмир кивает и со зловещей ухмылкой смотрит на дверь, в которую входит Чон Хосок.

— Сколько лет, сколько зим, — громко заявляет Тигр и, стянув с плеч легкий бежевый пиджак, опускается на стул напротив.

— Решил родину навестить или по мне соскучился? — Эмир кивает официанту, и тот наливает вина гостю.

— По тебе соскучился, — делает глоток альфа. — Вкус у тебя потрясающий, вино невероятное. Кстати, о вкусе, как там мой братец поживает?

— Замечательно, я хорошо о нем забочусь, — откидывается назад Эмир, постукивает пальцами по столу.

— Я как его кузен имею право поинтересоваться его состоянием, — пристально смотрит на него Хосок. Со стороны может показаться, что двое альф мирно беседуют, попивают хорошее вино, но на самом деле воздух между ними наэлектризован до предела, и нужна малейшая вспышка, чтобы эта смесь ненависти и ярости взорвалась и сравняла с землей все вокруг.

— Я с удовольствием отвечу на твои вопросы о его благополучии и заверяю тебя, что со мной он в полной безопасности, — спокойно говорит Эмир.

— Не надоело подбирать за мной? — выгибает бровь Хосок, в этом сгустке ненависти между ними уже видны искры. — Сперва Ви, теперь Юнги.

— Омеги, по-твоему, вещи? — разминает шею Эмир.

— Я же прав, я трахал Ви, потом он перебежал к тебе…

— Слушай сюда, — приподнявшись, за ворот тянет его на себя Эмир, Хосок напрягается, но знак своим засуетившимся телохранителям не делает. — Мы с тобой воевали из-за поставщиков, из-за сферы влияния, и ты нехило получил от меня, а теперь представь, что с тобой будет, если ты захочешь воевать со мной из-за Юнги, — рычит ему в лицо альфа. — Я тебя сожгу и пепел развею, поэтому убери когти и исчезни с моей территории.

— Я еще и не начал ничего, — сбрасывает с себя его руки Хосок и поправляет воротник. — Мы еще посмотрим, кому и куда придется убраться. Не обрюхатил его еще?

— Хочешь быть дядей? — обходит столик собравшийся уходить Эмир. — Не меньше, чем я хочу быть отцом его ребенка. Поэтому не сомневайся, что никто между нами не встанет.

— Только он сам может, — усмехается ему вслед Хосок и остается допить бутылку и правда замечательного вина.

<b><center>***</center></b>

— Он очень добрый и хороший, а ты ведешь себя некрасиво, — Эмир помогает Дэмиану надеть обувь, а потом, взяв его под руку, ведет в беседку во двор, где маленького альфу ждет учитель, готовящий его к школе.

— Пусть он не приходит, — спотыкаясь, бурчит ребенок.

— Не расстраивай отца, прошу, — садится на корточки напротив него Эмир. — Почему он тебе не нравится?

— Мой папа красивее, — дует губы мальчик.

— Я бы поспорил, — усмехается Эмир. — Пойми, Юнги не хочет быть твоим папой, он хочет быть твоим другом.

— Мне не нужны друзья, — не отступает Дэмиан. — Папа приедет, и мы будем дружить только с ним.

— Малыш, соблюдай минимальные правила приличия, — серьезно просит альфа. — Я тебя люблю, но и его я тоже люблю, поэтому вам придется подружиться. Упертый ты карапуз.

— И у меня будет братик? — поджав губы, спрашивает готовящийся разреветься мальчик.

— Было бы замечательно, но не думаю, что это возможно, — с грустью отвечает Эмир.

— Вы не хотите покупать мне братика? — не скрывает радость ребенок.

— Не хотим, — отвечает Эмир и, сдав его учителю, отправляется в особняк.

<b><center>***</center></b>

— Куда ходил? — отложив книгу, взбирается на присевшего рядом на диван Эмира Юнги.

— Был у Дэмиана, — целует его Эмир и удобнее усаживает на своих коленях.

— Как он?

— Хорошо, но тебя по-прежнему не любит, — усмехается альфа.

— Насильно мил не будешь, хотя… — скептически осматривает мужчину Юнги.

— Смешной ты у меня крошечка, — щелкает его по носу альфа, а потом терпеливо смотрит с омегой какой-то занудный фильм про корабли. Юнги убежден, что их отношения построены только на сексе и еде, и собирается их расширить. Эмир совсем немного жалуется, предлагает омеге подарить ему любой корабль, лишь бы они перестали тратить время на кино.

— Я знаю, что ты супер богат, но меня ты не подкупишь, — щипает его Юнги, и альфа обреченно вздыхает.

После фильма они занимаются любовью, а потом долго лежат в объятиях друг друга, и хотя оба безумно голодны, ленятся заказать еду. В третьем часу ночи Юнги сдается, отправляется на кухню делать сэндвичи, а Эмир сидит рядом и терпеливо ждет, когда омега наестся, чтобы забрать его в спальню и поспать хотя бы два часа, уткнувшись лицом в его живот вместо подушки. Забрать в спальню не получается, потому что вышедший в сад за курящим альфой Юнги, завернувшись в плед, устраивается на лежаке и просит Эмира присоединится. Рассвет они встречают в саду, завернутые в плед, Юнги сладко спит, а Эмир слушает пение птиц и обдумывает все сегодняшние дела и встречи. Эмир поднимает омегу в спальню, а потом, так и не выспавшись, уезжает на работу. Головная боль не дает ни на чем сконцентрироваться, обезболивающие не помогают, поэтому после очередного собрания Эмир высылает Кристиана на встречу одного, а сам, устроившись на диване в кабинете, решает вздремнуть. Часовой дневной сон помогает, альфа просыпается бодрым и будто бы заново родившимся. В обед звонит Юнги, который просит пожелать ему удачи для встречи с представителем университета. Эмир просит его не переживать и обещает, что у него все получится. Альфа просит себе кофе и, вызвав своего юриста, возвращается к делам. Через полтора часа Эмир снова видит «Моя лиса» на телефоне, и с улыбкой подносит трубку к уху.

— Все, я у тебя студент! — заявляет счастливый омега.

— Поздравляю, — с улыбкой говорит альфа.

— Признай, что ты его напугал, — уже тише говорит Юнги.

— Неправда, я просто сказал, что мой омега хочет восстановиться, — усмехается Эмир.

— Он страшно потел, три раза за салфетками тянулся, ты страшный человек, Эмир, — бурчит Юнги.

— Произнеси мое имя еще раз, а то ты только стонешь его, — просит альфа.

— Перестань, я смущаюсь!

— Пожалуйста, — настаивает мужчина.

— Эмир.

— Вечером отвезу тебя куда захочешь, — с нежностью говорит альфа.

— Сам приди, мне хватит.

— Люблю тебя, моя рыжая лиса.

— Все, пока, — Юнги вешает трубку и долго не может стереть глупую улыбку с лица. Юнги решает, что у него реальные проблемы с головой, потому что ему внезапно хочется записать на телефон «люблю тебя» от Эмира и слушать весь день. Он допивает латте и уже собирается выходить к шоферу, как в кофейню входит Хосок.

— Привет, мое солнце, — альфа сразу идет к нему и нагибается поцеловать в щеку, но Юнги отворачивается. — Твой цепной пес меня к тебе не пускал, — без разрешения опускается в кресло напротив Хосок, — но я сказал ему, что тебя может обидеть то, что он не разрешает тебе видеться с любимым кузеном. Шучу, я просто нарушил его запрет.

— Он мой альфа, а не пес, — цедит сквозь зубы Юнги. — Зачем тебе видеться со мной? Я вот желанием не горю.

— А напрасно, — качает головой Хосок. — Ты теряешь свои корни, отдаляешься от семьи. Ты хоть знаешь, в каком положении сейчас твой отец? Так вот, он банкрот. У вас не осталось ничего, мой дорогой братец, и даже ваш дом заложен и уйдет государству. А ты распиваешь тут кофе, чашка которого стоит двенадцать баксов, и радуешься жизни.

— У меня нет причин страдать, — пожимает плечами Юнги. — Я эти деньги не растрачивал, более того, понятия не имею, что отец творил, будучи на должности. В любом случае, с голоду мы не умрем, ты не беспокойся, мой отец на улице не останется.

— Ты не пошел в папу, ты эгоист, — цокает языком альфа и, откинувшись назад, рассматривает парня. Юнги от его взгляда не по себе.

— Зачем пришел? Мы никогда особо не общались, и сейчас у нас тем нет, — начинает собирать со стола свои принадлежности Юнги.

— Я хочу тебя оберегать и защищать, — следит за готовящимся уходить парнем Хосок.

— Поверь, обо мне есть кому позаботиться, — злорадствует Юнги. — И я сам тоже давно уже не тот, кто боялся своей тени. А еще я не помню, чтобы ты искал меня после похищения или мстил за смерть Авеля.

— Просчитал, согласен, но теперь я здесь и я с тобой, — кладет руку на его ладонь Хосок, Юнги сразу ее дергает, но альфа вцепляется железной хваткой, не отпускает.

— Ты делаешь мне больно, — шипит Юнги.

— Я просто надеюсь, что ты осознаешь, что творишь, — отпускает его руку и поднимается на ноги альфа, готовясь уходить. — За такое на кострах сжигают.

— О чем ты? — мечтает больше никогда не видеть Чон Хосока Юнги.

— О том, что ты настолько морально извращен, что спишь с собственным братом, — на дне глаз альфы вспыхивают опасные огни.

— Что ты несешь? — нахмурившись, смотрит на него омега. — Что за бред родил твой больной мозг?

— Эмир твой родной брат, мой дорогой, — протягивает руку к отшатнувшемуся парню Хосок. — Хотя, ты волен мне не верить, но поговори с ним, уверен, если у вас такая неземная любовь, он тебе не солжет. Хотя, прости, он ведь только и делает, что лжет, — наступает альфа, Юнги не знает, за что зацепиться, лишь бы не свалиться замертво под его ноги. — Он ведь все знает, всегда знал, поэтому и хотел твоей крови, хотел отомстить за своего шлюховатого папочку. Он знал, что вы одной крови, и все равно трахал тебя, но это же Эмир Си, для него нет ничего святого. А ты, мой дорогой братец, идиот.

— Это не правда, — еле выдавливает из себя Юнги, потому что язык ему не подчиняется. — Это не может быть правдой.

— Прости, что расстроил, но я правда забочусь о тебе, — поглаживает его по плечу альфа. — Поговори с ним, и перестанешь называть меня лжецом, — Хосок выходит за дверь, а Юнги вновь падает в кресло, потому что прямо сейчас у него под ногами плиты расходятся.

<b>
<center>***</center></b>

Хосок, напевая заевшую мелодию, проходит в особняк дяди и, плюхнувшись на диван, просит его налить себе вина.

— Будем праздновать, старик, скоро твой сынок вернется, — с ухмылкой берет протянутый ему бокал альфа.

— О чем ты? — нахмурившись, смотрит на него Исом. — Что ты сделал?

— Сказал ему правду, — отпив вина, поднимается на ноги альфа. — Сказал ему то, что ты собирался унести в могилу, дрожа за свое кресло, — наступает на него альфа. — Но, учитывая, что ты кресло и так фактически потерял, более того, потерял и имя, и капитал, я сделал тебе подарок. Твой сыночек скоро вернется, и семья воссоединится. А теперь прошу меня извинить, я должен продолжать творить добро, — хлопает оцепеневшего мужчину по плечу альфа и идет на выход.

— Откуда ты узнал? — кричит ему вслед все еще шокированный Исом.

— Дядя сам мне все рассказал, — отвечает альфа. — Зови мозгоправа, когда мой нежнейший кузен вернется, его психику нужно будет подлечить. Бедный Юнни, ты бы видел его лицо, когда я сказал ему, что он спит с собственным братом. Но не переживай, я буду рядом и помогу ему всем, чем смогу, — скалится Хосок и покидает особняк.

— Он не все тебе рассказал, — опираясь о спинку, опускается на диван побледневший Исом. — У Юнги никогда не было второго брата, потому что у меня только два сына, — с грустью улыбается альфа.

Просидев пару минут, Исом идет в свой кабинет и запирает дверь изнутри. Он набирает известную только ему комбинацию на сейфе и, открыв его, тянется к пожелтевшей старой папке на дне. Исом снова наливает себе коньяк, а потом, опустившись в кресло, открывает папку и достает из нее помятое письмо.

«Я назвал его Чонгук. Он весил три килограмма, и кажется, он не совсем рад, что родился. Все время плачет. У него твои глаза. Жду, когда ты приедешь познакомиться с сыном».

Исом убирает письмо в папку, берет второе, из которого падает выцветшая фотография, на которой изображен сидящий в кресле годовалый малыш. Сзади фотографии надпись:

«Он все еще ждет тебя, Исом».

— Ты его не получишь, исчадие ада, — захлопывает папку альфа. — Я потерял все из-за тебя — должность, деньги, сына, доброе имя. Я прожил в страхе всю жизнь, а ты, подонок, так и не смирился, не отпустил. Ты мне жизнь испортил, превратил собственного брата в зависимого, а второго в свою марионетку. Если Юнги и правда для тебя все, то и ты потеряешь, ты почувствуешь, каково это, — запирает сейф мужчина.

<b><center>***</center></b>

Юнги так и сидит в кофейне, не реагирует на звонки Эмира и тонет в пучине мыслей, каждая из которых делает только больнее. Омега не торопится говорить с альфой, не ищет ответы, он просто сидит, обхватив голову, и пытается убедить себя, что это ложь. Хосок сделал это нарочно. Юнги не особо понимает его мотивов, но вполне возможно, что кузен так мстит Эмиру, по пути разрывая на части душу омеги. Хотя, разве месть стоит того, чтобы сделать так больно тому, кто не заслужил? Юнги ведь никому не вредит, он только обрел счастье, дом, только начал учиться нормально жить. Если у счастья есть цена, то кажется, Юнги она не по карману. Хосок выбрал самое страшное оружие, и сделал это четко, потому что как бы Юнги сейчас все не отрицал, в глубине души он будто бы чувствовал. Их связь с Эмиром и правда невероятная, такая, о которой пишут, но которую не переживают. Неужели это потому что кровь так влияет? Нет, не может быть, это просто попытки Хосока насолить Эмиру и вернуть омегу домой. Хосок лжет, они с Эмиром совсем из разных миров, у них не может быть одна кровь, ведь иначе окажется, что отец, зная об их отношениях, молчал о таком грехе. Отец. Юнги подскакивает на ноги и, схватив портмоне и телефон, идет на улицу. Он приказывает шоферу отвезти его в особняк, но тот, отказывается, сразу набирает Эмира, тогда омега просто ловит проезжающее такси. Если Юнги прямо сейчас все не выяснит, его сердце лопнет. Пусть отец или сам его раздавит, или все опровергнет и позволит омеге снова задышать. Всю дорогу до фамильного особняка его трясет. Он, судорожно вцепившись в ручку дверцы, все поглядывает в окно, готовится аж на ходу спрыгнуть, лишь бы поскорее добраться до ответов, выйти из этой паутины лжи, так искусно сотканной вокруг него.

— Отец, — врывается в кабинет Исома через час после отъезда Хосока Юнги.

— Сынок, — альфа обходит стол и останавливается напротив бледного и борющегося с собой парня.

— Скажи, отец, прошу, только скажи правду, — рвано говорит омега, смотря ему в глаза. — Папа Эмира, он… — осекается, понимает, что даже вслух такое произнести не может, хотя продолжать ему и не надо, потому что Исом стыдливо прячет глаза, оставляет свежий шрам на сердце, прямо рядом с дырой, оставленной там Хосоком.

— Сынок, прошу, присядь…

— Нет! — скидывает с себя его руки Юнги. — Он сейчас приедет, потому что я заявился к тебе, а он это терпеть не может… — делает паузу омега, а потом смеется. — Поэтому и не может, потому что боится, что ты расскажешь мне правду, что я узнаю, что влюбился в собственного брата, — всхлипывает и прикрывает ладонями лицо. — Отец, прошу, скажи, что это ложь, что такого не может быть, умоляю, — размазывает по лицу слезы Юнги.

— Сынок, — альфа смаргивает слезы, — я так виноват…

— Моя кровь и моя плоть, — пятится назад Юнги. — Он всегда это повторял, а я думал, это просто признание. Он знал, отец, знал и пересек черту. И ты все знал, но молчал. Вы оба убили меня, — пытаясь ухватиться за воздух, падает в кресло омега. — Хотя, тебе и убивать меня не надо, в этом не было необходимости, я и так умру без него.

Ни разу не лжет. Сон Юнги все-таки был вещий, это была его могила под маками. Мин Юнги скончался из-за разбитого сердца, подавившись осколками только родившихся, но уже так жестоко убитых надежд и планов. От разлуки не умирают, когда любят. Юнги умрет, потому что любви между ними никогда не было. Они клялись ненавидеть друг друга вечность, и их вечности одной жизни хватило.

<b><center>***</center></b>

— Самолет с маками? Серьезно? Открываем цветочный бизнес? — Кристиан отодвигает стул и садится напротив пьющего кофе Эмира. — Я думал, я поехал за товаром, а в итоге разгружал цветы? Или у нас будет опиум? Ответь уже.

— Маков в этой стране больше нет, пришлось подсуетиться, — спокойно отвечает Эмир. — Мой лисенок полюбил маки, вот я и заказал. Хочу увидеть его глаза, когда он, вернувшись домой, утонет в них.

— Почему именно маки? Подарил бы ему тюльпаны или лилии, мне бы не пришлось торчать в аэропорту, — никак не успокоится Кристиан.

— Мой дорогой друг, — усмехается Эмир. — Маки называют ослепляющими и дурманящими. Как я мог подарить тому, кто ослепляет меня своей красотой и дурманит любовью, другие цветы?

Эмир отвлекается на телефонный звонок и подносит трубку к уху. Кристиан не знает, что именно сказали Эмиру, но видит, как кровь отливает от лица альфы и как ровно на долю секунды в глазах повелителя смерти мелькает страх. Кристиан покрывается холодным потом, все пытается спросить, в чем дело, но язык альфы словно парализован, не подчиняется ему. Эмир быстро возвращает обычное выражение лица, убирает телефон в карман, отодвигает чашку и поднимается на ноги, накрыв своей тенью друга. Кристиан так и остается прибитым к стулу, и он бы остался в этой кофейне навеки, потому что он уже знает, что случилось нечто страшное, нечто настолько чудовищное по масштабам, что напугало самого Эмира Си.

— Кристиан.

Альфу вырывает из мучительных дум твердый голос остановившегося у двери Эмира.

— Это Юнги? — наконец-то совладав с собой, идет к нему Кристиан. — Это ведь с ним связано, ведь больше ничто в этом мире не может… так сильно тебя побеспокоить.

Сказать «напугать» Кристиан не осмеливается.

— Это Юнги, — быстрыми шагами выходит наружу альфа, Кристиан еле за ним поспевает.

Как ни странно, на улице и правда пасмурно, хотя полчаса назад солнце слепило. Ощущение, что даже природа затаилась, все цвета поблекли, не провоцируют Эмира и следят за его следующими шагами. Эмир говорил, что Бог молчит на мольбы отчаявшихся, и поэтому он выбрал стать Дьяволом. Кристиан молит бога одуматься, исправить, что бы он ни натворил, потому что напуганный дьявол — конец всему живому. Потому что, что бы ни творил Эмир Си, он не заслужил такой пытки. Он не должен был <i>почувствовать свободу от боли за шаг до вечной темноты</i>. Это слишком жестоко. Даже для Эмира Си.

— Скажи, Кристиан, — останавливается рядом с брабусом Эмир и достает сигареты. Он щелкает зажигалкой, затягивается, выглядит абсолютно невозмутимым, но Кристиан видит, как дрожат его пальцы. — А если мы все давным давно мертвы и это есть те самые ад и рай, только они на земле. Если мы правда умерли и распределены на земле, как наказание или дар за то прошлое, когда мы были живыми.

— Не понимаю тебя, — честно отвечает явно нервничающий альфа.

— Кто рождается в благоприятных и любящих семьях, не знает нужды, боли, страданий, находит любовь, — это те, кому достался рай. А те, кто борется за выживание каждый новый день, влачит одинокое существование, видит плохое, порой только его — нашли свой персональный ад, — криво усмехается Эмир. — Что, если мы и правда давным давно мертвы, и жизнь — это не сон, не театр, не временная остановка. Жизнь — конечная остановка. Если все именно так, то обижаться было бы не на кого. Только на себя, а люди к такому не готовы, — массирует свою шею, бегает глазами по тротуару, все пытается вернуть себе контроль. — А кто я тогда? Куда я попал после смерти? — смотрит пристально на друга. — Я ведь был в аду, я прожил в нем все свое детство и юношество, и я только нашел свой рай, чтобы узнать, что я его не заслужил. Что же такое страшное я натворил при той жизни, Кристиан? Что может натворить тот, кого в наказании лишают его сердца?

Кристиан опускает взгляд и даже не пытается ответить, потому что сказать ему нечего.

— Он не вернется ко мне, Кристиан, скорее солнце остынет, — тяжело прислоняется к дверце Эмир, будто бы только это осознает. — У меня никого нет, кроме него, я только нашел его, и мой лисенок должен остаться. Он должен выбрать меня, потому что я не мой папа, я не превращусь в того, кого безумно любил и одновременно ненавидел. Я не буду ходить к его дому и умолять его. Я объявлю войну за него, положу все, что у меня есть, ради этого, но как мне воевать с ним? Как мне воевать с тем, перед кем я стою на коленях? — он поднимает глаза к стремительно чернеющему небу и ловит первую каплю, разбившуюся о нахмуренный лоб.

Кристиан тоже смотрит на небо, прислушивается к ускользающей тишине перед собирающейся грозой, которая разнесет в щепки все вокруг.

Don't need nobody (to save me)

Насколько же непредсказуема жизнь, что человеческое существо по сути не может даже запланировать свою следующую минуту, ведь, как оказалось, чтобы все кардинально поменялось, достаточно и мгновенья. Эта аксиома работает всегда, ставит человека перед фактом, доказывает вновь и вновь ничтожность его попыток установить контроль над грядущим, но ничему не учит. Люди по-прежнему планируют, покупают заранее билеты, делают вложения, бронируют столик за четыре месяца в том самом ресторане, отдают сердце, закрепляя его клятвой, что навеки, и обжигаются. Слепая вера испепелила Юнги, только он, в отличие от мифической птицы, из пепла не восстанет.

Во дворе шумит перетаскивающая садовую мебель прислуга, в доме убирают со стола, Исому капают сердечные капли, он, не умолкая, продолжает что-то говорить прибитому к креслу Юнги, который следит за его шевелящимися губами, но ничего не слышит. Звуки внешнего мира не доходят до Юнги, только один врезается в мозг, и это тиканье старинных настенных часов, висящих над камином.

Тик-так-тик-так.

Юнги им вторит. Он уверен, что его сердце бьется в такт и держится только за этот звук. Весь остальной мир для него умер. Умерла вера, надежда, шанс на другую жизнь. Умерло все, кроме его любви к тому, кто ядовитым плющом обвил его сердце. Никогда не умрет. Сейчас каждая мысль отдает резонирующей болью, со всех лиц на него смотрят его глаза, а вместо всех погибших желаний появилось только одно — исчезнуть. Как бы было замечательно, если бы при катастрофе, после которой не спасет никакая вентиляция легких и лучшие хирурги, человек бы мог выбрать исчезнуть. Не умереть, нет, потому что, что бы не случилось, смерть — самая последняя опция, да и нет гарантии, что после нее все правда закончится. Откуда Юнги знать, может, после шага на ту сторону, его страдания удвоятся. Он бы выбрал никогда не рождаться. Юнги не мечтает о смерти, но если и исчезнуть не вариант, то отдал бы все ради того, чтобы вернуться в прошлое. Он бы выбрал никогда его не встречать. Он не так силен, как герои его любимых книг, которые готовы переживать бесконечный ад ради двадцати четырех часов счастья с любимым. Юнги будет драться с любым, кто хотя бы заикнется, что это того стоило. Его ободранное сердце и осколки лопнувшей в одно мгновенье надежды, прямо сейчас раздирающей горло пока еще не выплаканными слезами, не должны были быть платой за короткое счастье в неведении. Юнги бы не открылся ему, ни разу бы глаза не поднял, не позволил бы ласкать себя, впитывать его каждое «за тебя» и верить в вечность, которую он провел бы с ним. Юнги бы погиб от его руки, как враг, и, умирая, знал бы, что он жертва войны между его семьей и Эмиром Си. Счастье в неведении, и оно слаще, чем эта разлагающаяся в нем правда, из-за которой ему хочется ногтями снять с себя кожу. Кожу, которая носит его отметины.

— Я не хотел, чтобы все так получилось, но я не мог молчать, все бы зашло далеко.

Юнги не знает, когда приехал Хосок, но именно его голос кокон в его голове прорезает.

— Далеко? — повторяет тихо Юнги, уставившись нечитаемым взглядом на свои колени. — Куда дальше? Дальше некуда.

— Ты оправишься, все будет хорошо, — опускается на корточки перед ним Хосок, кладет руку на его колено, и омега не видит на его кисти горячо-любимое тату. Юнги скидывает с себя его руку, жмется к спинке кресла и загнанным зверьком смотрит на альфу.

Хосок не скрывает ухмылку, больше руку не тянет.

— Я буду рядом, — говорит альфа, уверенный, что омега его больше не слышит. Хосок прав, Юнги снова в коконе, смотрит на то, как рука Эмира поглаживала его бедра, как пока он крутил левой руль, правая сжимала его колени, разъезжающиеся в стороны из-за одного его прикосновения.

— Все будет хорошо.

Юнги аж передергивает. Он смотрит на Хосока непонимающим взглядом, недоумевает, как может быть все хорошо? Как вообще может что-то быть после Эмира, когда если даже одно его имя в Юнги все переворачивает. На почве, оставленной после Эмира, ничего не вырастет. Эта почва усеяна костями их никогда не сбывшегося счастья, там могильные ветры дуют, черные тучи к полотну неба прибиты, сюда умирать приходят, а где правит она — хорошо не бывает. Там бывает никак, и именно так отныне зовут красноволосого омегу, пустую оболочку которого даже отчаяние покинуло.

— Скоро Джиен вернется, — подходит к ним Исом. — Мы заживем, как семья…

Дальше Юнги опять ничего не слышит, падает в пустоту, в которой он один на один с мыслями. Джиен его брат. Эмир его брат. Юнги вспоминает руки Эмира на своем голом теле, как клялся в любви, как извивался обнаженным под ним, сгорал в костре запретной страсти, и меняет лицо Эмира на Джиена. Омегу мутит, он даже нагибается, боясь, что его вывернет, но ничего. К сожалению, людей органами не тошнит, иначе бы он выплюнул этот сгусток крови, называемый сердцем.

— Это он, — Юнги внезапно поднимает голову, вслушивается в звуки легкого ветерка, разгулявшегося во дворе, и расширившимися от ужаса глазами смотрит на дверь.

— Кто? Где? — смотрит на него ничего непонимающий отец, а Хосок, выпрямившись, кивает своим людям у двери.

Юнги почувствовал его приезд, услышал звук шин на брусчатке еще до того, как брабус остановился перед воротами их дома.

— Впустите, — приказывает Хосок и, попросив Исома не вмешиваться, идет встречать не званного гостя.

Во двор заезжает только брабус Эмира и бмв Кристиана, парней Си оставляет за воротами, прекрасно зная, что никто напасть не осмелится, иначе его люди похоронят всех обитателей особняка живьем. Всех, кроме одного, потому что Юнги будет жить и после смерти Эмира. У последнего со смертью сделка, и даже она слово, данное ему, нарушить не осмелится.

Эмир выходит из автомобиля, поправляет идеально сидящий на нем синий пиджак от Ermenegildo Zegna и идет к стоящему на лестнице Хосоку. Кристиан тенью скользит за ним. Лицо Эмира непроницаемо, сурово, глаза сверлят душу, губы поджаты, но Тигра не напугать.

— Зачем пожаловал? — скрещивает руки на груди Хосок, за которым возвышаются его лучшие убийцы.

— За ним, — спокойно отвечает Эмир, еле держит в узде рвущегося в дом к своему омеге монстра. Он уже чувствует его запах, действующий на него как дурман, и всем естеством тянется к нему.

— Он не хочет тебя видеть, братец, — ухмыляется Хосок, тянет последнее слово. — Мы, оказывается, родня, хотя постой, — чешет подбородок, — нет, точно нет, ты мне не кузен.

— Пусть он сам мне это скажет, я теряю терпение, — разминает шею готовящийся сорваться Эмир.

— Ты довел моего маленького кузена, совратил его, поиздевался над чувствами крошки, — цокает языком Хосок, — но я обещаю, что хорошо о нем позабочусь, — проскользнувший огонек в глазах альфы и есть причина, по которой Эмир, схватив его за горло, прибивает к стене. Никто с места не двигается, потому что Хосок, несмотря на то, что задыхается, также нагло скалится и приказа не отдает.

— Тронешь его хоть пальцем, я их все раздроблю, — шипит ему в губы Эмир, который во вроде бы безобидном заявлении разглядел то, что только альфа в альфе поймет.

— Как я могу? — поджимает губы якобы обиженный Хосок. — Я не извращенец, как ты. Он мой братик, и заботиться о нем я могу и за пределами постели, — снова ухмыляется и отталкивает Эмира.

— Или он выйдет, или я зайду, и конфликта тогда не миновать, — сплевывает ему под ноги Эмир. — Мой трусливый папочка не переживёт такого, он ведь не нашел смелости даже выйти ко мне.

— Горит правда? Разрывает тебя, — щурит глаза Хосок. — Аж обидно, что ты никогда никому нужен не был, так вот сюрприз, Юнги ты тоже не нужен, так что, будь добр, уходи сам. Ты силен, но ты забываешь, что я тебе не уступаю ни в чем.

— Я трахну и тебя, и твоих парней, ты это знаешь, — хлопает его по щеке усмехающийся Эмир, видит, как на самом деле зол Хосок. Эмоциональным называют Эмира из-за его любви к показательным казням и фейерверкам, уносящим жизни, на самом деле Эмир эмоции почти никогда не проявляет, их у него просто напросто после стольких лет скитаний не осталось. Эмоциональный, вспыльчивый со взрывным характером именно Хосок, и еще мгновенье, и он взорвется, Эмир это видит по его дергающемуся кадыку, по глазам, которые сверлят в нем отверстия от пуль, и еще больше его раззадоривает.

— Юнги, — лишает внимания альфу Эмир и заглядывает за его спину, надеясь увидеть своего омегу, но не видит. — Юнги, выйди, прошу тебя, — громко зовет, и где-то в гостиной в кресле омега умирает.

Будто бы Юнги может, будто он вообще в состоянии соскабливать себя с этого дивана, когда один его голос скручивает его в спираль, ломая все его кости. Господи, как же он им одержим, как тянется к греху, из-за которого вечность в аду гореть будет, что хочется отвесить себе пощечину. Это настолько нездорово, что без диагноза, настолько грязно, что век не отмыться, и настолько маняще, что у Юнги на спине раздирая плоть и деформируя кости, черные крылья прорезаются, только к нему его и доставят.

— Юнги.

Размозжить бы себе череп о ближайшую поверхность, лишь бы не слышать свое имя, произнесенное устами сатаны.

Юнги знает, что Эмир как таран, что препятствий не видит, и войдет и все разнесет. Лучше Юнги сдаться сегодня, лучше самому выйти и скончаться у него на руках, чем продолжать слышать свое имя, которое как и всю свою сущность, он ненавидит. Отец так и стоит у бара, его заметно потряхивает от страха, оно и понятно, учитывая, что он смелости выйти за порог и столкнуться с собственным сыном не нашел. Юнги поднимается с трудом, держась за спинку дивана, волочит себя к двери, с каждым новым шагом оставляет за собой невидимый кровавый след. Он выходит на крыльцо, останавливается слева от Хосока, не может глаза на Эмира поднять.

— Лисенок.

Нет, только не это распиливающее его на два «лисенок», то, как Эмир произносит это слово, заставляет задохнуться от нежности. Эмир впивается в любимые черты, злится, что омега на него не смотрит, и сам себя пытает, заметив и следы от дорожек слез, и то, как парня ведет из стороны в сторону.

— Почему? — это все, что в состоянии спросить Юнги. Он мажет мимолетным взглядом по альфе, прикусывает больно язык, потому что эта широкая грудь перед ним его могильный камень, скрывающий от него солнце и Юнги, распадается на части от желания лечь под него. — Почему ты так со мной поступил? — снова смотрит, в этот раз прямо в глаза, они ведь никогда не лгут. Хотя не в случае Эмира, он молчал об их родстве, смотря прямо в душу.

— Пойдем домой, я все объясню, — пытается стать ближе к источнику своей силы Эмир, но Юнги режет без ножа — делает шаг назад. Он совсем крохотный между двумя альфами, еле макушкой до плеча Эмира достает, и последнему ничего не стоит взять его в охапку и закрыть в своем брабусе, но нельзя. Нельзя, потому что вид у Юнги как у поломанной куклы, ощущение, что стоит Эмиру к нему прикоснуться, от совсем прозрачного омеги серебристая пыль на ладони останется. Эмир сам эту куклу сломал, конечности вывернул, он не смеет трогать того, от кого один прах остался.

— Мой дом здесь, — Юнги говорит еле, стоит еле, дышит с трудом.

— Прошу тебя, не пытай нас так.

— Ты лгал мне! — Юнги думает, что он кричит, а выходит что-то вроде всхлипа. — Вы все лгали, но ты единственный, кто сделал больно.

— Я боялся, — думает Эмир, но говорить при Хосоке такое не может. Он вообще не может показывать кому-либо, насколько болен, насколько им одержим, ведь ударят его туда же. Будут ковыряться в его смертельной ране. — Боялся, что ты уйдешь, что я тебя потеряю, и прямо сейчас теряю.

— Твой дом рядом со мной, Юнги, — вместо всего этого твердо заявляет Эмир.

— Потому что ты мой брат? — нервно смеется Юнги. — Я не могу тебя видеть, — губы омеги дрожат, он сам делает к нему шаг, но убивает только родившуюся надежду: — Когда я вижу тебя, я вижу все то, что мы делали. Бог меня не простит, я сам себя не прощу. Поэтому прошу, уходи.

— Я не могу, — честно отвечает Эмир. — Я без тебя не могу, — злится, что Хосок висит над душой. — Ты мой брат и ты мой любимый.

— Но ты мне не брат и не любимый, ты мне больше никто, — Юнги комкает подол рубашки, для уверенности последнее слово еще и повторяет.

— Лисенок, прошу, ты сейчас на эмоциях, — протягивает руку Эмир, но Юнги резко заходит за Хосока, как за защиту, в Эмире весь каркас с треском распадается. Даже Кристиан этот треск слышит.

— Уходи, ты же слышал его, — прячет за собой омегу Хосок.

Эмир пару секунд так и стоит, смотря на красные волосы, выглядывающие из-за плеча его врага, и впервые в жизни не знает, что ему делать. Эмира о таком не предупреждали, не учили, но он точно знает, что он не хочет давить, делать больно, требовать свое, попутно ломая, и теряется.

— Я верну тебя, лисенок, — Эмир, развернувшись, идет к брабусу, Кристиан следует за ним.

***
Юнги засыпает в старой постели, которой был лишен сперва из-за скитаний, а потом из-за того, что остался жить у Эмира. Благодаря успокоительным, которые принес ему помощник по дому, омега почти сразу же отрубается и хотя бы на время уходит из мучительной реальности.

Хосок тем временем сидит в гостиной напротив Исома, медленно попивает коньяк и думает о дальнейших шагах.

— Как мой дядя терпел такое? — ставит стакан на столик перед собой Хосок. — Как он смирился с тем, что у тебя есть ублюдочный сын?

— Я не хочу о нем говорить, — хмурится Исом.

— А придется, — зло отрезает Хосок. — Ты все-таки мерзкий старик, ведь ради кресла ты отказался от сына. Хотя, признаю, ты умен, раз так манипулировал моим дядей.

— Этот ублюдок — ошибка молодости, — поджимает губы Исом. — Моя бы воля, он кормил бы червей, как и его папочка. Он с самого рождения создавал одни проблемы, и если бы я знал, кем он станет, то я бы сам придушил его еще в колыбели. В чем твой интерес? — прищурившись, смотрит на Хосока. — Только не говори мне, что ты так стараешься ради Юнги, я не вчера родился.

— Говорю же, умен, — хищный оскал появляется на красивом лице альфы. — У меня с Эмиром свои счеты. Так уж вышло, что мой братик единственный в мире человек, который может подорвать этого альфу изнутри. Ты же сам знаешь, что Си непробиваем, к нему не подойти, никуда не ударить. Юнги сведет его с ума, расшатает его нервную систему, превратит хладнокровного расчетливого Эмира Си в эмоционально нестабильного и затуманит его разум, — довольно ухмыляется. — Это мой город и моя страна. Все, что сегодня принадлежит Эмиру, по праву мое. Все эти миллионы, которые текут в его карман — мои деньги. Я не вернусь больше в Европу, не буду ему уступать и верну свою корону, а мой братик мне поможет. И ты поможешь, ведь ты нищий старик в отставке. Ты потерял все и до сих пор живешь в этом доме, потому что я его выкупил. Поэтому отныне ты слушаешься только меня, а твой сын — мое лучшее оружие.

— Как скажешь, — опускает голову поставленный перед фактом Исом. Все счета альфы заморожены до конца разбирательств, имущество перешло к государству, а то, что осталось, было продано, чтобы частично расплатиться с долгами Джиена. Вся семья на данный момент на обеспечении Хосока, и Исом прекрасно знает, что если Тигр от него отвернется, ему будет некуда идти.

— Только я все-таки не понял твою ненависть к Эмиру, — продолжает Хосок. — Почему ты не поддерживал его финансово, почему превратил в того, кто тебя так люто ненавидит? Если мы партнеры, то тайн больше быть не должно.

— Ты знаешь, что я из самых низов, — прокашлявшись, начинает Исом. — Ты сам любил меня этим попрекать. После колледжа, в который я поступил только благодаря своему трудолюбию и упорству, максимум, на что я мог бы рассчитывать — это работа какого-то клерка. Я всегда хотел большего, стремился наверх, не смирялся с тем, что имею, и как это не иронично, этот подонок взял эту черту именно у меня. Ты и так знаешь, что я познакомился с твоим дядей нарочно, спасибо твоим псам, которым ты поручил собрать на меня компромат. Он был не первый в списке. Я искал знакомство с омегой из высшего общества, потому что понял, что кроме внешности меня никак не заметят. Твой дядя клюнул, но я не скажу, что не любил его, — массирует виски альфа. — У нас были прекрасные отношения, и все бы так же продолжалось, если бы сразу после нашей помолвки не объявился папа Эмира. Того омегу из моего прошлого звали Хан, с ним я коротал вечера в дешевых пабах, где раздумывал о следующих шагах. Я сразу сказал Хану избавиться от ребенка и даже заплатил. Я тогда готовился к первым выборам в местном собрании, мне пророчили политическую карьеру, благо, денег твоего дяди Ендже хватало, чтобы купить все это собрание. После свадьбы я узнал, что Хан не сделал аборт, а на те деньги купил ребенку вещи. Я был очень зол и напуган, на кону была вся моя карьера, поехал к нему, предложил денег, чтобы он уехал, исчез из моей жизни, но он был двинутым, все твердил о семье, говорил: «у тебя все равно нет детей, бросай его, заживем вместе». Я был готов взять на себя содержание ребенка при условии, что он не будет говорить о его отце никому, но не вышло. Ендже был беременным Джиеном, когда этот психопат взял своего сына и притащился сюда. Я еле все замял, откупался от прислуги. Дальше хуже. Он не хотел ничего слушать, тогда мне пришлось попугать его, — Исом, несмотря на принятые ранее лекарства, наливает себе немного коньяка. — Я послал к нему пару людей. У него и так были проблемы с психикой, он же танцором был в пабе, наркотики и алкоголь — его каждодневный рацион, даже сына родил психически нездорового. Вот он и окончательно с ума сошел. Дальше ты знаешь, он приходил в свадебном костюме, я прятал его в психушку, но все бесполезно.

— Так значит, его смерть не твоих рук дело? — выгибает бровь Хосок.

— Нет, я бы так не рискнул, — Исому не хватает воздуха, он, поднявшись, идет к окну. — Это не мой сын! Я никогда его не хотел! Я так ненавидел их из-за постоянного страха, что конкуренты или люди вокруг узнают, что мечтал, чтобы они сдохли, но приблизить это сам из-за риска не мог. Я бы не смог убить его, понимаешь? — пристально смотрит на него альфа.

— Нет, ты его не убивал, это точно, — усмехается Хосок, — но ты сделал все, чтобы он умер, и Эмир это знает, мой дорогой дядя.

— Сейчас мне уже нечего терять, он своего добился, и я все потерял, — пожимает плечами Исом и снова опускается на диван. — Хан наконец-то сдох, а ребенком я не интересовался, в глубине души я надеялся, что он тоже сдохнет, но это исчадие ада выжило. Хотя я до сих пор не понимаю, как, ведь в тех условиях у него не было шансов, — бездумно смотрит на часы. — Потом пошли смерти. Он убил моих приближенных, следом твоих кузенов. Он платил тем, кто копал под меня и ждал Юнги. Я был уверен, что Юнги тоже погибнет, потому что его жажда мести не утолялась, но все вышло по-другому.

— Я очень рад, что все именно так сложилось, — улыбается Хосок и, поднявшись с места, подходит к нему. — Юнги и будет его смертью. Ты поможешь мне убрать Эмира Си и получить все, что сегодня принадлежит ему, а я верну тебе не просто твое кресло, но и удвою твое состояние. Договорились? — протягивает руку, которую Исом незамедлительно пожимает.

***

Юнги проснулся еще час назад, но с постели не вылезает, даже не собирается. Он лежит на спине, раскинув руки, и смотрит на потолке пленку с жизнью, которую у него отняли. Слезы омывают лицо, забиваются в ушную раковину, раздражают кожу, но не перестают течь. Юнги не может без Эмира. Он как выброшенный на обочину, забытый всеми слепой котенок, все ходит, тычется, а родную ладонь не находит. Тоска по любимому сжирает его живьем, заставляет чувствовать, как с каждым следующим выдохом из него крупицами жизнь выходит. Жизнь, которая ему не нужна. Жизнь, которая отныне бессмысленна, потому что все планы и цели омеги растворились в момент, когда он сел в такси и приехал в отцовский дом. Юнги отказался от Эмира, осталось вынуть его из себя и готовиться к смерти, ведь без сердца не живут. Он не видит смысла вставать, идти в душ, завтракать, ведь это все ритуалы, присущие живым людям, а Юнги пусть и не похоронен, но убит. У его убийцы глаза цвета ночи, прикосновения нежнее шелка, а на его голос и в преисподнюю вступить не страшно. Юнги вздрагивает из-за короткого стука в дверь и видит идущего к кровати отца.

— Сынок, ты себя погубишь, — опускается на постель Исом. — Тебе нужно встать, поесть что-нибудь.

— Почему ты не рассказал мне правду? — смотрит в упор омега, который сливается с простынями. — Почему не сказал, что у меня есть брат?

— Я оберегал тебя, — еле слышно говорит мужчина.

— Ты толкнул меня к нему, отец. Ты это все сделал, — всхлипывает.

— Юнги, ты сильный омега, ты оправишься.

— Нет, не оправлюсь, — Юнги не сомневается в своих словах.

— Он не стоит твоих слез, поверь мне, — кладет руку на его ладонь Исом. — Он запудрил тебе мозги, на самом деле он не тот, с кем бы ты мог быть, даже если отбросить в сторону ваше родство.

— Почему, отец? Он ведь твой сын, — Юнги убирает свою руку. — Почему ты так поступил с его папой, почему не принял Эмира? Как ты мог оставить его?

— Это я ужасный человек? — с горечью улыбается Исом. — Я любил его, Юнги. С самого его рождения я был с ним, помогал финансово, но его папа был безумен, он тратил деньги на наркотики и выпивку. Я этого всего тогда не знал, думал, мой сын в порядке и сыт, а оказалось, что ребенок остался сам по себе и голодал, — опускает глаза. — Когда я все это узнал, у нас был скандал. Твой папа уже знал об Эмире, и мы решили забрать его, дать ему семью, но его папа не захотел. Он вбил ему в голову, что зло здесь я, и теперь Эмир ненавидит меня.

— Его ненависть к тебе настолько большая, что она чувствуется, даже когда он молчит, — внимательно смотрит на отца Юнги. — Я не верю, что Эмир зол на тебя только потому, что ты не был с ним. Что ты ему сделал, отец?

— Ты готов верить тому, кого знаешь всего лишь пару месяцев, но не веришь отцу? — с обидой смотрит на сына Исом. — Я ничего ему не сделал, хотел помочь, даже его папе помогал финансово, но плохим оказался все равно я. Я виноват только в одном, что изначально не хотел этого ребенка и предложил его папе аборт, но когда Эмир родился, я сразу его принял и назвал своим сыном.

— Вы прогоняли его папу, обливали помоями, ты же не будешь это отрицать, — зло говорит омега.

— Прогоняли, — тихо говорит альфа, — потому что он приходил к нам, находясь под действием наркотиков, бросался на охрану, собирал журналистов. Потом я ездил к нему, пытался положить его в лечебницу, но его интересовали только деньги, которые, как я узнал, все уходили на его зависимость, а мой бедный, — прикрывает ладонями лицо, — сынок голодал.

— Отец, прости, я не хотел, — подползает к нему Юнги, расстроенный тем, что довел отца до слез. — Но я не понимаю, почему ты не нашел Эмира, почему после смерти его папы ты не заботился о сыне? Я просто уже не знаю, кому верить.

— Потому что он пропал, — утирает глаза Исом. — Мне сказали, что его забрала соцслужба, я сразу же послал за ним людей, уже решил, в какую комнату его поселю, собрался отдать в школу, в которую ходил Джиен. Но, оказалось, что Эмир сбежал. Я не сдался, долгие месяцы мои люди прочесывали столицу и соседние города, но его и след простыл. Так я и потерял его до момента, когда получил первый удар.

— Так почему ты не поговорил с ним? Почему вы не решили ваши недоразумения, ведь тогда не было бы смертей и угроз, мы бы могли все зажить, как семья, — осекается. Юнги передергивает от сказанных им самим же слов.

— Я пытался, — глубоко вздыхает Исом. — Я сразу вышел на него, но он даже слушать не стал. Он пообещал мне ад на земле и он обещание выполнил. Я до последнего верил в то, что он не навредит тебе, ведь он знает, что ты его младший брат. Он тебя не убил, он убил меня тем, как поступил с тобой. Он сделал это нарочно, и мне так жаль, что ты, мой маленький безобидный Юнги, стал жертвой его больной мести.

— Нарочно? — стеклянным взглядом смотрит на него Юнги, а потом сворачивается калачиком и просит отца оставить его. Исом не спорит, идет к двери и, предупредив, что пришлет завтрак, закрывает ее за собой.

Нет, отец не прав, их интрижка с Эмиром не была частью плана. Эмир просто влюбился в него, проигнорировал все законы и нормы, а Юнги взамен отдал ему сердце. Эмир не мог нарочно довести все до этой черты, Юнги в это верить не будет, да и в глазах альфы сомнения в его чувствах он ни разу не видел.

***
— Повелитель Смерти вернулся? — Намджун обходит столик и, протянув Эмиру стакан виски, опускается в кресло. — Признаюсь, я скучал.

— Он никуда и не уходил, — делает большой глоток Эмир.

— Он бы узнал рано или поздно, Эмир, — Намджун не боится тяжелого взгляда своего собеседника. — Ты все-таки пересек черту.

— Не смей.

— Надеюсь, ты понимаешь, что заставить его будет…

— Я не хочу его заставлять, — перебивает Эмир, — но сделаю и это, если он не вернется.

— Развяжешь войну, — кривит рот Ким.

— Ради него хоть сотни, — проводит пальцем по ободку стакана Эмир. — Пойми, Намджун, он не просто мой омега, он еще и моя семья. У меня достаточно причин воевать за него.

— Даже если он не хочет? — лезет на рожон президент.

— Ему сейчас страшно, и я понимаю его, ведь он верит в своего бога, зависим от мнения общества, но я нет, мне на все это наплевать, — твердо говорит Эмир. — И он это примет.

— Ты спал с родным братом, Эмир, это даже для тебя слишком.

— Знаю и не стыжусь этого, — усмехается Си. — Это ведь чувства, почему тогда их называют неконтролируемыми, если я должен свои чувства к нему контролировать? Меня в этом мире ничего, кроме него, не интересует, и лучше тебе это принять. Этот мудак, называемый моим отцом, лишил меня семьи один раз, второй раз я ему не позволю. Ты не представляешь, как сильно я ненавижу его.

— Мне нравится твоя ярость, ты буквально выбил нам все ключевые контракты, но сейчас, ближе к выборам, прошу, умерь аппетит, не светись и не купайся в крови, — просит Намджун.

— Утром я улетаю в Шанхай за задержанными кораблями с товаром, когда я вернусь, у нас будет новый рынок и мы снова купим тебе кресло, — поднимается на ноги Си.

— Эмир, с китайцами мы действуем осторожно, — предупреждает его Ким.

— Именно так нежно и осторожно я заберу у них два моих задержанных в порту судна, — подмигивает ему Эмир и выходит из кабинета.

***

Эмира задерживают местные власти сразу же при въезде в страну. Через полчаса одетого в шикарный костюм от Desmond Merrion нагло ухмыляющегося альфу отпускают, и он садится на заднее сидение поджидающего его Rolls Royce Phantom. Улыбка альфы сменяется на хищный оскал уже в салоне автомобиля — Эмир трюк, провернутый теперь уже бывшими партнерами, запоминает. Весь товар вместе с судном конкурентов, на которое перевели товар, который по договоренности должна была перевозить компания Си, Эмир топит. Месть Эмира приносит миллионные убытки, потому что товаром было новейшее оружие, которое китайцы продавали конфликтующим странам. Два покушения Эмир избегает на территории Китая, а потом с помощью своего протектора — китайского чиновника, возвращается домой. Месть за потопленный корабль догоняет его и на родине. Сперва взлетает на воздух брабус альфы, потом квартира Кристиана. Только парни слишком давно в этом бизнесе, чтобы действовать неаккуратно. Новый брабус готовится прибывать, Кристиан переезжает в тайную квартиру. Очередь Эмира заставить платить по счетам. В городе начинается бойня. Намджун молчит, переключает новости, собирает заседания с заученным текстом и обещаниями, но Эмир только подливает бензин в огонь, пожирающий столицу. Этот огонь горит в Эмире пару месяцев, и он добровольно в нем сгорает. Он веки не смыкает, потому что под ними Юнги в золоте на красных простынях выгибается, потому что он видит, как он, сидя на его коленях, поедает панкейки, как оттягивает назад его волосы тонкими пальцами, чтобы поцеловать и в лоб обязательно. У огня жизни Эмира глаза лисьи, и потухнет он только с остановкой его сердца. А пока Эмир сгорает от любви к нему и сжигает всех остальных.

Во время вечеринки в его честь в Шанхае, где были порошок и лучшие модели континента, Эмир с места не двинулся и обидел хозяев. Он ничего не комментировал, ни в чем не участвовал, попивал коньяк за несколько тысяч долларов и думал о том, кто его поцелуями дурманил. Вот и сейчас, пока его новые партнеры вовсю празднуют удачную сделку, он сидит на диване в углу, смотрит сквозь устроившегося напротив Кристиана и думает о Юнги. У его омеги самая сладкая улыбка из всех, она была способна исцелять душу того, кто о ее наличии и не подозревал. Без Юнги в Эмире тьма торжествует, возвращает его во все, что было «до», и ему это не нравится. Люди вокруг видят в Эмире машину для убийств, расчетливого и умного бизнесмена, славящегося своей жестокостью, и только Юнги видел, что внутри. Юнги залез в него, устроился в этой покрытой копотью обители мрака, и понемногу он рассеивался. Юнги своими прикосновениями затягивал раны, усмирял его ярость, натягивал поводок одним взмахом ресниц. Юнги ушел, и Эмир, брошенный в пучину отчаяния раненый зверь, собирает армию, точит оружие, пьет кровь и не напивается, потому что тот, кто мог бы обнять весь мир — учился только отрубать протянутые к нему руки. Он протянул свои только к Юнги, но его у него отобрали. Эмир без Юнги уничтожит себя, он это знает, Намджун это знает, только Юнги этого не понимает, и альфу это убивает. К нему подходят, кто-то что-то говорит, предлагает, подливает в стакан, кокетничает, Эмир на ладони мягкость его прядей чувствует, задыхается.

Эмир встает на ноги, кивает Кристиану и идет в сторону туалета. Его охрана останавливается за дверью, альфа проходит внутрь в кабинку, справляет нужду и, выйдя, открывает воду. Он моет руки, мажет взглядом по устроившемуся на тумбочке с одноразовыми полотенцами рыжему омеге, которого в момент, когда он вошел, здесь не было. Омега глаз с альфы не сводит, а когда Эмир подходит за полотенцем, то протягивает ему его и одновременно разводит ноги. Эмир отбрасывает полотенце в урну, кладет ладонь на голое бедро, выглядывающее из-под ультра коротких шортов, поднимает выше, обхватывает за запястье, приближается.

— Любишь жестко? — проводит языком по ярко накрашенным губам омега, пока пальцы Эмира скользят по его горлу.

— Люблю до последнего вдоха, — отвечает на чистом мандарине Эмир, гасит вспыхнувшую в глазах омеги панику пальцами, сомкнувшимися на его горле. Хватка у Эмира железная, омега тоже боец, но куда ему до того, кто привык убивать голыми руками, теми самыми, которыми до последнего за жизнь цеплялся, и так и не сдох, как планировал Исом.

Вбежавшая охрана оттаскивает в сторону труп омеги, которого проверяли до того, как впустить к боссу, и не понимает, как альфа понял, что он наемник.

— Игла, — кивает в сторону тумбы Эмир и снова моет руки, а прислонившийся к косяку Кристиан закуривает.

— Нажили мы себе врагов, — выпускает дым в воздух Кристиан. — Отныне я лично тебя сопровождаю, и никто к тебе, не побывав у меня, не пройдет.

— Тебе самому защита нужна, — вытирает руки Эмир и в окружении парней идет на выход.

— Китайцы пиявки, нет бы отпустить ситуацию, смириться, они же изведутся, в процессе же сдохнут, но будут дальше идти, — ругается Кристиан, садясь за руль бронированного внедорожника, пока Эмир устраивается рядом.

— Мое уважение к этому народу поэтому и безгранично, — усмехается Эмир. — Сегодняшнее покушение подтвердило мои опасения. Мне нужно вернуть Юнги, и чем быстрее, тем лучше.

— Опять Юнги, — бурчит Кристиан. — Тебя чуть не убили, а ты только о нем думаешь, нам бы это все разгрести…

— Омега был рыжеволосым, Кристиан, — перебивает его Эмир и внимательно смотрит на друга, который начинает понимать. — Они знают мое слабое место, а значит, моему лисенку грозит опасность. Только я могу его защитить, и пусть он будет против, я его заберу.

***
Чимин с ума сходит от переживаний за Кристиана, особенно после взрыва. Хотя Кристиан первым делом позвонил ему, когда узнал о взрыве, ведь альфа испугался, что омега может быть там. Теперь Кристиан запрещает Чимину приезжать к нему и встречается с ним в забытых богом отелях, боится навлечь беду. Не меньше, чем за него, Чимин переживает за Намджуна, против которого уже выступает народ, потому что ситуация вышла из-под контроля, будто бы Эмира когда-то можно было контролировать.

И все из-за омеги. Из-за одного омеги с волосами цвета греха.

Этот омега не ест, не встает, не живет. Он лежит, свернувшись калачиком на кровати, где вынимает из себя пинцетом осколки того, кто в нем разоврался, в ванне, где соскребает его следы с кожи, на балконе, где закуривает, выбивая его запах. Юнги потерял в весе, цвет волос потускнел, он напоминает подобие человека и никак не восстанет из пепла, в котором сгорела его любовь. Он не знает, что за порогом его любимый объявил кровавый пир, что слетел с катушек, сбился с пути. Эмир кровоточит сам, но и из других кровь выкачивает. А Юнги так и лежит в комнате, где не разрешает включать свет или открывать шторы, и все не может определиться, жив он или мертв.

— Хочешь, я убью его? — вырывает омегу из мыслей сидящий все это время рядом Хосок.

— Его невозможно убить, — Юнги безумно улыбается, обнажает десна.

— Я смогу, — без уверенности заявляет альфа.

— Я плакать буду, — морщит нос омега, — он так сказал.

— Я не хочу, чтобы ты плакал, — звучит искренним Хосок. — Выйдем в сад, Юнги, подышишь свежим воздухом. Он не стоит того, чтобы ты себя живьем замуровывал.

— Откуда тебе знать, стоит он этого или нет? — обиженно смотрит на него омега.

— Все-таки ты ребенок, — мягко улыбается Хосок. — Ты думаешь, что это любовь, что ты потерял своего альфу, на самом деле любви нет, Юнги. Это привычка, и она пройдет. Лучше скажи, чего ты хочешь? Что тебе подарить? Что угодно, я для тебя это найду.

— Мне ничего не надо, Хосок, мне это не поможет, — поворачивается на бок омега и кладет ладони под щеку. — Ты и так платишь за врачей и лекарства, содержишь нас троих. Спасибо.

— Перестань, ты мой кузен, память о моем дяде, — говорит альфа. — Твое благополучие — мой долг.

— Я не знаю, какие цели ты преследуешь, но мне ничего, кроме одиночества, не нужно, — не смотрит на него омега.

— Хорошо, я понял, — поднимается на ноги Хосок. — Я ухожу, но я буду приходить еще и еще. Я понимаю, что ты меня сторонишься, может, даже и не доверяешь, но я устал быть одиночкой, а вы с Джиеном моя семья, и я буду заботиться о вас.

***
— Он все повторяет, что вернет Юнги, что они одно целое, и никого не слушает, — рассказывает лежащий головой на коленях Чимина Кристиан.

Омега приехал час назад, они распили по бокалу вина, занялись любовью, а сейчас лежат обнаженными посередине разворошенной постели, и пока Чимин перебирает его волосы, Кристиан делится новостями. Чимину и делиться нечем, его альфа пропал с радаров, на звонки не отвечает, пишет короткие смс, что сильно занят, и омега его не осуждает. Чимин все понимает, пусть это понимание и не помогает ему не обижаться. Чимин безумно сильно скучает по Намджуну, снова курит дурь, много плачет и бежит за успокоением в руки, которые всегда найдут для него время.

— Он совсем одичал, — поворачивается на бок Кристиан и легонько целует омегу в бедро, на котором выбит череп с венком из разноцветных цветов.

— Я переживаю за него, — вздыхает Чимин. — И за тебя тоже. Что бы с ним не случилось — это касается и тебя.

— Мы живучие, — усмехается Кристиан. — Войну за омегу тоже переживем.

— Он собирается воевать за него? — отодвигается Чимин. — Намджун ведь не позволит. Он будет и против Намджуна воевать? — широко раскрыв глаза, смотрит на альфу.

— Не знаю, — мрачнеет Кристиан и, приподнявшись, целует омегу в губы. Целует снова и снова, будто бы поцелуи сотрут произнесенное этими губами имя другого альфы.

— Ты делаешь мне больно, — отстраняется Чимин.

— Прости, — прячет лицо на его груди Кристиан.

— Представь, любить кого-то так сильно, что объявить войну всем, — зарывается пальцами в его волосы Чимин.

— Мне представлять не надо.

***

Эмир тянется за шкатулкой с запонками, открывает крышку и, достав оттуда запонки от Jacob & Co из белого золота с бриллиантами, пристегивает. Он осматривает образ, зачесывает пальцами волосы назад, поправляет воротник черной рубашки и, прихватив пиджак, спускается вниз. Эмир выглядит потрясающе, заставляет работающих во дворе омег смутиться, тянется за дверцей нового брабуса цвета мокрого асфальта. Так тщательно готовятся и шикарно выглядят перед свиданием, но Эмир Си идет на войну. Впервые на памяти преступного мира региона главный криминальный босс отправляется на войну не за расширение территорий, не за новым контрактом, сулящим миллионы, даже не за кровавой местью, которая будет показателем его мощи и вселит во врагов лучшее оружие — страх. Эмир Си идет на войну за омегу. Он идет за омегой с волосами цвета свежей пенящейся крови и прольет за него как свою, так и чужую. Брабус выезжает из вымощенного камнем двора, охраняемого получше президентского дворца особняка, и по мере его движения к дороге, к нему присоединяется все больше и больше автомобилей.

Юнги сидит на подоконнике второго этажа и, прижав колени к груди, смотрит на вымощенный камнем пол, на котором видит очертания себя. Если падать без препятствий, то вокруг себя можно нарисовать крылья черными брызгами, только Юнги не мученик, он грешник. Он оставит свое тело на камне, а душа просочится ниже, в саму преисподнюю, где на его голову заслужено водрузят терновый венок. Юнги слезает с подоконника, держась за стену, двигается к ванной, но истощенный организм наконец-то сдается, и покачнувшийся омега падает лицом на ковер и так и остается лежать без сознания.

Кортеж из черных автомобилей, принадлежащих Эмиру Си, ползет змеей по длинным улицам города, вселяет в горожан страх, заставляет разбегаться по домам, затягивать шторы. В воздухе пахнет кровью, и еще немного по вымощенным брусчаткой тротуарам, волоча тяжелое, увешанное высохшими цветами платье, по следам своего протеже пройдется его прародительница. Эмир достает телефон из кармана брюк, подносит к уху:

— Ты переходишь черту.

— Я ее давно перешел, господин президент.

— Эмир, ты рискуешь. Я рискую. Весь наш труд и столько лет полетят к чертям, не делай этого, я буду вынужден вмешаться.

— Вмешайся, я и тебя уничтожу, потому что, Намджун, я тебе уже говорил, между ним и мной ничего не встанет. Я выведу оттуда свою лису и сравняю с землей его берлогу.

— Это навлечет возмущение людей, приедет полиция и спецназ, Эмир, прошу…

— Не вставай у меня на пути.

— Я пытаюсь тебя образумить, насильно ты ничего не добьешься! Он не твой, смирись уже!

Эмир не помнит, чтобы Намджун после получения должности повышал голос.

— Он мой.

Эмир вешает трубку и смотрит на небо, которое в предверии заката цвета волос его любимого омеги:

Я выжил ради него. Он родился для меня.

Офис министра и его дом Эмир окружает с темнотой и сразу высылает к Исому посла с требованием вывести Юнги. Человек Эмира возвращается обратно со словами, что хозяев дома нет, более того, Юнги отвезли в больницу. Весь пыл Эмира улетучивается за одно мгновенье. Нет ни ярости, ни желания сравнять все с землей, и даже щекочущий ноздри запах крови рассеивается. Юнги в больнице, значит, ему плохо, он болеет, что-то угрожает его мальчику, и даже война на фоне здоровья самого главного человека в жизни Эмира теряет свое значение. Она стоит за его спиной, постукивает костлявыми пальцами по капоту, и, поняв, что Эмир ее сестру остановил, значит, и ей здесь делать нечего, рассеивается в сумерках. Эмир возвращается в автомобиль, ждет, пока ему докладывают, в какой больнице Юнги, и отправляется туда. Намджун, узнав, что Эмир поехал в больницу с двумя автомобилями, остальных бойцов распустил, отзывает готовый вмешаться спецназ.

Эмиру сейчас важно увидеть Юнги, узнать, как он, а все остальное он решит потом. Он подъезжает прямо к каменным лестницам, сразу идет к ним. На ступеньках его уже ждет Хосок и его парни.

— Отойди или я тебя подвину, — смотрит в упор на врага Эмир, уже решает вырвать ему гортань за первое же «нет».

— Ему плохо, Эмир, — бьет под дых, заставляет почувствовать вкус железа на языке. — И что, будем стреляться? Устроим побоище здесь, пусть мой и так еле держащийся кузен помрет от страха.

— Ему нечего бояться, я здесь, и я его защищу, — слышит сирены внизу улицы Эмир.

— Если бы тебя не было, то и Юнги был бы в порядке…

— Я теряю время, — достает глок Эмир, вокруг моментально начинается суматоха, все разбегаются кто куда, а против друг друга направлены десяток пистолетов. — Я вижу дырку, вот здесь, — альфа тычет дулом в лоб с виду абсолютно спокойного Хосока, сам стоит под прицелом.

Они стоят друг против друга, два зверя, способных накрыть пеплом весь город, утопить в крови не только друг друга, но и всю улицу, и ни один не уступает. Один тут забрать, второй не отдать.

Юнги, которого обнаружила на полу его спальни прислуга, не нашел сил сопротивляться Хосоку, и его доставили в больницу час назад. Омега истощен, поэтому ему прописали капельницы, первую из которых он проходит прямо сейчас.

К больнице подъезжает полиция, никто из альф и бровью не ведет. Полиция требует опустить оружие, Эмир, поняв, что если его повяжут, омегу не увидит, снимает Хосока с прицела, медленно поднимает обе руки, парни Хосока следуют его примеру, а Тигр делает шаг назад, и дверь между ними закрывается. Первая пуля застревает в бмв Кристиана, который сам бросается к Эмиру, но последний быстро сориентировался и, оставив, два трупа на лестнице, скрылся за внедорожником. Улицу оглушают выстрелы и крики напуганных людей. Хосок и его люди отстреливаются изнутри, Эмир использует автомобили, как щит. Полицейскую машину сносит подъехавший внедорожник парней Эмира, сирены все нарастают, из-за запаха пороха и дыма дышать невозможно. Юнги сидит на кушетке, бледный как полотно, слушает крики и выстрелы. За его окном разверзлась земля, выпустила наружу чертей и правит всем этим хаосом его первая и, Юнги уже точно знает, единственная любовь. Он смотрит на отца, который мечется по палате, а потом, соскользнув вниз, на еле держащихся ногах двигается к выходу. Его пытаются остановить, делают больно, затаскивая обратно в палату, но он срывает иглы и трубки и вновь двигается в коридор.

Люди Хосока по приказу альфы не пускают омегу, но Юнги не сдается и слышит, как кричит кузен:

— Не стреляй, ты чуть не убил его.

Вмиг все прекращается. Нет ни выстрелов, ни криков, ни звона разбивающего стекла. Можно было бы решить, что ничего и не было, если бы не запах, который несет смерть. Юнги плевать, будут ли снова стрелять, он толкает дверь, выходит на ступеньки, ежится от вечернего холода и смотрит на внедорожник, бок которого изрешечен.

Никто на ногах, кроме одетого в больничный халат омеги, не стоит. Вокруг дым, под ногами гильзы, следы крови — на трупы Юнги не смотрит. Он возвращаться не торопится, он стоит и ждет. А еще молит небеса не дать ему снова потерять сознание, помочь ему выстоять перед своей силой и самой главной слабостью, потому что только он и сможет. Эмир кладет оружие на капот и двигается к ступенькам, а Кристиан матерится, что тот подвергает себя опасности, его люди держат на прицеле появившегося за Юнги Хосока.

— Как ты мог? — у Юнги перед глазами все плывет, но на Эмире взгляд фиксируется. — Ты же обещал. Ты обещал, говорил, вреда не нанесешь, а все вокруг разрушаешь. Ты не повелитель смерти, Эмир, ты повелитель хаоса.

— Я приехал за тобой, лисенок, — всматривается в любимые черты Эмир, планирует, как ухаживать будет, как откормит, в любви утопит. — Не слушай никого, вернемся домой.

— Я не вернусь, Эмир, умоляю, пойми уже, — губы Юнги дрожат, он чувствует, что плотину вот-вот прорвет. — Я не могу к тебе вернуться, я не вернусь.

— Я тебя люблю.

Вот так вот резко, без предупреждений выпаливает, также, как стреляет — четко и прямо в цель. Юнги пошатывается, даже не сразу отвечает.

— Оставь себе эту любовь, — омега прислоняется лопатками к покрытой свежими дырками двери, — не пачкай меня этой грязью, я больше не выдерживаю.

— Не говори так, не надо, — тучи над головой Эмира сгущаются. Кристиан смотрит на перевернутый полицейский автомобиль, рассчитывает в уме, когда Намджун основных псов запустит.

— Я не могу тебя больше любить, — челюсть омеги дрожит, лицо искажает гримаса боли, первая соленая капля разбивается о пол. — Я не хочу тебя больше любить, — дальше говорить не может, всхлипывает.

— Не плачь только, не надо, — у Эмира кадык дергается, он протягивает руку, но она в воздухе замирает. Эмир теряется, не знает, пойти ли тараном, как всегда, на колени ли пасть, что сделать, лишь бы тот, ради кого он умереть готов, не плакал из-за него. — Я ведь обещал, что ты не будешь плакать из-за меня.

— А я плачу! — кричит Юнги, размазывая по лицу слезы. — И буду плакать, пока ты меня не отпустишь, пока не оставишь в покое. Ты, и только ты причина моих слез.

— То, что ты решил, что больше не любишь меня, не значит, что и я не люблю. Лисенок, прошу…

— Ничто не вечно, Эмир, все проходит, и это пройдет, — утирает тыльной стороной ладони нос Юнги и пытается смотреть прямо в глаза, в которых собственными руками душит надежду на другую жизнь.

— Моя любовь к тебе вечная, — тихо говорит Эмир, игнорирует Хосока, место, время, все, Юнги должен его услышать, должен это знать. — Твои слова делают мне больно, и мне не нравится это чувство, — честно добавляет.

— Ты не человек, Эмир, тебе не может быть больно, — разбито улыбается Юнги, смотря в глаза, в которых обида на режущую боль сменяется.

— Ты правда так думаешь? — у Эмира челюсть сводит, он не понимает, от обиды или ярости.

— Посмотри на меня, — отступает Юнги, показывая себя. — Это все твоя любовь, такая же кровавая, как и ты сам. Твоя любовь умеет убивать, и убивает она меня. Уходи из моей жизни, Эмир, или добей уже. Пусти последнюю пулю в меня.

— Она только для меня, — криво улыбается Эмир и, мазнув по любимому лицу взглядом последний раз, спускается вниз. Юнги смотрит ему в спину, не видит, как торжествующе за ним Хосок улыбается. Не видит, как под роскошным костюмом Эмира выкованная из его же кожи и костей броня трескается, на рубашке пятна алой крови расплываются.

Улица пустеет, запах рассеивается, раненных и трупы забрали сами стороны, полиция до завтра будет держать закрытыми въезды на улицу. Дворники подобрали гильзы, подмели стекло, смыли кровь с лестниц. Стелющийся по земле туман, который пришел под утро, пробрался в окно к замершему на койке под действием успокоительных омеге со стеклянным взглядом, а потом отправился в особняк, к сидящему у потухшего камина альфе, в глазах которого жизни не больше, чем под костяным каркасом его покровительницы. Туман накрыл собой все, кроме их будущего. Его никогда и не было.
 

I'm living inside this hell

Очередной лист не задерживается на дереве, срывается вниз в поисках только сам знает чего и падает в реальность, в которой вместо жаждуемой свободы, сперва пожелтеет, потом засохнет и окажется под метлой дворника. Эмир стоит у окон на всю стену, смотрит на дерево, которое было здесь, когда он купил особняк, и не знает, кому сочувствовать — тому, кто потерял или потерявшемуся. Хотя что очередная потеря, привыкшему терять? Можно ли вообще привыкнуть к потерям? Можно настраивать себя на плохое, готовиться к худшему, стать пессимистом, но это все равно не помогает посмотреть в глаза случившемуся в тот самый момент осознания. Сколько бы человек не убеждал себя, что счастья он не заслуживает, что судьба подарков не делает, не втаптывал бы в землю ростки надежды, которой, чтобы родиться, обычно хватает и самообмана, она все равно сорняками забивает нутро — выдернешь один, на его месте еще десяток появится. Воевать с надеждой — самый тяжелый бой, и пока Эмир не примет, что не вернуть, не изменить, не воскресить, он будет комьями глотать горечь потери.

Эмир потерял отца, не обретя, похоронил папу, не насытившись им, оставил и часть себя на кладбище, которое называет вторым домом, а к потере Юнги оказался не готов. Более того, он никогда и не готовился. Эмир и мысли не допускал, что у него отнимут того, кто стал его душой, и не думал, что он сам уйдет. Они вместе — это константа, они инь и ян, луна и солнце, воздух и все живое им порождаемое — как тут можно потерять. После таких потерь уже не выживают. Хотя Эмир и не терял, Юнги просто сошел с их общего пути, и вернуть его — цель номер один. Его воспаленный отчаянием мозг не воспринимает информацию до конца, не видит точку в их отношениях, а все еще надеется и планирует способы вернуть омегу. Что же будет с ним, когда он все осознает, когда наконец-то поймет, что Юнги ушел, и придется разжать пальцы, до побеления вцепившиеся во вчерашнее прошлое. Юнги ушел по-настоящему. Он вышел за дверь, за которой остался его запах, его вещи, недопитый стакан воды на тумбе — оставил свои следы в этом доме, и дыры на чужой, казалось бы, давно прогнившей душе, и хлопнул дверью. Больнее всегда тем, кто остается, и пусть Эмир понимает, что Юнги тоже нелегко, но пока он со своей болью не справится, он другому не поможет. Он возвращается в спальню, которая пережила на себя пресловутое от ненависти до любви, подходит к зеркалу, смотрит на себя, но не узнает. На Эмира с зеркала смотрит сломанный человек, а ведь он думал, что себя такого давно похоронил. Юнги воскресил в нем не просто человека, а того, кто умел чувствовать, и выплюнув ему в лицо «тебе не может быть больно», оставил его одного. Эмир не знает, что ему с новым собой делать и куда податься, потому что ему правда больно. Он смахивает с трюмо баночки, не справляется с поднявшейся в нем яростью, порождаемой чувством беспомощности, и цепляется взглядом за выпавшую из-за зеркала бумажку с собственным почерком. Эмир поднимает бумажку с неровными краями, читает «скучаю» и вторит. Когда он послал Юнги эту записку, он тоже скучал, но держался, потому что знал, что закончив дела и встречи, помчится к своему мальчику и, прижав его к себе, поймет, что вернулся домой. Сейчас все по другому. Сейчас это «скучаю» выскабливает его нутро, занимает собой все пространство и, не найдя выхода в объятиях его омеги, разрывает его изнутри. Это «скучаю» его палач, и Эмир сам ложится на плаху. Эмир готов воевать даже со смертью, но с ним не сможет. Ему казалось, что все, что он обрел свой Вавилон, припал к Святому Граалю, забрал свою главную награду, пришел к тому, о чем не мечтал, и только вкусив, все потерял. Эмир обладает огромной властью и деньгами, на которые мог бы купить половину страны, но с ней торговаться не потянет. Вчера ночью он включил запись их секса, приблизил лицо Юнги и нажал на паузу. Кристиан нашел его утром в кресле со стаканом виски в руке, уставившимся на экран, на котором запечатлен раскрасневшийся после поцелуев омега.

— Мы будем что-то делать? — прокашлявшись, чтобы босс его заметил, альфа подошел к креслу.

— Семь дней, Кристиан, у меня горе и у меня должны быть эти семь дней, чтобы осознать его масштабы, но не смириться, — бесцветным голосом ответил Эмир, и Кристиан покинул особняк.

Кристиан до конца этих семи дней в особняке не появлялся, но постоянно был на связи с прислугой, которая докладывала, что Эмир много пил и не покидал комнату. В среду утром, занимающийся делами босса Кристиан замер на пороге его кабинета, увидев приоткрытую дверь. Эмир сидел в своем кресле, немного осунувшимся, но в целом выглядящим, как и всегда, и отчитывал своего банкира. Повелитель смерти вернулся.

Нет, Эмир не забыл Юнги и точно не отпустил, он взял перерыв и вернет свою лису, потому что по-другому никак. Первым делом, утром, приехав в офис, Эмир лично договорился с цветочным магазином и оплатил на ближайший месяц доставку маков, которые Юнги будет получать каждое утро. А пока он будет думать, чертить новые планы и ждать дня, когда голова Юнги будет лежать на его груди, иначе нет смысла.

<b><center>***</center></b>
Кто-то ставит дедлайны, перерождается, придумывает новый путь, а кто-то Юнги. Юнги обрек себя на существование в четырех стенах и покидать их не собирается. Он открывает глаза на несколько часов, видит неменяющуюся реальность и вновь закрывает. Юнги знает, что смысл нужно придумать, если его нет, что нельзя умирать из-за разбитого сердца, что его жизнь — дар, и ее надо беречь, но он не понимает. Он не может найти ни одну причину, почему ему нужно встать с этой кровати. Что он вообще хочет от жизни? Как он будет ее строить на обломках старой? Стоит ли пытаться собирать эти руины? Нет. Юнги имел список планов и дел, расписал все по пунктам, но это все было до Эмира, до того, как один человек перевернул всю его жизнь и заменил все его желания только одним — быть с ним. У Юнги нет Эмира. У Юнги нет ничего.

О маках Юнги узнает только через пять дней с начала доставки от прислуги, которая обмолвилась. Он отсылает парня с подносом обратно, заворачивается в одеяло и плачет. Юнги рыдает так громко, что на его вой врывается отец, который не разрешает вносить маки даже во двор. Приехавший вечером Хосок пытается растормошить омегу, но все тщетно, Юнги никого не пускает к себе, не слушает и отказывается жить. Не помогает даже угроза отца положить его в лечебницу, более того, кажется, даже радует, потому что омега говорит:

— Я не болен, но только те, кто болен, меня поймут.

Эмир знает, что Юнги цветы не получает, но доставку не прекращает. Ему важно, чтобы Юнги знал, что он помнит, потому что если он забудет о нем — Эмир умрет.
<b>
<center>***</center>
</b>

Эмир смиренно лежит, пока Дэмиан, устроившись на нем, показывает собранный из лего пистолет. Эмир очень рад, что когда-то повстречал этого малыша, который, как оказалось, сейчас его единственное утешение. Дэмиан растет хмурым, неразговорчивым ребенком, об этом говорят все его воспитатели, но с отцом он совершенно другой. Дэмиан обожает, когда Эмир приезжает, сразу обкладывает его игрушками и не умолкая рассказывает про себя, словно боясь не успеть. Эмир старается видеться с ним каждый день, но порой их расставания затягиваются.

— Тебе рано собирать оружие, — отобрав у него пистолет, шуточно целится в потолок альфа.

— Я Дракон, мне можно, — бурчит ребенок, пытаясь забрать пистолет, у которого уже отвалилось «дуло».

— Это еще откуда? — хмурится Эмир. — Ты Дэмиан.

— В моем мультике есть Рю, он очень сильный, и учитель сказал, что так на японском называют Драконов, и они ничего не боятся, — объясняет ребенок.

— Так зовут тех, у кого из пасти огонь валит, — щекочет его Эмир. — Собери отцу новый дом, кто знает, может, архитектором станешь, не играй с оружием.

— Мы будем там жить? — загораются глаза Дэмиана.

— Сразу же переедем, — присаживается Эмир и берет его на руки.

— А он не будет с нами жить? — опускает глаза Дэмиан.

— Будет, — Эмиру не нужно уточнять, о ком именно говорит мальчик. Дэмиан сразу же грустнеет, кусает губы и слезает с отца.

— Ты не должен плакать из-за этого, Дэмиан, — серьезно говорит альфа, заставляя его смотреть на себя. — Ты ребенок, и капризы это нормально, но плакать или истерить каждый раз, когда я говорю о Юнги, ты больше не будешь. У тебя есть дом, еда, наследство, которого хватит еще на несколько жизней, ты не живешь на улице, не спишь под снегом и не пьешь горячую воду, что заменяет тебе и еду, и тепло. Ты понимаешь меня?

Дэмиан всхлипывает и кивает.

— Ты не будешь больше плакать. Когда меня похоронишь, я разрешаю.

— Нет, — бросается ему на шею Дэмиан. — Ты никогда не умрешь. Я никогда-никогда больше не буду плакать.

— Хорошо, — поглаживает его по волосам альфа и крепче обнимает.

<b><center>***</center></b>
Эмир идет к брабусу, когда к нему подходит пропущенный охраной шофер его хорошего знакомого. Эмир кивает своим парням, делая знак оставаться на месте, и идет следом за мужчиной за угол, где его поджидает бронированный Пулман. Альфа садится на заднее сидение и берет протянутый ему бокал шампанского.

— Молодец, китайцы сдались, — Намджун поправляет ремешок дорогих часов и смотрит на альфу.

— Рано праздновать, господин президент, — все равно отпивает из бокала Эмир.

— Ты правда молодец, но твои люди тебя не слушаются, и меня это расстраивает, — задумчиво тянет Намджун. — Дисциплина в нашем деле — основа основ. Я думал, ты четко дал им понять, что у меня воровать не стоит.

— Никто у тебя не ворует, — напрягается Эмир.

— Даже он? — Намджун кивает в сторону окна, за которым стоит курящий Кристиан. — Он же не думает, что я не замечаю, как он вертится вокруг Чимина. Предупреждаю первый и последний раз: или он уберет от него когти, или я их ему спилю.

— Ты смеешь угрожать моему человеку? — цедит сквозь зубы Эмир.

— Я предупреждаю, — усмехается президент.

— Кристиан — моя правая рука, угрожая ему — ты угрожаешь мне.

— Тем более займись им сам или я займусь, — кивает шоферу Намджун.

— Рискни, — выходит из автомобиля Эмир.

<b><center>***</center></b>
Вечером Эмир, закончив еженедельное совещание со своими управляющими, сидит в любимом казино, которому обеспечивает защиту, попивает виски, думает о следующих шагах. Вокруг альфы вьются красивые омеги, все хотят урвать внимание, Эмир никого не видит — что ему красота, если он видел ее колыбель.

Внезапно в казино начинается суматоха, люди разбегаются кто куда, а Эмир подносит стакан с виски к губам, следит за заполнившим помещение отрядом по борьбе с наркотиками. Кого успели поймать, сразу же провожают в машины, Эмир и бровью не ведет, допивает виски до дна, а потом, поднявшись, тянется за пиджаком. Он надевает пиджак, поправляет запонки на рукавах рубашки и медленно двигается к главному выходу. Он беспрепятственно выходит наружу, обходит автомобили со включенными сиренами и садится в брабус, за рулем которого уже ждет Кристиан.

— Как это понимать? — выезжает из парковки Кристиан. — Как он посмел пустить своих псов в защищенную точку!

— Он унизил меня перед партнёром, которому я обещал защиту, — щелкает зажигалкой Эмир.

— Но зачем ему делать это? — удивленно смотрит на него Кристиан.

— Ты скоро узнаешь, — хлопает его по плечу Эмир и затягивается.

<b><center>***</center></b>

— Твой кузен столько для нас делает, так старается, а ты ничего не видишь, — опускается в кресло в спальне Юнги Исом, с грустью смотрит на омегу.

— Оставь меня, — омега даже позу не меняет.

— Юнги, ты не можешь прожить всю жизнь в этой комнате, — вздыхает мужчина.

— Почему? — наконец-то отрывает голову от подушки Юнги.

— Хотя бы потому, что столько людей переживают за тебя, — подходит к кровати Исом. — Я не могу найти себе место, и да, я знаю, что и я виноват во всем произошедшем, но это не значит, что вся наша жизнь пройдет вот так. Хосок приезжает каждый день. Он сильно переживает за тебя, но не осмеливается к тебе заходить, ковырять твои раны.

— Вот и молодец, — огрызается Юнги. — Мне не нужна ваша забота, жалость и даже попытки вернуть меня к нормальной жизни.

— Мы не отступим, — берет в руку его ладонь альфа. — Ты мой сын. Моя кровь и плоть…

— Прекрати, — кричит Юнги. — Пожалуйста, просто оставьте меня, дайте мне пережить это самому, вы только делаете хуже. Я не слабак, отец. Я не умру без него, хотя, видит бог, больно так, что я бы предпочёл смерть.

— Не говори так, — с ужасом смотрит на него Исом.

— Но это правда, — всхлипывает Юнги. — Я говорю тебе о том, что чувствую. Говорю, и знаю, что не поймешь. Никто не поймет, кроме него. Я люблю его, у меня язык не поворачивается сказать это чертово слово в прошедшем времени. Люблю, несмотря ни на что, люблю, зная, что гореть мне в аду. Он единственный человек на земле, который мне нужен, и я лежу здесь и пытаюсь свыкнуться с мыслью, что я обречен на жизнь без него. Не это ли высшее наказание? Я буду его нести. Я его заслужил. Поэтому выйди за дверь, дай мне принять эту мысль, потом я вернусь к вашей нормальной жизни и буду даже улыбаться, чтобы не слышать глупых вопросов о том, как у меня дела.

— Выбор за тобой, — отпускает его руку Исом. — Но не наказывай себя слишком долго, пойми уже, что твоя любовь безответна. Ты сам себя здесь живьем хоронишь, а твой братец, — делает акцент на этом слове мужчина, — живет, развлекается, делает ставки. И да, даже не отрицай, вчера была облава и весь город видел, как он проводит вечера за игорным столом с омегами.

Юнги не отвечает, долго смотрит в закрытую за отцом дверь, а потом вновь засыпает. Юнги поражается, как он столько спит, учитывая, что он вообще физической активностью не занимается, из кровати не вылезает и только и делает, что спит. Видимо, это защитная реакция организма, который при удобном случае отрубается, помогает омеге залечивать свои раны во сне. Юнги убежден, что залечить ничего не получится, потому что от Эмира могла бы спасти только траснплантация главного органа, но донора для разбитого сердца не найти.

Утром Юнги сползает с кровати и зовет прислугу. Он впервые с момента возвращения домой сам просит убрать и проветрить комнату и запирается в ванной. Приняв душ, омега долго думает, что выбрать из своего скудного гардероба, учитывая, что последние годы он в этом доме не жил, а потом в чистой пижаме идет вниз завтракать. Поесть толком не удается, отвыкший от обильного приема пищи организм довольствуется чашкой кофе и половинкой круассана. После завтрака Юнги располагается на диване в гостиной вместе с одолженным у отца планшетом и просматривает последние новости.

Ничего не зажило, не прошло, не отпустило, но Юнги понял, что лежать сутками в кровати ему тоже не помогает, а напротив, его состояние все больше ухудшается, так что с сегодняшнего дня он постарается пойти другим путем, а именно — забивать голову другим. В одиночестве справляться с ранами, оставленными горькой правдой, тяжело. Юнги попробует выходить, окружит себя людьми и проверит и этот метод. Пусть в глубине души он знает, что прежним ему никогда не стать, но как он когда-то читал, если долго создавать видимость, что ты в порядке, то можно и самому в нее поверить. Пролистав пару новостей о жизни города, он вспоминает вчерашние слова отца про рейд и дрожащими руками набирает в поисковике «Эмир Си». В новостях ничего за последние пару недель нет. Юнги уже собирается вставать за второй чашкой кофе, как решает проверить имя альфы в социальных сетях. Первое же видео, которое всплывает в ленте, заставляет омегу задержать дыхание. Видео, видимо, снимал один из посетителей казино во время рейда. Лица Эмира не видно, но Юнги хватает мгновения, чтобы узнать в скользнувшей в сторону выхода тени своего альфу. Странно было бы думать, что Эмир запрет себя в четырех стенах и будет оплакивать их несостоявшуюся вечность, но внутри все равно противно колет и жало ревности теребит не зажившие раны.

На рассвете следующего дня Юнги идет в сад, и, забрав со склада с садовыми принадлежностями лопатку, начинает рыть яму под дубом. Юнги положит в эту яму все подарки от Эмира, которые все еще на нем, и свое предательское сердце, отказывающееся слушать голос разума. Он похоронит себя старого, сплошь и поперек состоящего из любви к Эмиру в этой яме, и начнет новую жизнь. Эмир же начал. Юнги роет и роет, готовит могилу чувствам, которые собственными руками задушит и уложит в нее, не устает. В эту яму уже можно поместить самого омегу, он это и делает, отбрасывает лопату в сторону и ложится в сырую землю. В глаза бьет поднимающееся солнце, ото всюду слышно пение птиц, а на лице Юнги расползается безумная улыбка. Юнги лежит в могиле, вырытой для их любви, и понимает, что ее не похоронить. Она умрет только с его смертью, только с его сердцем, у которого больше не хватит сил качать кровь. Юнги интересно, как люди восстанавливаются после неудавшихся отношений? Как смиряются с мыслью, что у них под грудиной теперь осколки когда-то целым подаренного и вернувшегося разбитым к ним сердца? Живут же. Они хоронят прошлые чувства, надеятся на новые отношения, строят себя с нуля, стойко держатся на ногах и даже обретают счастье — не важно, мнимое или настоящее. Юнги будет единственным, кто поднимется с ней, живущей в нем — пульсирующей, разрастающейся. Он будет смотреть на мир глазами, полными обиды, улыбаться губами, источающими горечь потери, и прятать нутро, в котором она разрослась метастазами и поразила все. Юнги будет вынашивать ее всю жизнь, и, в отличие от остальных, кто нашел в себе силы вырвать ее, так и проживет с ней внутри, потому что ему от нее не избавиться. Ему от себя, принадлежащего целиком и полностью Эмиру, не сбежать.

Юнги вылезает из ямы, идет в душ и, дождавшись за завтраком удивленного его присутствием в гостиной отца, просит устроить его на учебу.

— Сынок, я счастлив, что ты встал на ноги, но ты, наверное, забыл, что мы обанкротились, и у меня нет возможности, — прячет глаза Исом.

— Я помогу, — быстрыми шагами идет к ним вошедший в дом Хосок. — Тебе не о чем беспокоиться, — нагнувшись, целует омегу в лоб. Альфа выглядит свежо и бодро. Судя по одежде, Хосок был в гольф-клубе. У него приподнятое настроение, и Юнги думает, наверное, сегодня лунки поклонялись только ему.

— Ты не должен, — бурчит омега, который никак не свыкнется с мыслью, что кузен, которому всегда была безразлична его судьба, сейчас так рьяно о нем заботится.

— Вот именно, я не должен, — опускается в кресло напротив Хосок. — Но я хочу. Это идет от моего сердца, я всячески хочу тебя поддерживать и буду.

— Почему?

— Потому что ты моя родня, — твердо говорит альфа. — Потому что ты единственный омега в нашей семье, и защищать и оберегать тебя мое первое желание. Я знаю, что потерял много времени и вообще не особо достойно себя вел, но мы ведь все делаем ошибки, — подмигивает.

— Думаю, я и без вашей помощи смогу начать учиться, — встает на ноги Юнги и идет к себе.

— Что он задумал? — смотрит вслед омеге Хосок.

— Что он может задумать-то? — усмехается Исом. — Будет дуться, потом придет, и устроишь его, куда хочет. Может, учеба выбьет из него все мысли об Эмире.

— Я не хочу, чтобы он забывал Эмира, — скалится Хосок. — Это не входит в мои планы.

— Что ты имеешь в виду? — напрягается Исом. — Если мы в этом деле вместе, я хочу знать, что ты задумал.

— Ты все узнаешь. Со временем, — поднимается на ноги Хосок. — А пока мне надо наведаться к друзьям в правительстве.

<b><center>***</center></b>

Юнги будет учиться, найдет любовь в лице нового увлечения и попробует вернуться в колею. Раз уже отец с учебой омеге помочь не может, то Юнги не будет отчаиваться. Он уже поступил, и пусть ему в этом помог Эмир, он учебу бросать не будет. Юнги пойдет в тот университет и получит диплом. Он оставит себе единственный подарок от Эмира. Он будет считать это компенсацией за всю ту боль, на которую он обречен до конца жизни из-за Эмира. С утра отца нет дома, Юнги знает, что он отчаянно пытается вернуть старые контакты и создать новые, постоянно на встречах и переговорах. Также Юнги знает, что бывшие близкие соратники альфы отказались от общения с ним сразу же, как только он потерял кресло министра. У Юнги из-за последних событий не было времени и сил нормально поговорить с отцом, и он чувствует угрызения совести. Что бы ни было, отец тоже прошел через многое, и жаль, что сейчас отчаяние Юнги не дает ему видеть что-либо, кроме себя. В обед Юнги слышит голос отца, доносящийся снизу, и сразу спускается в гостиную. Исом сидит на диване в окружении папок и что-то усиленно набирает на телефоне.

— Отец, — Юнги останавливается рядом с диваном, пытаясь подобрать слова. — Насколько у нас плохи дела?

Исом кладет телефон на столик и хлопает по дивану, приглашая омегу присесть.

— Не буду тебе лгать, да и ты сам уже, наверное, понимаешь, что очень плохи, — вздыхает мужчина. — У нас кроме этого дома, выкупленного Хосоком, ничего нет. Я тоже хочу, чтобы ты учился, чтобы мог позволять себе все, что хотел, и жил в роскоши, но как раньше уже не будет, Юнги. Мы должны быть благодарны твоему кузену, который материально нас поддерживает. Других источников дохода у нас нет. Но я обещаю, что я все исправлю и найду для нас выход. Мы не будем ни от кого зависеть.

— Значит, чтобы купить себе одежду, я должен просить Хосока? — усмехается Юнги.

— Да, — кивает Исом. — Хосок платит за все и даже за лечение и содержание дома и прислуги. Но тебе не нужно просить его, он сам готов заботиться о тебе.

— Какая благородность, — кривит рот Юнги. — Тебе не кажется странным, что тот, кто нас игнорировал, сейчас так нас опекает.

— Что здесь странного? — нервно потирает шею Исом. — Все мы меняемся, вот и он понял, что семья — это самое главное.

— Я завтра иду в университет, — перебивает его Юнги.

— Какой университет? — не понимает Исом. — Ты же не поступал никуда.

— Я поступил, когда жил с Эмиром, — поднимается на ноги омега.

— Тебе ничего от этого урода не нужно! — восклицает побагровевший Исом.

— Я уже принял решение, — отрезает Юнги. — А еще, мне срочно надо найти подработку, потому что так уж вышло, что у меня нет ничего, кроме того, в чем я сюда приехал. У меня нет денег даже на такси, а продавать драгоценности папы и просить у Хосока я не буду.

— Я дам тебе деньги на одежду, но это плохая идея, — Исом молчит о том, что драгоценности супруга давно ушли с аукциона. — Ты должен порвать с ним все связи, а не ходить в университет, который оплачивает он.

— Он должен мне за все, что я пережил, и я возьму этот подарок вместо долга, вложусь в свое будущее, — безапелляционно заявляет омега.

— Хосок уже ищет тебе университет, он тебя устроит…

— Я все сказал! — отрезает Юнги.

Юнги возвращается к себе и, собрав свою одежду, просит помощника по дому отправить ее на стирку. Юнги надеется, что Эмир об учебе знать не будет хотя бы на начальном этапе, а потом, возможно, дела исправятся, и омега сможет перевестись. В то же время Юнги уверен, что даже если Эмир узнает, он ему палки в колеса вставлять не будет. Эмир никогда не был мелочным, и так подло поступать с ним не будет. Ночь проходит тяжело, омега не может уснуть, долго ворочается из-за переживаний о предстоящем дне и в итоге, так и не выспавшись, уже в шесть утра пьет кофе на кухне.

В университет Юнги приезжает на такси, ему все время мерещится брабус Эмира, он оглядывается, сжимается, и, поняв, что у него уже паранойя, смеется над собой. Первый день проходит сумбурно, Юнги знакомится с группой, берет расписание, полчаса сидит у декана, который вьется вокруг него, прекрасно зная, кто именно отвечает за омегу. Декан и руководство университета единственные, кто пусть и с притворством, но носятся вокруг него. Никто из будущих одногруппников к парню не подходит, омеги шепчутся, одаряя его презрительными взглядами, и Юнги, который родился и вырос в высшем обществе, прекрасно знает, что они обсуждают его одежду, крах его отца и бедственное положение семьи. Юнги это не задевает. Старого Юнги бы задело. Старый Юнги был одержим дорогими украшениями, роскошным внешним видом, и был иконой всех омег, этот Юнги видел жизнь без прикрас и понял, насколько поверхностно мыслил и придавал значение тому, чему не стоило. Да, он в застиранной одежде, без украшений, выглядит, как после длительной болезни, а он ведь и правда болеет, но держит голову высоко и все равно считает себя королем. Все бы и закончилось взаимными ядовитыми взглядами, если бы Юнги не пришлось зайти перед выходом в туалет. Он уже моет руки у раковины, как внутрь проходят трое омег его возраста и внаглую разглядывают его.

— Мы знакомы? — не выдерживает впившиеся в него недобрые взгляды Юнги.

— Слава богу, что нет, — прыскает один из парней, на часы которого можно было бы купить квартиру в центре. — Просто удивляемся, как у твоего папаши хватило денег засунуть тебя сюда. Что он еще своровал?

— Или ты насосал? — атакует другой.

— Я не буду вам отвечать, и, тем более, пачкать руки, — тянется за салфетками Юнги.

— Испачкаешь ты скорее нас, — хмыкает первый, презрительно разглядывая его. — Раз уж на поступление сюда ты насосал, то мог бы насосать и на одежду.

Юнги игнорирует выпад и, обойдя омег, выходит прочь. Он знает, что он без курточки, в одной рубашке, а на улице уже прохладно, чтобы ходить так. В то же время Юнги привык разъезжать с шофером и быть в помещениях, не задумывался об одежде и по глупости решил купить новую только завтра.

Юнги выходит с занятий к пяти вечера и, покинув двор университета, открывает приложение для вызова такси. К вечеру совсем похолодало, он ежится, корит себя за глупость, что не поехал в магазин в эти дни. Юнги вбивает свой адрес, и сам не знает, почему, поднимает глаза. Через дорогу стоит брабус. Не просто брабус, а брабус Эмира. В этот раз это точно не галлюцинация, потому что автомобиль на ходу, и Юнги отчетливо слышит характерный этому зверю рык. Юнги чувствует, как у него под кожей столько дней не удобряемые и не поливаемые цветы тоски расцветают, но на каждом шипы. Он давится одновременно двумя противоположными чувствами и как загипнотизированный следит за тем, как открывается дверца автомобиля. Юнги сейчас его увидит и сердце остановится. Он точно это знает, потому что последний вдох он делал, когда еще в приложении копался. Он не успевает увидеть Эмира, потому что прямо перед ним паркуется ламборгини, из которого выходит Хосок. Дверца брабуса снова закрывается.

— Поехали, — косится на брабус Хосок. — Почему ты так легко одет?

— Я ничего не чувствую, — выговаривает Юнги и, обойдя машину, садится. Он в последний раз бросает взгляд на так и застывший брабус через дорогу и отворачивается. Юнги видит только тонированное стекло, за которым бьется тем утром так и не похороненное сердце.

— Я бы устроил тебя в лучший университет, — не дает ему плакать внутри Хосок.

— Этот самый лучший, — рассеянно отвечает омега.

— Юнги, ты делаешь себе больно.

— Я буду здесь учиться.

— Тебя будут возить мои парни, когда я занят, а в остальное время я буду с тобой, — мягко говорит альфа.

— Тебе не нужно быть таким добрым, ты же видел, я не рассыпался, — с вызовом смотрит на него Юнги.

— <i>Мы и не подозреваем, насколько мы сильные, пока нас не сломают</i>, — улыбается Хосок. — Ты сильный, Юнги.

Хосок довозит Юнги до дома, обещает вернуться попозже. Юнги сразу идет к себе и отказывается от ужина. За окном давно ночь, Юнги лежит на боку, подложив ладони под лицо, и раз за разом прокручивает в голове неожиданную встречу. Эмир не дал ему даже день походить в университет, сразу приехал, и Юнги рад, что не успел увидеть альфу, вряд ли бы он продержался, вряд ли бы устоял от скручивающего его желания обнять, прижаться, почувствовать. Юнги думает, что Эмир не подошел из-за Хосока, Эмир не подошел, чтобы не добивать того, кто и так на ногах не стоит. Посадил себя на цепь, вцепился когтями в руль и сжал зубы. Юнги отвлекается на стук в дверь, и вошедший внутрь парень, который и говорил ему про маки, протягивает ему конверт.

— Что это? — присаживается на постели Юнги.

— Это принесли вместе с цветами. Цветы не пропустили, но я забрал это.

— Ты лжешь, но не пугайся, — хватает дернувшегося к двери паренька за руку Юнги. — Скажи ему или тому, кто это все тебе передает, скажи ему, живи без меня. Пожалуйста, так и передай.

Юнги провожает парня до двери и подносит конверт к носу. Он все еще чувствует уже еле уловимый запах Эмира. Юнги распечатывает конверт, из которого выпадает банковская карта и записка. Он сразу открывает записку и читает:

<i>«Купи все, что достойно твоей красоты. Купи, как мой брат, а не любовь. Ты моя семья».
</i>
От последней фразы в Юнги все краны разом открываются, он зарывается лицом в подушки и плачет так горько и истошно, что кажется ослепнет. Семья. Он был в семье, он думал, что она у него есть, а сейчас одни руины. Он знает, что Эмир его семья, его небо и земля, его все, и он роднее всех. Ему до Эмира век идти и не добраться, потому что его любовь к нему в семье не полагается, потому что между ними общественное порицание, грех и вечные костры, и Хосок ошибается — Юнги для этого слишком слаб.

Юнги не может успокоиться, он уже охрип, всхлипывает, голова болит от слез, и он не может даже притвориться, что все в порядке, когда в комнату входит Хосок, который послал за ним еще пятнадцать минут.

Хосок ничего не говорит, молча проходит в спальню, опускается на кровать. Он видит конверт, карту, видит и записку. Он протягивает руку к плечам содрогающегося в плаче омеги, но рука замирает в воздухе. Хосок забирает карту Эмира и достает из кардхолдера свою.

— Я был слишком занят, не додумался. Это отныне твоя карта, — прокашливается альфа.

Юнги мычит что-то невнятное в подушку, снова воет, будто бы с воем этот черный куст любви к тому, к кому нельзя, из него вылезет.

— Все проходит, Юнги, все забывается, — мягко говорит альфа. — Ты сейчас мне не поверишь, но я тебе обещаю, ты вылечишься.

— Он не болезнь, чтобы вылечиться, — Юнги еле контролирует свою челюсть. — Если бы он был болезнью, то был бы бубонной чумой!

— Значит я стану вакциной, — Хосок смеется заразно, Юнги притихает, внимательно смотрит на него, а потом впервые с момента, как пересек порог этого дома, улыбается. Хосок перестает смеяться, протягивает руку и утирает его слезы, обнимает и хмурится. Хосок никогда не видел, чтобы люди так красиво улыбались, сквозь боль и слезы еще и других залечивали.

<b> <center>***</center></b>

— Вызывал? — Кристиан проходит в ресторан, где ужинают Эмир и Намджун, и удивленно смотрит на последнего. — Что он здесь делает? — цедит сквозь зубы альфа.

— Будь учтивым, я глава государства, — подносит салфетку к губам Намджун и мучительно долго утирает рот. Эмир прикуривает сигару, откидывается на спинку стула и внимательно смотрит на Кристиана. Последний понимает босса без слов. Намджун поднимается на ноги, Кристиан только хочет стащить кожанку, как подошедший сзади президентский телохранитель скручивает ему руки.

— Ну ты и трус, — криво усмехается Кристиан.

— Я думаю о своем лице, мне ведь еще к народу выходить, — разминает шею Намджун и, вскинув руку, бьет прямо в челюсть. Кристиан отвечает ногой, Эмир довольно усмехается. Намджун вновь бьет в лицо, из носа Кристиана хлещет кровь. Кристиан не может подняться на ноги, пока его ногами забивает президентская охрана, только успевает голову прикрывать. Намджун возвращается к столику, допивает коньяк, Эмир докуривает, глаз не уводит. На Эмире непроницаемая маска, он будто наблюдает не за жестоким избиением своего человека, а просто смотрит скучное зрелище. Внутри у альфы Везувий, но сегодня он не проснется. У Кристиана вместо лица кровавая кашица, он уже без сознания, и мужчины, оставив его на полу, отходят.

— Его руки на вес золота, — обращается к Намджуну Эмир и встает на ноги. — Я отрублю тебе голову, потому что у тебя на вес золота она, — подмигивает ему и идет на выход, пока его парни перекладывают Кристиана на носилки.

<b><center>***</center></b>

Хосок нетерпеливо смотрит на часы и, перекинув ногу через ногу, вновь возвращает внимание к разворачивающейся перед ним картине.

Двое его парней держат за плечи мужчину, которого периодически опускают головой в полную водой кривую ванну посередине комнаты. Мужчина захлебывается, барахтается, думает, что уже умер, но его за волосы тянут наверх, и Хосок повторяет свой вопрос:

— Кто источник Си у китайцев?

Мужчина заканчивает кашлять, по-прежнему молчит.

— Ты так сильно его боишься? — поднимается на ноги Хосок и с руками в карманах брюк подходит к пленнику. — Я на куски тебя порублю, но ответ получу.

— Я лучше умру, чем скажу, — криво усмехается мужчина. — Все равно это легче, чем то, что он сделает, если узнает о предательстве.

— Мой дорогой, — нагнувшись, хлопает его по лицу Хосок. — Я ведь могу и похуже. Скажем, найду твою семью, сделаю больно каждому, кто тебе дорог.

— Я ничего не скажу, — без тени сомнений заявляет мужчина. Хосок хмурится, пару секунд пристально смотрит на мужчину, а потом достает руку из кармана и, не дав опомниться даже своим, пять раз бьет его ножом, который снова оказывается в кармане теперь уже забрызганных кровью белых брюк.

— Избавьтесь от тела и найдите мне его контакты на материке, — приказывает альфа и подходит к зеркалу. Хосок залит кровью несчастного, распластавшегося на полу этого заброшенного завода, но его испорченный внешний вид не расстраивает. Он уже близок, он это чувствует. Эмир сплел паутину, Хосок ее разорвет. Альфу от созерцания облика жестокого убийцы отвлекает звонок, и он, достав телефон, улыбается:

— Такой приятный сюрприз.

— Можно, чтобы твои парни на уроки не заходили? Меня это раздражает.

— Ты приказываешь, я выполняю, — усмехается Хосок. — Можно. Заеду за тобой, когда у тебя перерыв, я там отличное место нашел с вафлями. Ты же любишь сладкое?

— Нельзя.

— Как скажешь, — с зеркала на Хосока смотрит озлобленный зверь, но голос по-прежнему источает мед. — Увидимся вечером, Юнги, — альфа слушает короткие гудки, а потом, набрав другой номер, идет к окну.

— Пришли мне шлюху: красные волосы, мелкого. Я его не верну.

Хосок вешает трубку и, насвистывая песню, идет к выходу, где его уже ждут.

<b><center>***</center></b>

Кристиан приходит в себя через несколько часов в больнице. Чимин стоит у окна с сигаретой и по подрагивающим плечам понятно, что омега плачет. Увидев, что альфа открыл глаза, Чимин тушит сигарету и подбегает к койке.

— Это я виноват, я довел…

— Молчи, — с трудом шевелит губами Кристиан, — ты пришел ко мне, остальное не важно.

— Кристиан, мне так жаль, — всхлипывает Чимин.

— Поцелуй меня, и все пройдет, — криво улыбается альфа, у которого вместо лица один большой синяк.

Чимин не успевает ответить, подскакивает на ноги, увидев вошедшего Эмира, и снова отходит к окну.

— Больно было? — Эмир останавливается у койки, внимательно смотрит на распухшее и синее лицо друга.

— Спасибо, что помог, — кривит рот Кристиан.

— Любишь трахать чужих омег, люби и платить, — опускается на стул рядом Эмир. — Ему доложили о вашем поцелуе у клуба. Тебя я трогать бы не стал, но убил бы омегу, — подмигивает побледневшему Чимину. — Но Намджун им одержим, и он мой ключ к нему, — встает на ноги Эмир и подходит к вжавшемуся в стекло парню. — Скажи мне, бесценный мой, — пристально всматривается в заплаканное лицо, — почему ты спишь с Кристианом, если одержим Намджуном? Что в вашей дурной омежьей голове?

— Я… — заикается Чимин.

— Это был риторический вопрос, — отмахивается Эмир и возвращается к Кристиану. — Здесь ваша связь заканчивается. Если бы Намджун знал, что у вас все куда больше поцелуя, то вы были бы оба мертвы. Считайте, что вам повезло, и не испытывайте судьбу. Я наказал тебя, показав этим, что я не в курсе. В следующий раз я сам пущу тебе пулю в лоб. Ты все понял?

— Мне было больно, вообще-то, — бурчит Кристиан.

— Больно, когда запястье дробят, очень долго заживает, — вздыхает Эмир. — Да, определенно больно, а у тебя все заживет и пройдет.

<i>— Больно, когда он говорит «живи без меня». Будто бы без сердца живут,</i> — не озвучивает Эмир.

<b><center>***</center></b>

Чимин выходит во двор загородного дома, купленного на имя одного из известных в городе бизнесменов, но принадлежащего Ким Намджуну, и идет к установленному на покрытой деревом веранде джакузи. Это любовное гнездышко — самое частое в списке мест, где президент встречается с любовником, и Чимин удивился, когда Намджун позвал его сюда с утра. Обычно в дневное время Намджун бывает занят делами. Дурное предчувствие, вселившееся в омегу с момента звонка президента, никак не отпустит, более того, разрастается с каждой секундой. Намджун сидит в воде, попивает шампанское, Чимин замирает у бортика, глаз от выбитого на его плече волка не сводит.

— Чего ждешь? — ставит бокал на поднос на бортике альфа и подзывает парня. Чимин вкладывает в свою соблазнительную улыбку все силы, что находит в себе, и тянется к ремню шелкового кимоно, на котором изображены синие павлины. Он раскрывает ремешок и кимоно, струясь, падает под его ноги, оставляя парня обнаженным перед любующимся его красотой мужчиной.

— Ты не рад? — протягивает руку Намджун, и Чимин, опираясь на нее, опускается в воду.

— Я очень рад, — мурлычет омега и устраивается на его бедрах. Чимин боится смотреть в его глаза, боится выдать себя и то, как он нервничает из-за произошедшего с Кристианом, поэтому сразу же обвивает его шею руками и касается губами губ. Намджун ухмыляется, но от поцелуя не отказывается, он обхватывает пальцами челюсть парня и жадно его целует. Чимин удобнее располагается, понемногу расслабляется, ласкает его. Намджун приподнимает его за талию, а Чимин, опираясь на его плечи, плавно опускается на его член. Омега сразу начинает стонать, откидывает голову назад, и пока Намджун вылизывает его горло, вонзается ногтями в его плечи.

— Ты же знаешь, как я тебя обожаю, — шепчет ему в ухо Намджун, переходит на грубые толчки, заставляя стоны Чимина переходить в прерывистые крики. — Знаешь, как ты для меня дорог, — смыкает зубы на его горле, оттягивает плоть.

— Это взаимно, — пытается улыбнуться омега, но получается криво, потому что Намджун теперь смотрит в глаза, он в них страх читает.

— Это хорошо, — замедляется альфа, дает парню отдышаться, а потом обхватывает пальцами его горло и, резко притянув к себе, выпаливает в губы:

— Потому что ты меня одурманил, — облизывается, в упор сморит. — Ты сделал так, что я с ума по тебе схожу, и представь, — скалится. — Я тут поймал себя на безумной мысли, — Чимин пытается ухватиться руками за его руку, оттолкнуть, но не получается. — Я лучше тебя убью, чем отдам кому-то.

Пальцы на горле разжимаются, Чимин падает в воду, его глаза застилают слезы, легкие, оставшиеся без кислорода, горят, но Намджун не дает ему прийти в себя, тянет на себя и, прижав его головой к своей груди, поглаживает:

— Тише, тише, я не рассчитал силу, — целует его мокрые волосы. — Я просто разозлился, но ты ведь меня больше не разозлишь? Правда? — поднимает его голову, заставляя смотреть на себя.

Оцепеневший от ужаса Чимин просто кивает.

Намджун трахает его долго, с оттяжкой, заказывает им поесть, потом берет его на том же столе. Чимин ничего не чувствует, не соображает, не слышит. Только в автомобиле, увозящим его обратно в город, он просит шофера прибавить звук музыки, а потом, накрыв ладонями лицо, громко плачет. Чимин плачет не потому, что сильно испугался, что чуть не умер. Он плачет, потому что он столько времени любит человека, которого, оказывается, совсем не знает.

Fuck me to death, love me until I love myself

— Расскажи мне что-нибудь новое, — Хосок стоит, прислонившись к ограждению, и наблюдает за несущимися по ипподрому лошадьми. Рядом с ним останавливается уже многие годы являющийся его помощником — Массимо Рузо. Хосок познакомился с Рузо в Италии во время своего первого визита туда, и после пары совместных дел против местных «семей» предложил ему постоянную работу. Сегодня Массимо не только прикрывает спину Хосока, но и выполняет все его личные поручения, которые тот не рискует доверять остальным.

— Я иду по хлебным крошкам, — поправляет ворот пальто итальянец, ежится из-за утреннего холода. — Они меня к чему-то приведут, но пока у меня все то, что вы и так знаете или подозреваете. Президент познакомился с Эмиром в полицейском участке еще в подростковом возрасте. Его биография зеркально чистая — хорошая семья, образование. Все, что могло ее омрачить, тщательно подчищено, это касается и его проблем с психикой и пристрастия к наркотикам в прошлом. На наркотиках, кстати, они и сошлись. Эмир продавал, Намджун покупал. Если они будут тонуть, то потонут оба, слишком многое друг о друге знают, и отношения, скорее, чисто партнерские.

— Значит, мне очень нужен господин президент, — цокает языком Хосок, не отрывая глаз от вороного красавца, подставляющего шерсть под тусклое солнце. — Он будет дополнительным рычагом вдобавок к моему братцу.

— И еще, бывшая шлюха Эмира крутится с ним, — добавляет Массимо.

— Это я знаю, и знаю, что крутится не только с ним, — усмехается Хосок. — Думаю, и президент это знает. Интересно, что он задумал.

— В любом случае, президент нам не страшен, нам бы с Эмиром разобраться, — идет за двинувшимся в сторону трибун боссом Рузо.

— Ошибаешься, — замедляет шаг Хосок и смотрит на помощника. — Президент страшнее Эмира, потому что Эмир расчетлив и хладнокровен, а у президента шизофрения, которую он скрывает, и он непредсказуем.

***

— Ты поздно.

— Черт возьми, Кристиан! — только вошедший в квартиру Чимин роняет ключи на пол, а потом, подняв их, запирает дверь и проходит к сидящему в темноте гостиной альфе. — Зачем ты пришел сюда? Зачем так рискуешь? У тебя синяки еще не зажили! — возмущается второпях снимающий пальто омега.

— Хотел тебя увидеть, — Кристиан поднимается на ноги и идет к выключателю, но омега становится спиной к стене, не позволяет альфе дотянуться к нему.

— Не включай свет, — просит Чимин.

— Я скучал, — аккуратно отодвигает его Кристиан, комнату заливает свет, а лицо смотрящего на омегу альфы, напротив, мрачнеет. — Это он сделал? — он оттягивает воротник его водолазки, смотрит на покрывающие шею уже потускневшие синяки и следы пальцев.

— Не важно, — отмахивается Чимин и, обойдя его, начинает машинально прибираться.

— Для меня это важно, — отбирает у него плед Кристиан и швыряет в сторону.

— Мы просто любим грубый секс, — у Чимина дрожит нижняя губа, он понимает, что маску на лице больше не удержать, поэтому прикрывает ладонями лицо и падает в кресло.

— Ты придумаешь что угодно, лишь бы защитить его, — с горечью говорит присевший на пол у его ног Кристиан, с нежностью поглаживает его колени. Кристиан тонет в злости к монстру, который посмел обидеть его сокровище, но даже эта ярость отступает перед нежностью, которую он испытывает к плачущему парню, нуждающемуся прямо сейчас в его объятиях.

— Я защищаю вас обоих, — зарывается пальцами в его волосы Чимин.

— Чимин, прошу, мне лгать не надо. Я терпел и стерплю боль, которую причинили его псы мне, но я не позволю ему делать больно тебе, — подносит к губам его руки альфа и целует пальцы. — Я убью его.

— Не смей, — плохо скрывает дрожь в голосе Чимин. — Ты проиграешь, а я не хочу тебя терять.

— Лучше я потеряю тебя? — с обидой смотрит на него альфа.

— Кристиан, пожалуйста, он страшный человек, и он способен на многое…

— Ты сейчас это понял? — зло спрашивает Кристиан и подскакивает на ноги.

— Я не хочу, чтобы он тебе навредил, — блестящими от слез глазами смотрит на него омега.

— Я не слабак, Чимин, — натягивает на себя кожанку Кристиан. — Мне жаль, что ты считаешь меня тем, кто может молча смотреть на то, как делают больно тебе.

— Нет, Кристиан, пожалуйста, — бежит за ним омега и хватает за руку у двери. — Ты погибнешь.

— Этого не случится, — снимает с себя его руку мужчина.

— Тогда станешь инвалидом, — всхлипывает Чимин, отказываясь отпускать его за дверь. — Пожалуйста, Кристиан, его парни уже покалечили тебя, в следующий раз все может быть куда хуже. Ты угробишь и себя, и свое будущее из-за омеги, который полюбил другого?

— Из-за омеги, которого полюбил я, — притягивает его к себе альфа и легонько касается губами его лба.

— Эмир сам тебя за такое накажет, — утыкается лицом в его грудь Чимин, комкает пальцами его футболку, отказывается отпускать. Кристиану ни в коем случае нельзя переходить дорогу Ким Намджуну. Чимин не сомневается, что если альфа сейчас пойдет к нему, то это последний раз, когда он его видит. Чувства к омеге застилают глаза Кристиану, не дают ему трезво смотреть на ситуацию и погубят его. Намджун убьет его — Чимин в этом не сомневается, потому что Намджун чуть не убил его самого.

— Не накажет, — улыбается Кристиан. — Эмир меня поймет лучше всех.

— Если ты что-то сделаешь, — утирает слезы Чимин и делает шаг назад. — Если подойдешь к нему, клянусь, ты никогда меня не увидишь.

— Не поступай так со мной, Чимин, не будь так жесток, — с болью смотрит на него Кристиан.

— Клянусь, я вырву тебя из своей жизни окончательно, — ни один мускул не дергается на красивом лице омеги, который изнутри разрушается, но в этот раз маску прочно держит на лице.

— Ты настолько меня не уважаешь? Настолько не ценишь? — треснуто улыбается альфа.

— Напротив, очень ценю и не хочу, чтобы ты пострадал, — тихо говорит Чимин.

— Только давай без этого, я знал, на что иду, мы знали, когда это все началось, но ты боишься не за меня, — облизывает сухие губы Кристиан, которого заметно потряхивает, только Чимин не знает, от ярости ли или от обиды. — Ты боишься за жизнь своего драгоценного, — выплевывает слова ему в лицо альфа и, не дав ответить, выходит прочь.

Чимин возвращается в гостиную, опускается на диван и утирает рукавом снова начавшие течь слезы. Он достает мобильный, пару секунд смотрит на контакт Эмира, а потом нажимает кнопку вызова:

— Я делаю все, что ты говоришь. Я продолжу это делать, только умоляю, проследи за Кристианом. Не дай ему умереть.

Эмир слушает, ничего не отвечает и вешает трубку. Телефон сползает на ковер, Чимин ложится на диван и, подтянув колени к груди, смотрит на оставленный Кристианом стакан на столике. Кристиан ошибается, потому что Чимин боится за него и только за него. Намджун куда могущественнее, а у Кристиана нет в этом вопросе даже поддержки Эмира. Чимин боится за Кристиана, потому что понял, что Намджун, не пожалев его, никого не пожалеет. Чимин во всем виноват, да, он не смог бы уйти от этой связи, но он не должен был взращивать в себе губительные чувства и не должен был давать надежду Кристиану. Он мог бы пойти ко дну один, а в итоге возьмет с собой и Кристиана, ведь тот взрывной и правда его любит — омега в этом не сомневается. Чимин никогда бы не пошел на такое, он бы не подверг риску жизнь Кристиана, и если бы знал, что все так обернется, ничего бы и не начинал. Интрижка, которая началась как хороший секс и попытка скрыться от реальности, в итоге вылилась в нечто другое, чему Чимин пока не может дать название, но точно знает, что если с альфой что-то случится, он себя не простит.

***

Юнги снится сон. Они с Эмиром в ресторане, в котором, судя по всему, только недавно произошло какое-то столкновение — столы перевернуты, на стенах следы от пуль, а пол покрыт осколками стекла. Только Юнги с Эмиром словно ничего не замечают, они медленно двигаются под музыку, которая, кажется, доносится снаружи, и не отвлекаются на хруст стекла под ногами. Юнги чувствует умиротворение и абсолютное счастье. Нет никаких кровных уз, боли и насилия, щедро пропитавших их путь в самом начале. Есть только Эмир, крепко его обнимающий, и три слова, нашептываемых ему в ухо. Юнги ластится, льнет, мурлычет в ответ нежности и не понимает, почему картина и ощущения начинают тускнеть. Он просыпается резко, лихорадочно осматривается и, снова упав на подушку, прикрывает ладонями лицо. Почему нельзя было остаться во сне? Юнги ловит себя на мысли, что он даже согласился бы на помутнение рассудка, если бы его исказившееся сознание показывало ему картину, которая делала бы его счастливым. Юнги знает, что он бы выбрал для того, чтобы смотреть на это вечность. Он бы стал хозяином дома Эмира, растил бы их детей, поправлял бы своих будущих друзей, говоря «мой муж не мафиози, а бизнесмен». На самом деле, он бы чувствовал его рядом и больше бы ничего не нужно было. Оказывается, все земные блага теряют смысл, когда находишь его в человеке. Оказывается, любовь и правда настолько страшна, что, потеряв ее, теряешь и часть себя. Очень жаль, что ей разрешения не нужны, ведь Юнги бы добровольно никогда не разрешил. Сейчас он собирает себя по частям, кое-как поднимается с колен, прерываясь на тихие рыдания, и все равно не верит, что сможет зажить нормально. Таким заплаканным его и находит через час внизу Хосок — бездумно поедающим сэндвич.

— Я тут кое-что придумал, — тянет на себя стул альфа и садится рядом. Хосок в костюме, что непривычно, учитывая то, что он является поклонником стиля кэжуал. Он выглядит как какой-то высокопоставленный чиновник, и Юнги ловит себя на мысли, что рассматривает альфу и даже принимает тот факт, что он красивый мужчина.

— Ты же у нас очень гордый и деньги мои трогать не будешь, — тем временем продолжает Хосок. — Как насчет того, что ты их заработаешь?

— Я тебя не понимаю, — отодвигает тарелку с недоеденным сэндвичем омега.

— Я дам тебе работу и у тебя будут твои честно заработанные деньги, — воодушевленно объявляет Хосок. — Обещаю, буду строгим работодателем.

— Но я никогда не работал, — растерянно смотрит на него Юнги. — Какая тебе польза от того, у кого нет опыта?

— Ты научишься, — уверенно говорит альфа. — Будешь моим помощником, будешь назначать и отменять встречи, следить за моим расписанием.

— Секретарем, что ли?

— Можно и так сказать, — улыбается Хосок. — Зарплата будет хорошая.

— Мне поблажки не нужны, — насупившись, заявляет Юнги.

— Хорошо, будешь получать так же, как все.

— Я думаю, это хорошая идея, — задумывается омега.

— Это отличная идея, и отвлечешься, и деньги заработаешь, — подскакивает на ноги Хосок, — а пока даю тебе аванс, иди по магазинам, вечером познакомлю тебя с твоими новыми коллегами.

— Так быстро? — удивленно смотрит на него Юнги.

— А чего тянуть? Я так и не нашел секретаря после прилета, а дел у меня много.

— Хорошо, — бурчит Юнги и берет протянутую ему карту.

Хосок, перекинувшись парой слов с Исомом, покидает особняк, а Юнги выходит во двор, посидеть на скамейке и подышать свежим воздухом. Как бы он не злился на судьбу, стоит признать, что каждый раз в момент, когда он летит в пучину отчаяния, появляется Хосок и протягивает ему руку помощи. Может, альфа и сам не знает о том, насколько сильно он помогает Юнги, давая ему почувствовать под ногами почву. Работа — лучшее решение в его положении. Работа предполагает системность и ответственность, и это именно то, что сейчас нужно потерявшемуся омеге. Даже если Хосок это все делает не по доброте душевной, Юнги с радостью примет его помощь, иначе он сделает шаг в бездну, из которой потом не выбраться. Просидев наедине с мыслями час, Юнги вызывает шофера и отправляется по магазинам. Омега долго думает, как одеться на встречу с будущими коллегами, и в итоге выбирает бежевую блузку и прямые черные брюки. Закончив собираться, Юнги спускается вниз и сталкивается с разговаривающим по телефону отцом. Исом никак его новую работу не комментирует, но предупреждает сына, что готовит для него сюрприз. Юнги и представить не может, что в этом мире способно обрадовать его раненную душу, поэтому просто кивает и, прихватив укороченное пальто, идет наружу, где его уже ждет только въехавший во двор ламборгини.

— Ты оделся так, будто мы едем в офис, — первое, что говорит Хосок опустившемуся рядом омеге.

— А куда мы едем? — смотрит на него Юнги.

— В ресторан, — смеется альфа и начинает выезжать со двора. — У нас будет знакомство в непринужденной обстановке.

— И меня привезет сам босс. Не очень хорошее начало, — недовольно заявляет Юнги.

— Перестань, все знают, что мы родня, так что плохого никто не подумает, — усмехается Хосок, а Юнги передергивает. С Эмиром он тоже родня, и он с ним спал. Весь город знает, что Юнги спал с Эмиром Си. Пока этот город не знает, кем приходится Эмир омеге, а в день, когда узнает, Юнги сам может искупаться в бензине и поджечь себя. Потому что заслужил. Потому что с таким позором он не справится.

За единственным занятым столиком в ресторане сидят человек пятнадцать. Хосок не обманул омегу, он правда привез его знакомиться. Юнги не совсем уютно с незнакомыми людьми, но он мило всем улыбается, отвечает на вопросы. Хосок в компании своих людей совсем другой: он общительный и веселый. Ему удается даже рассмешить Юнги, и омега признает, что его смех заразительный. Все так хорошо и продолжается, пока хмурый альфа с акцентом, которого Юнги видел и раньше рядом с Хосоком, нагнувшись, что-то ему не говорит. Хосок извиняется перед всеми и уводит Юнги в сторону.

— Вышло срочное дело и мне надо отлучиться, — говорит он омеге, который сразу же расстраивается. Юнги совсем не хочется уходить, потому что дома его ждет одиночество и мокрая от слез подушка.

— Но ты не спеши домой, общайся, — продолжает Хосок, который словно читает его мысли. — Если успею, я сам приеду за тобой. Если нет, то мои парни отвезут тебя обратно, — нагнувшись, неожиданно целует его в щеку, и Юнги рассеянно кивает.

Юнги остается еще на минут сорок, допивает бокал вина, общается с двумя милыми омегами, работающими в финансовом отделе, а потом, ссылаясь на то, что устал, идет к ожидающим его парням у входа. Хосок, видимо, приехать не смог, и Юнги понимает, что хотел бы поехать домой с ним, чем с этими незнакомцами. Он уже понемногу привык к Хосоку и пусть по-прежнему ему не доверяет, но чувствует себя с ним спокойно. Может, Юнги еще и сам себя накручивал, обвинял во всем человека, который правда хотел помочь, но омегу, который прошел семь кругов ада, и круг с предательствами был самым тяжелым, понять можно.

Юнги садится на заднее сидение бмв и думает, что неплохо провел время. Он уже составляет план ближайшей недели, обдумывает, как будет ездить и в офис, и на учебу, и радуется, что до первого рабочего дня есть еще пять дней, значит, он успеет подготовиться. На подъезде к своему району он слышит возмущение шофера и, подняв глаза, видит, что их автомобиль двигается в окружении еще двух.

— Никак не отстанут, будто я президента везу, — ругается шофер, съезжает на обочину и, не выключая двигатель, тянется за рацией. — Что мне делать? — спрашивает он по рации, но Юнги, нагнувшись, отбирает ее и тянется к дверце.

— Вам нельзя покидать автомобиль, — испуганно смотрит на него мужчина.

— Кто сказал? — криво усмехается Юнги и, выйдя из машины, твердыми шагами идет к стоящему у одного из внедорожников Кристиану.

— Где он? — выпаливает омега, подойдя к мужчине.

— Уже здесь, — кивает Кристиан за его спину, и Юнги, обернувшись, видит подъехавший брабус. Судя по проскользнувшему во взгляде Эмира удивлению, он не ожидал, что Юнги выйдет к приставленным к нему его парням. Юнги сам себе удивляется, но еще больше он собой восхищается, потому что еще вчера он даже смотреть на того, кто из него живого душу вынимает, не мог. Юнги должен уже оправиться, должен собрать свои силы и прекратить эту пытку, иначе он может годами бегать от своей одержимости, не найти покоя и не подарить его ему.

— Лисенок.

— Я уже не знаю, как мне с тобой общаться, как донести до тебя, что я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, — замирает в четырех шагах от него омега, ничем не выдает бушующее в нем желание прильнуть к его груди. Будто бы не прошло столько дней после мучительного расставания, будто только утром они попрощались, и Эмир ушел по делам.

— Это невозможно, — отвечает Эмир, любуется красотой своего мальчика и кивком отсылает Кристиана.

— Ты невозможен, — цедит сквозь зубы Юнги и убирает взгляд — смотреть на него и лгать не получается. — Ты для меня табу, Эмир.

— Для меня нет табу, я люблю тебя, — с улыбкой отвечает альфа, пока его люди держат в кольце автомобиль, на котором приехал Юнги.

— Эмир, пожалуйста, отзови своих парней, прекрати следить за мной и начни уже жить своей жизнью, — говорит омега и не понимает, как у него язык не отсох.

— Как, если ты и есть вся моя жизнь? — Эмир становится ближе, весь воздух на улице мигом заканчивается. — Ты не понимаешь, что творишь. Я бегаю за тобой, как какой-то мальчишка, а ведь я — Эмир Си, — нахмурившись, смотрит на него. — Я продолжу бегать, продолжу быть там, где ты, и пусть я не привык к такому поведению, и, более того, оно для меня дико, там, где твое имя, нет места никаким чувствам, кроме моей любви. Что ты делал в ресторане? Теперь ты с ним еще и ужинаешь? — взгляд альфы сразу меняется, Юнги вспоминает, как этим взглядом он его раньше чуть ли не до истерики доводил. — Ты ему доверяешь?

— У меня есть голова на плечах, — зло отвечает омега, переминаясь с ноги на ногу, поглядывает на поблескивающий на его шее кулон, который любил ловить губами, когда они… Юнги не позволяет себе вспоминать их секс.

— Тогда что ты делал с ним в ресторане?

— Я не обязан тебе отчитываться, но скажу, что праздновал новую работу, — задирает подбородок Юнги.

— Работу? — удивленно смотрит на него альфа. — Зачем тебе работа?

— Деньги зарабатывать!

— Все мои богатства — твои, только скажи, и я сниму с себя последнее и отдам тебе, — все еще не понимая, смотрит на него Эмир.

— Мне не нужны ни твои, ни его деньги, — скрещивает руки на груди омега.

— Но ты будешь работать на него! — рычит Эмир.

— Успокойся, ты мне дуло в рот пихал, я тебя не боюсь, — шипит в ответ омега.

— Потому что знаешь, что я слаб перед тобой, — говорит Эмир, на дне зрачков которого вспыхивают озорные огоньки.

— Потому что знаю, что ты не сделаешь мне больно, — виновато отвечает омега.

— И пользуешься этим.

Юнги не отвечает, облизывает губы и оборачивается, услышав шум подъезжающих автомобилей.

— Вернись ко мне, и мы начнем сначала, лисенок, — поддается вперед Эмир и тянет его на себя. — Ты же знаешь, что иначе не будет, иначе мы не сможем, — нюхает его волосы, не верит, что чувствует его под ладонями. Юнги не сопротивляется, он как марионетка поддается его грубым ласкам, льнет, отключает весь остальной мир для себя, слушает только тело.

— Я люблю тебя, и я не хочу возвращаться в дом, в котором нет тебя, — шепчет прямо в ухо, взглядом сверлит идущего к ним Хосока и его людей, но не отпускает. — Прошу, прекрати пытать нас, верни мне мой дом.

— Эмир, тебе на все, кроме своих желаний, наплевать, — шепчет ему в грудь Юнги, который по швам расходится. — Мне не плевать, но я на такое не пойду, это слишком омерзительно, умоляю, пойми меня. Дай мне восстановиться от этой грешной связи, дай мне собрать себя, — омега вырывается из его объятий и бьется спиной об остановившегося позади Хосока.

— Я еще приду, — смотрит на Хосока, но говорит Юнги Эмир. — Я буду приходить до последнего вздоха.

Люди Эмира и он сам отъезжают, а Юнги так и стоит на обочине, смотря на дорогу. Его трясет так, будто на улице минусовая температура, он не может совладать с прыгающим в груди из-за встречи с любимым сердцем и приходит в себя только когда чувствует, как Хосок накидывает на него свой пиджак. Альфа, придерживая его за плечи, ведет к автомобилю и, усадив на заднее сиденье мерседеса, опускается рядом. Юнги не может согреться, он будто бы замерзает изнутри, его накрыло снежной лавиной, как только брабус Эмира скрылся за поворотом, и до следующей встречи ему о тепле только мечтать.

— Тебя ни на минуту оставлять нельзя, — Хосок достает из пачки сигарету и, припустив стекло, прикуривает.

— Я большой мальчик, могу о себе позаботиться, — выпаливает омега, который недоволен тем, что его прервали от самобичевания.

— Он правда тобой одержим, — ухмыляется альфа, словно только это понял.

— Ты когда-нибудь любил? — смотрит на него Юнги, гадая, каким будет ответ кузена.

— Наверное, нет, — задумывается Хосок. — Просто не умею.

— Или не встретил того самого.

— Тоже может быть.

— Я думал, что любовь можно подбирать, просто встречаешь того, с кем вы похожи и имеете одинаковые взгляды, и все, — прислоняется головой к стеклу омега. — Оказалось, она приходит неожиданно и не похожа на то, что ты сам себе придумал. Я придумал идеальную жизнь и идеального альфу, но потом пришел Эмир. В нем нет ничего от моего выдуманного альфы.

— Ты еще можешь влюбиться, — улыбается Хосок.

— Чего это я душу изливаю, — бурчит насупившийся парень.

— Мне нравится тебя слушать.

— Мне не нравится, что ты что-то замышляешь, — поворачивается к нему Юнги.

— Почему ты мне не доверяешь? — с обидой спрашивает Хосок.

— Мой отец предал меня, думаешь, я вообще способен кому-то доверять? Вы все преследуете свои цели и пользуетесь людьми, — криво усмехается омега.

— Даже твой Эмир? — щурит глаза альфа.

Юнги молчит, снова прислоняется лбом к стеклу. Только не Эмир. Все, что ему нужно — это Юнги, также как и омеге он. Эмир не сказал ему правду, потянул и его за собой в эту яму греха, но он никогда не лгал Юнги о своих чувствах. Эмир говорил ему «ненавижу» и ненавидел каждой клеточкой своего тела. Эмир сказал «я люблю тебя», и ничто не позволит Юнги усомниться в его словах. Юнги, может, еще ребенок, не понимает, кто Бог и кто Дьявол в этом городе, но он точно знает, что когда Эмир что-то хочет — он это получает. Эмир хочет Юнги, но со дня расставания он ни разу не защелкнул кандалы вокруг его запястий, не уничтожил все, что стоит между ними, и не пошел на таран. Эмир любит его, и пусть это его самая главная слабость, он никогда от него не откажется и всегда будет ставить его интересы выше своих, даже если это будет ему очень тяжело даваться. Так, наверное, и бывает, когда любишь по-настоящему — не предаешь.

Дома Юнги ждет приятный сюрприз. Он с порога бросается на шею брата и крепко его обнимает. Оказывается, Хосок посуетился, и Джиен сможет проходить оставшийся курс дома. Юнги счастлив видеть брата, и пусть тот все еще смущен и прячет глаза весь вечер, он от него не отходит. Они лежат в обнимку на диване в гостиной, пока Исом руководит тем, как накрывают ужин, и Юнги впервые за долгое время чувствует себя в семье.

***
Эмир попивает коньяк на террасе своего дома, следит за Дэмианом, играющим с Джасом, и получает информацию о госте. Эмир сразу же зовет ребенка в дом, но тот слишком увлечен собакой, чтобы послушаться, а когда наконец-то поднимается на ноги, то видит остановившегося рядом незнакомого альфу в черном.

— Так вот ты какой, сын Эмира, — протягивает ребенку руку Хосок, и тот несмело ее пожимает.

— Дэмиан, иди в дом, — строго повторяет ребенку подошедший Эмир, но Хосок руку не отпускает.

— Ценишь его, значит, — щурит глаза Хосок, смотря на хозяина дома, — думаю, не меньше, чем я своего кузена.

— Не говори то, о чем можешь пожалеть, — голосом Эмира можно лед колоть. Одно упоминание о Юнги со стороны Хосока, и ему хочется вырвать его язык.

— Очаровательный малыш, но на тебя не похож, — громко хохочет в ответ Хосок.

— Главное, чтобы на настоящего отца похож не был, — растягивает губы в зловещей улыбке Эмир, а в глазах Хосока проскальзывает любопытство, которое тот так и не озвучивает.

— Сколько ты будешь ходить за Юнги? — меняет тему Хосок.

— Всю жизнь, если понадобится, — твердо отвечает Эмир. — Это ты влез в наши отношения и ты лишний.

— Так убери меня, — с вызовом смотрит на него альфа.

— Всему свое время, — с улыбкой отвечает Эмир.

— Я пришел с предупреждением — оставь его в покое или будем воевать, — без тени сомнения заявляет Хосок.

— У тебя кишка тонка воевать против меня, — кривит рот Эмир. — И я никогда не поверю, что ты способен воевать ради чего-то, кроме собственной выгоды.

— А ты слишком самоуверен, сам знаешь, это до добра не доводит, — пожимает плечами гость.

— Зачем тебе Юнги? — наступает Эмир, пристально смотрит в глаза, словно ищет настоящий ответ в них. — Ты используешь его против меня? Я ведь могу разозлиться.

— А можно его использовать? — довольно ухмыляется Хосок и достойно выдерживает взгляд. — На что ты готов ради него?

— Лучше тебе этого не узнавать.

— Эй, малыш, любишь пушки? — обращается ко вновь подбежавшему Дэмиану Хосок. — Дядя Хосок для тебя специальную закажет!

— Правда? — выпучив глаза, смотрит на него обнявший ногу отца ребенок.

— Конечно, — ерошит его волосы Хосок. — Я не как Эмир, я не притворяюсь тем, кем не являюсь, и лучше тебе научиться стрелять.

Хосок покидает двор особняка, и к Эмиру идет угрюмый Кристиан.

— Тигр свалил, и я пойду. Хочу проверить Кейла, я его зашивал, — останавливается на нижних ступеньках Кристиан, ждет согласие выпускающего в воздух ядовитый дым босса.

— Успеешь, — вновь затягивается Эмир, следя за сидящим на земле рядом с Джасом Дэмианом. — Кристиан, у меня есть свой подход к делам, и ты лучше всех знаешь, как я не люблю, когда чьи-то эмоции застилают разум и мешают мне.

— Не понимаю, о чем ты, — опускает глаза прекрасно все понимающий Кристиан.

— Не расстраивай меня, отложи вендетту, и я обещаю, что сделаю тебе подарок, и тебе не придется прилагать усилий для этого, — тушит сигарету Эмир.

— Он его бьет, — поднимает голову Кристиан, в глазах которого клубится ярость.

— Если ты не остынешь, он его убьет.

— Эмир…

— Я ведь все сказал? — выгибает бровь Си.

Кристиан кивает и понуро плетется к своему бмв.

***

В университете все по-прежнему. Юнги уже привык к буллингу, молчит на оскорбления и нападки, ни на что не реагирует и убивает противников холодом. Утром в библиотеке его вновь окружили, пытались вывести на эмоции, но Юнги молча листал книгу и игнорировал изводящих его омег.

— Мы развяжем тебе язык, разобьем твою стеклянную корону, можешь не сомневаться, — бросил ему на прощание Сонун, один из главных зачинщиков травли против него.

Сегодня в университете празднуют победу футбольной команды, и Юнги, который друзей пока не завел, изначально ехать на церемонию не собирался, но по словам декана, на ней обязаны присутствовать все. Юнги мог бы настоять на своем при желании, но омега решил, что вернуться домой и в сотый раз пересматривать их встречу с Эмиром на дороге он сможет и ночью, поэтому он скинул сообщение шоферу и отправился во двор учебного заведения, где собрались остальные в ожидании автобуса. В автобус Юнги попасть не удается, потому что он, оказывается, будет везти только команду, поэтому омега соглашается сесть на последнее свободное место в автомобиле своего однокурсника, с которым уже едут трое других омег из параллельного потока. Как только они покидают территорию университета, сидящий впереди омега включает музыку на всю громкость, и начинаются дикие танцы в машине. Юнги в веселье не участвует, он только думает, как бы быстрее доехать, и жалеет, что отпустил шофера. В следующий понедельник у Юнги будет первый рабочий день, поэтому он даже не слышит разрывающие колонки музыку, а прикидывает в уме, что ему прочитать и посмотреть, чтобы подготовиться. Через полчаса в пути омега понимает, что они едут совсем не к городскому стадиону, где должна пройти церемония, и сразу же спрашивает у альфы за рулем, почему они сменили маршрут.

— Потому что у нас планы куда интереснее, чем слушать речь старпера на стадионе, — громко смеется парень.

— Высадите меня здесь, и я забуду, что вы идиоты, — шипит разъяренный Юнги.

— Да не кипишуй ты, — тянет омега слева. — Мы забираем тебя на тусу, посмотрим, как твой язык наши конфетки развяжут.

— Да вы и так вечно под чем-то, — отталкивает навязчивого парня Юнги и брезгливо морщится.

— И тебе не помешает.

— Останови машину! — зло кричит Юнги и заваливается в сторону, куда автомобиль резко заносит.

— Ну как, нравится, как я гоняю? Что ты сделаешь? Выпрыгнешь? — вертит руль альфа, которого бы Юнги прямо сейчас придушил, если бы тот не был за рулем.

— Ты даже не представляешь, что я могу! — бьет по спинке сидения Юнги. — Последний раз говорю, останови автомобиль!

— Сонун сказал доставить тебя в клуб, я доставляю, — снова смеется в ответ альфа. — Ты будешь венцом вечеринки, так что остынь, я не твой рыцарь.

— У меня нет рыцарей, но есть монстры, и тебе лучше с ними не знакомиться, — перегибается через спинку Юнги, пытаясь ухватиться за руль, но омеги тянут его назад и перехватывают его руки.

— Нам очень страшно, мы тебя боимся, — противно хихикает один из омег.

— Если вы не дадите мне уйти, вас не найдут! — пытается освободиться Юнги, которому уже трудно скрывать страх. — Меня не интересуют наркотики и вечеринки, просто дайте мне пойти домой!

— Нет, принцесса, твое присутствие обязательно.

Автомобили подъезжают к клубу, парни вываливаются наружу, Юнги упирается, но его выдергивают из автомобиля и буквально тащат ко входу. Как только они взбираются на тротуар, Юнги слышит рев подъезжающих автомобилей и, обернувшись, видит вооруженных людей. Его похитители бросаются врассыпную, а Юнги, поправив кожанку, смотрит на идущего к нему явно недовольного Эмира.

— Только не говори, что ты отдыхаешь в таких местах, — совладав с дыханием, заявляет омега.

— Они мне чуть лису не убили, — сканирует его взглядом Эмир, — я уложу их штабелями на асфальт и перееду.

— Ты опять следишь за мной? — сам делает шаг к нему омега.

— Не я, но мои парни, которых я приставил к тебе, так и будут это делать, — без тени сомнения заявляет альфа.

— Эмир, ты не можешь спасать меня каждый раз, — грустно улыбается Юнги, покусывающий нижнюю губу.

— Почему не могу? — приподнимает брови альфа. — Я для этого и существую.

— Эмир…

— Покажешь своим очаровательным пальчиком, кому я буду ломать кости, — альфа протягивает руку и нежно касается его щеки.

— Никому, — бурчит Юнги, подставляясь под ласку.

— Почему тебя обижают, лисенок? — искренне не понимает Эмир. — Ты ведь чудесный.

— Меня сложно обидеть.

— Я обижу их всех, обещаю.

— Не посмеешь, — серьезно говорит Юнги. — Пусть меня отвезут домой.

— Я отвезу.

— Нет, Эмир, не ты, — с болью смотрит на него омега. — Я не твой маленький братик омежка, о котором ты заботишься. Мы пропустили эту часть.

— Ты прав, — делает шаг назад альфа, оставляет его без ласки. — Ты просто мой маленький омега, который пока выбирает всех и все, кроме меня, но я дождусь дня, когда ты выберешь меня.

Юнги уезжает домой в одном из автомобилей из кортежа Эмира и уже у ворот видит парней Хосока. Сам Хосок в доме, разговаривает с Исомом, он ничего у Юнги не спрашивает, но омега чувствует, как напряжена обстановка. Юнги сразу поднимается к себе и запирается, а Хосок покидает особняк.

***

— К вам совсем нелегко добраться, господин президент, — Хосок оставляет своих парней у дверей и проходит на застекленную террасу. Ужинающий Намджун кивает помощникам и, дождавшись, пока они оставят его одного, кивает на стул напротив.

— Я не люблю, когда прерывают мой досуг, — тянется за бокалом вина президент. — Раз тебе хватило наглости заявиться без предупреждения, я выслушаю, но будь краток.

— Если бы вы не захотели, меня бы не впустили, — усмехается Хосок.

— Ты прав.

— Не буду отнимать ваше время, сразу скажу, что пришел поговорить о нашем общем знакомом Эмире Си. Вы ведь знаете такого? — берет со стола кусок свежеиспеченного хлеба Чон и откусывает. Он, прикрыв глаза, с удовольствием жует выпечку, а когда открывает их, то сталкивается с темным взглядом президента.

— Имею несчастье знать такого, — кивает Намджун. — Он называет себя повелителем смерти и является угрозой государства.

— Господин президент, вы забываете, с кем говорите, я знаю, какие у вас отношения с Эмиром, — с усмешкой отвечает Хосок.

— И какие же? — отложив приборы, внимательно смотрит на него Ким.

— Крепкие.

— Интересно.

— Эмир потерял контроль над собой, — подвинув к себе стул, садится на него Хосок. — Дело не в прошлом, когда из-за него я сильно пострадал, сейчас он угроза не только мне, но и вам.

— Не понимаю, о чем ты, — возвращается к еде Намджун.

— Эмир скоро потонет, и вы пойдете на дно вместе с ним, уверен, вы сами это замечаете, — осторожно продолжает Хосок.

— Повторяю, меня ничто с Эмиром не связывает, — утирает салфеткой рот явно довольный ужином президент.

— Конечно, просто выберите нового союзника, я протягиваю вам руку, — поднимается на ноги Хосок.

— Не знаю, как у вас в Европе обстоят дела с нежелательными элементами, но напоминаю, что Эмир Си может и похож на самоубийцу, но по факту, он убивает других, а сам выживает. Он всегда выживает. Подумай об этом, — улыбается ему Намджун и кивает телохранителю, чтобы тот проводил гостя.

— Я подожду, — отвечает ему с улыбкой Хосок и следует за телохранителем.

***

Юнги не может перестать думать об Эмире. Он снова и снова возвращается к двум их последним встречам, вспоминает каждую деталь, каждое прикосновение, и воет в душе от желания все повторить. Как это странно, что когда находишься рядом с человеком, привыкаешь к его обществу, голосу, ласкам, и принимаешь их как должное, не допускаешь мысли, что можешь в одночасье всего лишиться. А потом любое слово, любой жест и прикосновение как ливень на засохшую пустыню смакуешь и смакуешь, осознаешь, что ради одного взгляда на все готов. Юнги безумно сильно по нему скучает, так же сильно любит и каждый день только в этом убеждается. Он понятия не имеет, как вообще можно избавиться от того, кто с ним уже сросся, да и не пытается. Жить с Эмиром в себе очень больно, но Юнги знает, что без него будет больнее. Юнги никогда такого больше ни с кем не пережить, и эта мысль убивает. Все, что ему осталось — воспоминания и крупицы новых, которые он собирает с каждого их столкновения. Поэтому он проигрывает каждую встречу сотни раз, чтобы ничего не забыть, ни одну деталь не упустить. Возможно, это все, что останется ему на все отпущенные ему годы. Короткий стук в дверь, и омега злится, что ему даже мечтать об Эмире не дают. Ему приходится подняться и открыть ее, потому что дверь заперта изнутри. На пороге стоит Хосок.

— Ничего не хочешь мне рассказать? — без приветствий начинает альфа, и Юнги сразу не нравится его тон.

— Нечего, — омега пожимает плечами, внутрь не приглашает.

— Что он тебе сказал? — нависает сверху Хосок. — Я знаю, кто тебя привез, и знаю, что вы разговаривали.

— Ничего, — не уступает омега, продолжая преграждать ему путь.

— Юнги.

— Я не обязан тебе отчитываться.

— Он враг, — плохо скрывает раздражение Хосок, и омегу даже пугает на миг проскользнувший в его взгляде холод.

— Твой и моего отца, мне он не враг, — не поддается панике парень, хотя признает, что Хосок его прямо сейчас очень сильно пугает.

— Глупый ребенок, — неожиданно смягчается Хосок и даже улыбается. Альфа все-таки ловит этот плохо скрываемый страх в карих глазах напротив и меняет тактику.

— Если это все, то я хочу лечь, — собирается закрыть дверь омега, но Хосок не отходит.

— Это не все, — он рассматривает его не моргая пару секунд, а потом протягивает руку и большим пальцем касается его губ.

— Что ты делаешь? — делает шаг назад шокированный его действием Юнги, но Хосок тянет его на себя и, вжав в стену, прислоняется лбом ко лбу.

— Если тебе будет что-то угрожать, то я ликвидирую угрозу, — шепчет Хосок, глядя в напуганные глаза. — Эмир не рыцарь и не спаситель, только я могу тебя защитить.

— Но тебя там не было, а он был, — с трудом совладав с голосом, отвечает Юнги. — А теперь покинь мою комнату.

Хосок отпускает его и выходит за дверь, Юнги сразу же запирает ее и бежит в кровать. Его буквально трясет от странного поведения кузена. Он не знает, что именно его так напугало, учитывая, что боли ему Хосок не доставлял, но точно знает, что видел в глазах альфы не только злость, но и желание. Оно напугало его сильнее, чем дуло, которое направлял на него после похищения Эмир.

***

— Значит, любовь с кузеном, — Массимо подает расположившемуся в лоджио Хосоку бокал вина и сам садится рядом.

— Любовь? — скалится альфа. — О нет, он меня интересует настолько же, насколько любой омега этого города. Мне нужна ревность и ярость Эмира, Массимо. Представь, как он слетит с катушек, если узнает, что его драгоценный братик позволил мне к нему прикоснуться. Эмир ослепнет от ревности, а я проделаю дыру у него на лбу, прямо между глаз. Надеюсь, мой дорогой кузен мне подыграет, иначе я его заставлю. Пока я играю в рыцаря.

— Этот, вроде, крепкий орешек, — не боится гнева босса Массимо.

— Это потому что у меня конкурент сильный, — Хосок не скрывает злость, накрывающую его даже от одного воспоминания об Эмире.

— Но не бессмертный.

— Но не бессмертный, — подносит к губам бокал Хосок.
 

These wounds won't seem to heal

Юнги переворачивает подушку, ложится на нее, рассыпав по ней красные, как уже высохшие в вазе маки, и смотрит на потолок. Он прикусывает алые из-за привычки облизывать губы, делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Юнги не нужно искать запах Эмира в вещах и точно не нужно его вспоминать, потому что он сам им пропитан, и даже время, которое призвано стирать все, его не перебьет. Он зарывается руками под подушку и больше не видит потолка. Он видит его глаза, пламя, которое вспыхивает на их дне, когда он смотрит на него. Он видит его редкую и, кажется, обращенную всегда только к нему улыбку, и улыбается в ответ. Юнги не сходит с ума, он безумно сильно тоскует по своему мужчине. Всю короткую встречу вчера он не дышал. Весь их диалог он не слышал биты своего сердца, и знает, что оно не билось. Ошибаются те, кто говорят, что только при объекте их желаний сердце и бьется, только при нем они и живут. Неправда. Юнги даже своему сердцу запрещает отвлекать его от Эмира. Когда Эмир рядом, для Юнги умирает весь окружающий его мир, умирает он сам, потому что есть только альфа, с которым он поклялся быть до самого конца и слово не сдержал. Солнечные лучи ломятся внутрь, и омега, который почти не спал, понимает, что уже утро. Несмотря на бессонную ночь, он чувствует бодрость и у него хорошее настроение. Его настроение даже не портят воспоминания о вчерашнем разговоре с Хосоком. Нет никакого желания зацикливаться на кузене, ему хочется отдать все мысли во власть Эмира, что он и делает. Юнги бы стоило подняться с кровати, начать готовиться к занятиям, но мечтать об Эмире намного слаще перспективы выходить за пределы комнаты, где ничто не радует ноющее по любимому сердце. Только в своих мыслях Юнги в безопасности. Только в своих, возможно, так и обреченных остаться мечтами снах — он счастлив. То, как Эмир вчера смотрел на него, как касался его лица, вернуло Юнги в их недавнее прошлое, где их совместное будущее не ставилось под сомнение. Поразительно, как человек может думать о человеке двадцать четыре часа в сутки и ждать следующие, лишь снова бы вернуться в эти воспоминания. Страшно, что он возможно бы выбрал жизнь во сне, лишил бы себя нормальной жизни, лишь бы иметь вечное свидание с ним. Юнги ведь не трус, никогда себя таким и не считал, и даже сейчас готов бороться, хотя разум и подсказывает, что изменить некоторые вещи он не в состоянии. Иронично, что самое главное, что их связывает, и является причиной того, что они обречены держать дистанцию. Эмир ждет его решения, но Юнги понятия не имеет, как вообще можно в трезвом уме пойти на такое. Есть правила, которых нарушать нельзя, и лгут те, кто говорит, что для любви препятствий нет. Препятствие для их любви самое страшное — кровь, а ее не забыть. Как ему бороться с врагом, которого не победить? Постоянный поиск выхода из ситуации приводит к еще большим вопросам, и у него нет ответов ни на один. Юнги все-таки поднимается с постели, наспех приводит себя в порядок и, отказавшись от завтрака, берет с собой термос кофе и просит шофера отвезти его в церковь. Юнги никто не поможет, даже он сам не в состоянии себе помочь, поэтому он поедет в дом того, кто всегда был молчаливым слушателем, и в ком он находил утешение. Каждую неделю он вместе с папой посещал церковь, а после его смерти продолжил их традицию. Если бы папа был жив, то Юнги бы сейчас сидел, уткнувшись в его грудь, и молил бы его помочь ему хоть словами. Папы у Юнги нет, а от отца только видимость, поэтому он отправиться к тому, кто примет любую душу, даже падшую.

Церковь пуста, что неудивительно для этого времени в будни. Юнги проходит к скамье посередине, проводит ладонью по дереву и, опустившись на нее, молится. После молитвы он поднимает голову, следит за священником у алтаря, но не находит смелости к нему подойти. Пусть Юнги и верит в таинство исповеди, он знает, что не сможет рассказать священнику о своем самом большом грехе — о любви к брату. О такой любви он может рассказать только ему и без свидетелей.

— Я бы не хотел любить Эмира, — бормочет омега, следя за разбившейся о свою ладонь слезой. Каждый раз, когда Юнги произносит вслух его имя, ему хочется плакать. Слезы — его помощники, которые не дают ему задохнуться от щемящей грудь тоски. — Я никогда бы не совершил такой грех, не пошел бы на него осознанно. Хотя зачем мне лгать тебе, даже сейчас, когда я знаю эту страшную правду, мое сердце по прежнему целиком принадлежит ему. Меня без него будто бы и нет, — достает из кармана скомканную бумажную салфетку Юнги и утирает нос. — Я встаю по утрам, принимаю душ, завтракаю, езжу по делам, а с закатом солнца снова ложусь в постель. Я делаю все то, что делают люди, только я, в отличие от них, после каждого действия спрашиваю себя «как тебе кусок в горло лезет, ты ведь без него?», «как ты спишь, ведь у тебя нет его?», «как ты живешь, если легче было бы умереть?». Я делаю все, что делают другие, но я себя за это ненавижу. Я себе поражаюсь. Я должен разрушаться, а не выполнять как ритуал все эти действия. Наверное, именно про это и говорят остальные, что время лечит. Время не лечит, оно помогает маскироваться. Оно помогает нам, таким разбитым, оттачивать мастерство казаться нормальными. Но свое мастерство я тебе показывать не буду, — разбито улыбается. — Я умираю без него. Умираю каждый день, чтобы повторить все это же завтра. Я знаю, ты никогда меня не простишь, знаю, что дорога в рай для меня закрыта, и я навечно обречен платить муками души за этот грех, но я не прошу у тебя понимания или прощения. Я прошу меня выслушать, потому что мне больше некому рассказать, и я задыхаюсь. Я люблю его: люблю как брата, как часть моей семьи, мою кровь и плоть, и как альфу, с которым я хотел бы пойти к алтарю. Прости, — слышит себя со стороны омега и зажимает ладонью рот, чтобы рыданиями не привлечь внимание. — Я не буду просить тебя вернуть меня в прошлое и исправить ошибки, я пришел просить о другом, о том, наверное, о чем просят все любящие сердца. Я прошу тебя, береги его, — поднимает глаза, смотрит в пустоту безжизненным взглядом. — Пусть Эмир не знает страданий, его не настигнет беда, и он всегда будет сыт. Пусть он обретет свое счастье без меня, и даже если его счастье разорвет мою душу, забери ее, только оставь его в покое. Ты говоришь, любовь все терпит, всему верит, все надеется, все переносит. Я люблю его, и значит, такова моя участь. Сделай Эмира самым счастливым в мире и забери взамен мое, — Юнги приходится прикрыть ладонями лицо, чтобы скрыть не останавливающиеся слезы. Пусть разум и подсказывает омеге, что он все просит правильно, но обливающееся кровью сердце с счастьем любимого с другим никак не смиряется.

— Береги мою грешную любовь, — еле контролирует челюсть Юнги. — Я виноват перед тобой, но мы ведь не выбираем ее. Я не знаю, сколько во мне осталось силы и разума, но с каждым днем я чувствую, что больше не справляюсь. Любовь к нему сильнее всего. Сильнее моей обиды на него за то, что скрыл правду. Сильнее даже моей веры, — снова всхлипывает, — прости меня.

Вернувшись домой, Юнги до самого обеда проводит время с Джиеном. Они смотрят фильм, омега следит за тем, что старший принимает лекарства, а потом, оставив его с сиделкой, идет на шум в гостиной. Юнги чувствует пробежавшийся по спине холодок, когда видит общающегося с отцом Хосока, но побеждает желание спрятаться и твердо идет к мужчинам.

— Юнги, прости меня, — выпаливает Хосок под недоумевающим взглядом Исома, и омега забывает все, что хотел ему высказать. Альфа и правда выглядит виноватым, в глаза не смотрит и звучит искренним. — Я не хотел тебя обидеть.

— Что случилось? — все-таки спрашивает не удержавшийся Исом, но Юнги просит отца зайти к Джиену, а сам идет к креслу.

— Я солгу, если скажу, что нормально воспринял твое вчерашнее поведение, — тихо говорит Юнги, который не понимает, почему Хосок пугает его, даже когда выглядит как побитый щенок.

— Это не повторится, — подходит к нему альфа. — Я расстроился вчера и поддался эмоциям. Я просто хочу, чтобы тебе ничего не угрожало.

— Так и сам не угрожай, — поднимает на него глаза омега.

— Позволь загладить вину, — мнется альфа. — Можешь пообедать со мной?

— Не думаю, что это хорошая идея, — хмурится Юнги.

— Пожалуйста, я чувствую себя отвратительно из-за своего поведения, — просит Хосок. — И, честно говоря, я не ел со вчерашнего обеда, — улыбается.

— Хорошо, — не может не улыбнуться в ответ Юнги, — только ресторан выберу я.

На самом деле Юнги и сам бы не прочь разрядить обстановку, потому что нравится ему это или нет, но Хосок частый гость в их доме, и теперь еще и его работодатель. Омеге не хотелось бы шарахаться от него и поэтому он поможет ему сгладить углы.

Они приезжают в один из любимых Юнги индийских ресторанов, занимают место за столиком у окна, и омега рад, что Хосок не взял своих парней, и они могут пообедать как обычные люди.

— Ты не ходил в университет сегодня? — спрашивает альфа, поедая умопомрачительно пахнущий бириани с курицей.

— Твои, конечно же, доложили, — макает наан в баттер чикен Юнги.

— Это их работа.

— Я был в церкви, — коротко отвечает омега.

— Ты, как и папа, любишь говорить с Богом, — откидывается назад Хосок. — Дядя любил разговаривать с Богом, а на его пожертвования церкви можно было бы уже построить новую.

— Я верующий, — тихо говорит Юнги.

— Я знаю.

— И не будешь язвить, мол, как я мог полюбить родного брата? — смотрит в упор, будто бы от его ответа зависит и мнение Юнги о самом себе.

— Сама Библия говорит, возлюби ближнего своего, — смеется Хосок. — Плохая шутка. Ты ведь не знал.

— Спасибо, что понимаешь это, — бурчит омега, опустив глаза, — только теперь я знаю, и это ничего не меняет. Моя любовь к нему не уменьшилась.

— Всему нужно время, Юнги, ты еще придешь к этому, — кладет руку на его ладонь Хосок. — Можно за мгновенье влюбиться в человека, но чтобы забыть его порой и жизни не хватит.

— Поразительно, как такой понимающий альфа так и не нашел себе омегу, — издает смешок омега.

— Может и нашел, — пожимает плечами Хосок, улыбается как мальчишка, и Юнги забывает, что его кузен один из представителей преступного мира, и даже стоит наравне с Эмиром Си. Хотя, чему удивляться, ведь тот, кто нагоняет страх на всех остальных, укладывал Юнги спать на своей груди и до сих пор следует за ним тенью, поклявшись защищать до самого конца.

Обед проходит замечательно, несмотря на пару раз пойманные странные взгляды со стороны альфы. Юнги может и не имеет большого опыта общения с альфами, но этот взгляд ему уже знаком, и только когда один человек смотрит на него так, он получает от этого удовольствие. Долго на этом омега не зацикливается, предпочитает не грузить и так еле справляющийся с новой информацией мозг. Хосок подвозит его домой, к радости Юнги не делает попыток поцеловать в щеку, и уезжает. Поднявшись к себе, Юнги видит у двери большой букет маков и записку, которую прячет в кармане и открывает только после того, как закрывается у себя:

— Я не могу пережить даже мысль о тебе и другом альфе.

Эмир знает об обеде с Хосоком, и Юнги думать не хочет о том, что там надумал альфа. Он подзывает парня, который обычно забирает для него цветы, и, взяв ручку, пишет на обратной стороне записки:

— После тебя не может быть других.

Парень, забрав записку, покидает комнату, а Юнги, взяв цветы, любуется их красотой.

Он мог бы проигнорировать очередное послание Эмира, как и делал до этого дня, мог бы отправить в ответ очередные обвинения во лжи, просьбу не беспокоить его, но зачем? Глупо доказывать Эмиру, что ему плевать, так как он все, чем живет Юнги.

Эмир читает и перечитывает полученную записку, но радости от весточки не чувствует. Есть в этих словах вековая печаль, и Эмир ей тоже пропитан, потому что после Юнги не может быть других. И не будет.

<b><center>***</center></b>
Чимин только успевает натянуть на себя халат, как в номер президентского люкс проходит Эмир Си и взглядом указывает омеге на дверь. Чимин испуганно заглядывает за Эмира, боится, что Кристиан с ним и увидит его в таком виде с Намджуном, но Си словно читает его мысли и зовет своего второго помощника проводить омегу.

— Не можешь двинуться с места, пока хозяин не разрешит? — криво улыбается омеге Эмир и поворачивается к сидящему на диване в одних штанах Намджуну. Альфа медленно покуривает, ничто не беспокоит его после горячего секса, даже присутствие гостей.

— Можешь идти, Минни, — лениво тянет Намджун.

Чимин, который только этого и ждал, кивает и, прихватив вещи, пулей вылетает из номера.

— Вижу, хорошо провел время, — Эмир берет из вазы на столе яблоко и подбрасывает.

— С Чимином по-другому не бывает, — усмехается Намджун и, поднявшись, тоже идет к столу.

— Поэтому бьешь его? — пристально смотрит на него Эмир, но президента его взгляд не беспокоит, он берет графин с коньяком и наливает им выпить.

— Я не поднимал на него руку, — пригубив, отвечает Намджун.

— Нет, ты просто его душил, — отказывается от выпивки Эмир.

— А тебя беспокоит твоя проститутка? — со стуком опускает стакан на стол Ким.

— Меня беспокоит мой товар, — невозмутимо отвечает Си. — Он лучший в своем деле, и я не хочу, чтобы ты мне его подпортил.

— Тут не поспоришь, — обходит стол Намджун, а Эмир с улыбкой смотрит на старый шрам на его боку.

— Я ведь тогда нарочно промахнулся, господин президент, — скалится Си, продолжая гипнотизировать взглядом шрам. — Я пырнул тебя из-за срыва поставки много лет назад, во второй раз могу не промахнуться.

— Из-за шлюхи или из-за своего пса, которого кормишь с руки? — с ухмылкой спрашивает Намджун.

— Если еще раз я увижу на нем следы плохого обращения, наш контракт с тобой придется пересмотреть, — становится вплотную Эмир.

— Ты забываешься, — цокает языком Ким. — Эмоции застилают тебе глаза, и я теряю верного воина.

— Ты забываешься, ведь это ты работаешь на меня, а не наоборот.

— Так зачем пожаловал? — зло спрашивает президент. — Членами будем меряться?

— Тут ты проигравший, — усмехается Эмир. — Я улетаю в Париж в среду, до моего прилета ты должен решить вопрос с таможенниками, я не могу ввезти такую сумму.

— Ввезешь в виде вещей наших добровольцев, я уже решил, — отвечает Ким.

— Уважаю твой мозг, — хлопает его плечу Эмир. — Тогда до следующий встречи, — собирается уходить.

— Эмир, — зовет его Намджун, и альфа замирает на пороге. — Держи его подальше от Чимина, иначе пересматривать будет нечего.

— Ты ведь потеряешь больше, чем я.

— Я все еще могу тебе доверять? — не отступает Намджун.

— Полностью, — твердо заявляет Си.

— Ты ничего от меня не скрываешь? Верен слову, данному много лет назад? — пристально смотрит на альфу Намджун.

— Ты все еще сидишь в этом кресле, и я захожу к тебе без оружия, значит верен, — улыбается Эмир.

— В том-то и дело, оружие тебе, чтобы убивать, не нужно, — усмехается президент.

— Тоже верно, — подмигивает ему Си.

Эмир уходит, а Намджун, достав телефон, набирает Хосока.

— Я подумал о твоем предложении, на данный момент оно мне неинтересно.

<b><center>***</center></b>

— Мы потеряем половину состояния, — в шоке смотрит на босса Массимо, пока они едут в особняк Минов. — Мы не можем так рисковать!

— Столько лет я финансирую десяток людей и организаций, начиная от наемных убийц и заканчивая целыми синдикатами, чтобы Эмир Си гнил в земле, но ничего не срабатывает, потому что его люди работают слишком четко, и он осторожен, — кривит рот Хосок. — В этот раз я не буду экономить, и он сдохнет.

— Половину состояния ради его убийства? — никак не может смириться Массимо и, въехав во двор, останавливает автомобиль прямо перед лестницами.

— Пойми уже, мой дорогой итальянец, его смерть сделает меня самым богатым человеком в этом регионе, и я верну все, что сейчас придется потратить, — улыбается ему Хосок и идет в дом.

— Дядя, дорогой, — Хосок проходит в дом, оставив возмущенного Массимо во дворе, и идет к камину, у которого стоит Исом. — Как поживаешь?

— Есть, чем меня обрадовать? — нервно спрашивает Исом. — Я даже из дома не могу выйти, меня везде пасут, а денег все нет и нет.

— Скоро твой дорогой сынок умрет, — так же восторженно продолжает Хосок, — подавится лягушачьими лапками под Эйфелевой башней.

— Ты шутишь? — с подозрением смотрит на него Исом.

— Разве я умею шутить? — отвечает Хосок и краем глаза поглядывает на лестницу.

Юнги собирался спускаться вниз, когда услышал конец разговора отца и Хосока, которые теперь уже отправились на террасу. Он срывается к себе и, заперевшись, нервными шагами меряет комнату. Юнги понятия не имеет, причем тут Эйфелева башня и лягушачьи лапки, но четко слышал про смерть брата. Юнги знает, что речь не о Джиене. Неужели Хосок все это время туманил его разум, изображал заботу, а сам готовился убить Эмира? Хотя, чему тут удивляться, Юнги ведь известно, что их конкуренция началась еще много лет назад и в их кругах все дела решаются кровью. Омегу аж трясет от мысли, что на Эмира возможно будет совершено покушение, которое готовят отец и кузен, и он его потеряет. Поддаваться эмоциям и истерить сейчас нет времени. Он должен предупредить Эмира, должен рассказать ему о заговоре, спасти своего любимого, а потом уже можно и поплакать, потому что Юнги скорее умрет, чем позволит себе мгновенье жизни без Эмира, ходящего по этой земле. Он дожидается, пока Хосок покидает особняк, и радуется, что тот к нему не зашел, иначе бы точно что-то заподозрил, потому что на омеге лица нет. Юнги набирает выжженный на сердце номер и с ужасом понимает, что он недоступен. Тогда он требует вызвать к нему парня, который носит цветы, надеясь передать через него сообщение Эмиру. Прислуга докладывает, что у него сегодня выходной, и Юнги, не долго думая, наспех переодевается и спускается вниз. Отец в кабинете, в гостиной никого нет, он выскальзывает во двор, и, сказав охране, что погуляет в саду, отправляется в беседку. Просидев в вечернем холоде минут двадцать, омега следит за передвижением охранников, и как только они сворачивают за дом для обхода, бежит к калитке из сада и выбегает наружу через задние ворота. Он не должен никому докладывать о своих передвижениях, и мог бы сказать отцу, что поехал в центр, но лишних вопросов и «хвоста» лучше избегать, тем более, учитывая, с кем он хочет встретиться.

Юнги знает, где обычно отсиживаются приставленные к нему для круглосуточного наблюдения парни Эмира, и сам бежит за переулок к уже направляющемуся к нему внедорожнику.

— Мне нужен Эмир, — выпаливает омега, как только альфы спускают стекло. Они кивают ему на заднее сиденье и тянутся за телефоном. Юнги продрог, пока сидел в беседке, он отогревается в теплом автомобиле, который выезжает на дорогу, и, увидев подъезжающий брабус, мигающий им фарами, выскакивает и бежит к нему. Эмир успевает только разблокировать дверцу, как Юнги взбирается в автомобиль и бросается на его шею.

— Лисенок, заболеешь, — с трудом отлепляет его от себя альфа и смотрит на раскрасневшиеся от холода щеки. — Что случилось? — Эмир целует его в лоб, поглаживает, чувствует, как дрожит омега.

— Они хотят тебя убить, Эмир, они хотят… — тараторит запыхавшийся парень.

— Ничего, — мягко улыбается ему альфа и, потянувшись назад, достает брошенный на сиденье пиджак, пытается укутать в него омегу.

— Ты не понимаешь! — злится на, кажется, не слушающего его мужчину Юнги, и бросает пиджак обратно. — Он сказал, что ты подавишься лягушачьими лапками под Эйфелевой башней!

— Я не люблю лягушачьи лапки, — снова тянет его на себя Эмир, который готов получать угрозы жизни каждый день, лишь бы его сердце так срывалось в его объятия. Юнги такой маленький, если Эмир обхватит его обеими руками, то может спрятать от всего мира, жаль, что его любимый не из тех, кто будет прятаться. Он гладит его скулы, рассматривает каждый шрамик, каждую ранку на губе, ресницы, которые, стоит им подняться, убивают для Эмира всю остальную картину мира.

— Это не шутки, — начинает обижаться Юнги, дует губы, в жертву которым Эмир привел бы самого себя.

— Это не шутки, но тебе нечего бояться.

— Если ты умрешь, если тебя убьют, Эмир, я убью себя! — рычит разъяренный омега. — Клянусь, я даже на секунду здесь не останусь!

— Не говори так, — мрачнеет альфа и наконец-то отодвигается. — Я не умру, а даже если бы умер, я бы сильно разозлился, если бы ты посмел сделать такое.

— Я не хочу без тебя, — всхлипывает Юнги, понимая, что сказал лишнее, и прижимается к нему.

— Ты никогда не будешь без меня, — крепко обнимает его Эмир, чувствует, как отчаянно он цепляется за него. — Мы всегда будем весте, я тебе обещаю.

— И умрем в один день? — снова отстраняется Юнги и, не выдержав его взгляда, опускает глаза. — Прости, но на твою смерть я согласен только в этом случае. Мне кажется, что ты не понимаешь, как сильно я боюсь потерять тебя.

— Никто не понимает этого настолько хорошо, как я, — обхватывает ладонями его лицо альфа. — Но я не позволю этому прогнившему миру остаться без такого прекрасного цветка.

Юнги цепляется пальцами за его запястье, позволяет ему гладить себя по щекам и, не отрывая взгляда от его находящихся в паре сантиметрах губ, шепотом просит:

— Поцелуй меня.

Эмир, который только этого и ждал, а сам осмелиться не мог, тянет его на себя и целует. Он целует его сперва мучительно нежно, аккуратно, будто бы делает это впервые, не верит, что он рядом, что настолько близок, отказывается от кислорода, принимает его через губы омеги. Понемногу поцелуй переходит в жадный, он раскрывает его губы, берет в плен язык. Юнги ему не уступает, он, не отпуская его, переползает на его колени, прибавляет звук играющей из колонок Лане, которая поет о том, как распадается на части, когда она с ним, и второпях стаскивает с себя толстовку, под которой ничего нет. Эмир сразу прячет его в своих объятиях, согревает, и Юнги кажется, что никакого расставания не было, ведь если бы оно и правда было, то он бы не выжил. Как бы он ходил по земле эти дни без него, как бы засыпал, если не на его груди. Ему ад прошлых дней просто приснился, а реальность такова, что они одно целое, и их не разлучить. Он обвивает его шею, шепчет в губы, что мерзнет, Эмир касается, разводит костры на бледной коже, каждый сантиметр которой — его место преклонения. Он снова целует его, он в отличие от Юнги знает, что это не сон, и что в любой момент может потерять это ощущение абсолютного счастья, которое накрывает его только рядом с ним. Эмир осыпает поцелуями его лицо, пока омега, разрывая пуговицы на его груди, пытается избавить его от рубашки. Его движения торопливы, пальцы не слушаются, у жадного до его тела Юнги ничего не получается, и он, прильнув к его груди, обиженно выдыхает:

— Оно мое.

— Всегда только твое.

Юнги поднимает голову, снова целует и резко успокаивается. У него дрожат руки, то ли от холода, то ли от нервного напряжения, он прячет их между ними, сопит ему в грудь, и Эмир чувствует, как мокнет под его лицом рубашка.

— Лисенок, — обхватывает ладонями его талию Эмир. — Ты совсем плохо ешь. Буду кормить тебя с руки, — поглаживает спину, выступающие ребра, касается губами острых плеч.

— Эмир, почему я это делаю? — Юнги продолжает тихо плакать, спрятав лицо на его груди, не дает альфе видеть его слезы, не знает, что тот их и так чувствует. Что под рубашкой Эмира раны открываются, что бессильный перед его слезами мужчина сам себя изнутри сжирает.

— Ты скучаешь, — вжимает его в себя Эмир, гладит волосы цвета крови.

— Но мне нельзя, нам нельзя, — Юнги все-таки поднимает голову, смотрит глазами, в которых блестят слезы, режет Эмира без ножа.

— Я тоже скучаю, лисенок, — убирает с его лба волосы Эмир. — Так сильно скучаю, что согласен не прикасаться к тебе, лишь бы ты жил у меня дома, лишь бы я тебя видел, дышал твоим запахом. Прошу тебя, не наказывай нас так, вернись ко мне. Вернись хотя бы как мой маленький братик. Позволь мне ухаживать за тобой, дарить тебе лучшее из этого мира и просто быть твоим слугой. Я даже на это согласен.

В ответ только всхлипы, Юнги больше в его глаза не смотрит, торопливо натягивает на себя толстовку.

— Юнги, пожалуйста, — удерживает его за запястье альфа, не позволяет отодвинуться, боится, что омега уйдет, и тот, про кого говорят, у него есть все, останется без ничего.

— Мне надо идти, — продолжает прятать глаза омега. — Меня будут искать, — соскальзывает с колен Эмира, накрывает его снежной лавиной.

— Я не могу без тебя и не знаю, сколько продержусь, — все равно не отпускает его руку Эмир.

— Не езжай в Париж, — обхватывает в ответ его ладонь Юнги и подносит к губам. — Умоляю, не делай этого, — целует покрытые коркой костяшки.

— Ты ответишь мне, когда я вернусь? — с надеждой спрашивает альфа. — Переедешь ко мне? Клянусь, я к тебе не прикоснусь, я просто буду заботиться о тебе.

— Не езжай в Париж, — повторяет омега, у которого снова дрожат губы.

— Тебе нечего бояться, лисенок, я бессмертный, — улыбается, хотя и не хочется, Эмир, все пытается успокоить явно переживающего омегу. — Вернись ко мне, и я стану непробиваемым.

— Эмир, я серьезно, — с обидой говорит Юнги.

— Я тоже, ты не представляешь, как меня охраняют. Я буду ждать твоего ответа.

— Дай мне время, дай понять, как быть, — тихо просит Юнги. — Я был сегодня в церкви.

— Я знаю.

— Все вы знаете, — бурчит омега.

— Не доверяй ему, лисенок, — мрачнеет Эмир.

— И не думал, — твердо говорит Юнги. — Если он навредит тебе, я убью его.

— Какой ты у меня смелый, — нагнувшись, целует его в щеку альфа. — Но эти руки дарят любовь, смерть буду нести я.

— Ты дашь мне время? — несмело спрашивает Юнги, прежде чем закрыть дверцу.

— Оно у тебя есть, иначе я бы заблокировал двери и забрал тебя прямо сейчас, — смеется Эмир.

— Ты этого не сделаешь, — щурится омега.

— Не сделаю, — выдыхает Эмир. — Я не сделаю ничего, что ты не разрешишь. Потом, как и сказал, просто тебя украду.

— И запрешь, — улыбается сквозь слезы Юнги.

— И запру, — целует его в нос Эмир, и Юнги закрывает дверцу.

— Не надо ехать за мной, — шипит омега, не понимая, почему в шаге от него движется брабус. — Тебя же увидят.

— Я не еду, я ползу, — заявляет опустивший стекло Эмир.

— Ничего со мной не случится, это мой переулок, и то, там за углом круглосуточно стоят твои люди, — возмущается омега.

— Я уеду, когда увижу, что ты вошел в ворота, — невозмутимо отвечает альфа. — На дворе ночь, а ты слишком красив.

— Пока, — бежит к воротам Юнги, лишь бы Эмир поскорее уехал и не нарвался на конфликт с отцом.

Юнги приходится пару минут погулять во дворе, чтобы убрать с лица глупую улыбку и успокоить рвущееся наружу сердце. Свежий воздух не особо помогает, потому что следы Эмира на нем только расцветают. Он проскальзывает к себе и, завалившись на кровать, обнимает подушку и предается мечтам. Именно в таком виде через полчаса его находит заехавший к дяде Хосок.

— Ты забыл постучаться? — присаживается на постели явно недовольный выходом из мира грез омега.

— Я не стучал, — идет к нему Хосок и останавливается у изножья кровати. Альфа в черном, его отросшие за время пребывания на родине волосы зачесаны назад, и взгляд ни сулит ничего хорошего. Юнги знобит в присутствии Хосока даже когда тот улыбается, а прямо сейчас ему кажется, что в кожу вонзились сотни игл, которые со следующими словами пройдут насквозь. — Где ты был?

— Я должен докладывать тебе о передвижениях? — спрыгивает с постели Юнги, планируя скрыться в ванной, лишь бы альфа его оставил, но Хосок ловит его за запястье и с силой тянет на себя. Юнги, не ожидающий такого, чуть не падает на пол и, не скрывая ужаса в глазах, трет запястье.

— Что ты себе позволяешь? — рычит на него собравшийся позвать брата омега, но Хосок обхватывает пальцами его горло, и кажется, приподняв над полом, вжимает в стену. Юнги уверен, он умрет не от того, что задохнется, а от взгляда, который вселяет животный ужас.

Хосок ему не отвечает, вместо этого он внюхивается, и Юнги замечает, как пульсирует венка на его шее. Прямо сейчас это не просто венка, а смертный приговор, потому что омега прекрасно понимает, что, а точнее, кого на нем унюхал его психопат кузен.

— Ты настолько тупой, что побежал к нему? — встряхивает омегу за плечи Хосок, и Юнги, испугавшийся не за свою жизнь, а за то, что больше уже Эмира никогда не увидит, начинает плакать. — Прикрываешься нравственностью, а сам позоришь имя семьи! Надоело изображать невинность? Что о нас подумают?

— Пусти, — хрипит захлебывающийся в рыданиях омега, молит небеса, чтобы отец или брат поднялись наверх.

— А то что? Пожалуешься своему любовнику? — скалится Хосок, взглядом нутро выскабливает. — Ты и слова отныне ему без моего разрешения не скажешь, иначе в твоем же саду я вырою две могилы, тебе, может, и не успею, твой ебарь тебя спасет, но две там точно будут, можешь не сомневаться, — разжимает пальцы, и обессиленный омега, рухнув под его ноги, потирает покрасневшее горло. Альфа идет к тумбочке, берет с нее мобильный омеги и со словами «это тебе больше не понадобится» убирает его в карман.

— Смой с себя эту вонь и спустись на ужин, — к облегчению Юнги, идет к двери Хосок. — Я заказал невероятно вкусную пасту. Не заставляй меня долго ждать, иначе я снова приду, — на самом пороге улыбается, доводит заходящегося кашлем парня до внутренней истерики.

Юнги с трудом заставляет себя подняться и идет в ванную. Он стоит под душем минут десять, вздрагивает на каждый шорох, а потом второпях натягивает на себя первую попавшуюся одежду и, уговаривая себя не лечь на пол, спускается вниз. Еще одного визита в спальню Хосока он не переживет.

Это чувство было с Юнги с самого детства, Хосок всегда его пугал. Омега не знает конкретной причины этому, но, видимо, это было его нутро, которое подсказывало держаться подальше от этого безумного альфы, меняющего свои эмоции за секунду, а Юнги к себе не прислушался. Он сам своими руками закопал это чувство, убедил себя, что ошибался, снял защитные барьеры, и сейчас, столкнувшись с ним, чуть не испустил дух. Поразительно, насколько можно заблуждаться в том, что знаешь человека. Юнги снова ошибся, и в этот раз это чуть не стоило ему жизни. Юнги идет до стола, за которым мило беседуют его родные и Хосок целую вечность. Каждый следующий шаг грозит стать последним, но рассыпаться в комнате, где главный враг держит нож у горла его брата — непозволительная роскошь. Юнги сейчас не готов принять бой, у него нет ни плана, ни поддержки. Все, что ему нужно — закончить эту ночь, а потом он даст отпор. Потом он заставит кузена пожалеть о каждом слове и прикосновении. Если он не успеет, то Эмир это сделает. Сейчас нужно подыграть. Юнги садится рядом с братом, не может даже для вида потянуться за приборами, потому что зажатые между коленями руки никак не перестанут дрожать. К ним присоединяется помощник Хосока, Исом лично разливает вино, а Юнги не находит даже сил улыбнуться в ответ Джиену, положившему в его тарелку любимый чесночный хлеб. Отец как ни в чем и бывало обсуждает новости биржы, Джиен комментирует, Юнги так и сидит, уставившись в свою тарелку, и чувствует, как у него на лбу образуется дыра из-за взгляда Хосока.

— Почему не ешь?

Юнги вздрагивает, и рад, что никто кроме того, кто задал вопрос, этого не замечает.

— Нет аппетита, — с трудом выговаривает омега.

— Как дела с учебой? — поворачивается к нему отец, но сил, чтобы выговорить еще пару слов у Юнги уже не осталось, и он вопрос игнорирует.

— Ты заболел? — не сдается Исом.

— Отвечай, — вроде спокойно говорит Хосок, но из-за льда в его голосе в омеге сердце замерзает.

— Нормально.

— Он умница, — улыбка озаряет лицо Хосока, и Юнги представляет, как воткнул бы вилку, на которую альфа накалывает пенне, ему прямо в глаз, стер бы ненавистную улыбку навсегда.

— Он учится, еще на днях и мне помогать будет в офисе, — продолжает тем временем Хосок.

— Я плохо себя чувствую, — выпаливает омега и резко поднимается на ноги. — Я хочу пойти к себе.

— Сядь, — железным тоном заявляет Хосок, и Юнги снова опускается на стул. — Я заказал твой любимый десерт, ты его попробуешь, а потом пойдешь спать. Утром я сам отвезу тебя на занятия.

— Я не пойду, — поднимает глаза омега, который под столом уже разодрал свои руки.

— Пойдешь, — расползаются в улыбке губы Хосока, а в глазах мертвое черное море.

К десерту Юнги так и не прикасается, сидит прибитый к стулу еще полчаса и, обрадовавшийся тому, что Джиен зовет его к себе, покидает гостиную. Следом за ним в кабинет уходит Исом, которому надо переговорить с кем-то из своих партнеров.

За столом гостиной остаются двое альф, медленно попивающих кофе.

— Вы были правы, босс, он ему все передал, — закуривает после вкусного ужина Массимо.

— На это и был расчет, — усмехается Хосок, — мой глупый кузен считает меня идиотом.

— Что будем делать дальше?

— Наслаждаться кофе, кто знает, может это последние вечера, когда по этой земле ходит Эмир Си, — хищно скалится.

<b><center>***</center></b>

Юнги выключает будильник, который можно было бы и не ставить, учитывая, что он глаз за ночь не сомкнул, и поворачивается на другой бок. Как ему встать с постели и изображать весь день, что у него все нормально, если он вчера даже час за ужином не выдержал? Хосок нажимает на больные точки, и у него это пока получается, потому что Юнги его побаивается, но это не будет длиться долго. Юнги больше никому не позволит решать за него и указывать, как ему жить. Этим Юнги и занимался всю ночь, он вспоминал все, через что ему уже пришлось пройти, и убеждал себя, что если тогда не сломался, то и сейчас не сломается. Хосок пожалеет о том, что сказал и что сделал, и пусть сейчас в омеге нет сил даже дойти до ванной, он ее вновь обретет. У его силы черные как ночь глаза, железная хватка и острый взгляд. Эмир научил его быть сильным, и как бы омега этому ни противился, он таким стал. Юнги не может подвести семью, пусть она таковой никогда ему и не была, не может подвести Эмира, но самое главное, он не может подвести себя. Всю свою жизнь Юнги слушался и повиновался: Бога, родителей, альф, которые пытались заставить его прожить жизнью, которую он не выбирал. А Юнги попробовал выбрать сам. Он сделал это впервые, поступив так, как от него никто не ожидал — он вложил руку в ладонь Эмира. Юнги устал винить в своих бедах всех вокруг, пусть так оно и было. Сейчас он понял, что, делая выбор сам, обретает или хорошее, как это было с Эмиром, или плохое, в котором можно никого не винить и достойно нести ответственность, ведь это результат его и только его выбора. Хосоку Юнги не напугать, и все что он говорит, по сути просто угрозы. Омега, которого он вчера душил, давно не такой, каким был раньше. Этот Юнги переродился. Этот Юнги видел монстров и смотрел в глаза смерти. Хосок ошибается, если думает, что время и трудности не отполировали характер кузена, и тот будет дрожать перед ним как осиновый лист. Юнги посмотрит в глаза своему страху, но сперва он вызовет подмогу. Он не один в этой войне, и как он готов прикрыть Эмира своей грудью, так и альфа всегда рядом с ним. Омега вызывает парня, который приносит ему маки и записки, и садится за трюмо, надеясь с помощью макияжа скрыть свой изможденный вид и избежать лишних вопросов. Вместо парня в комнату стучится другой помощник и докладывает, что тот уволился по собственному желанию еще вчера. Юнги отпускает прислугу и застывшим взглядом смотрит на свое отражение в зеркале. Хосок сделал очередной ход, отрезал его канал связи с Эмиром, но он ошибается, если думает, что омега не найдет выход.

Хосок вчера не солгал, когда Юнги спускается вниз, альфа уже сидит на диване в гостиной, пьет кофе с отцом и как ни в чем не бывало улыбается омеге.

— Доброе утро! — поднимается на ноги Хосок, у которого, в отличие от Юнги, явно прекрасное настроение. — Будешь завтракать или сразу поедем?

— Нет аппетита, — цедит сквозь зубы омега и, кивнув отцу, идет прямо на выход. Альфа двигается за ним, как тень, и Юнги стоит огромных усилий не пуститься в бег.

В салоне автомобиля Юнги Хосока демонстративно игнорирует, смотрит в окно и злится, что они никак не доедут.

— Ты меня не так понял, — останавливает машину у ворот учебного заведения Хосок и блокирует двери. — Я, может, был и груб и за словами не следил, но я не хочу тебе зла.

— Тогда убей себя, — с вызовом смотрит на него омега, который при этом вздрагивает из-за каждого его движения. — Единственное зло в моей жизни — это ты.

— Как жестоко, — закатывает глаза альфа. — Ты слишком мал и глуп, ты не знаешь, что такое хорошо, а что плохо, но ничего, я тебя научу. Я тебе перевоспитаю.

— Эмир тебе этого не простит, — шипит Юнги, прекрасно видит, как наливаются красным глаза мужчины, которого одно имя противника заставляет терять контроль. Юнги ходит по тонкому льду, провоцирует того, на кого у него не хватит сил, но видеть то, как крошится напускная самоуверенность Хосока, то еще удовольствие. — Он тебя на куски порежет, а я буду точить для него ножи, — добивает омега и дергается к двери, когда Хосок, подавшись вперед, хватает его за волосы. Юнги уверен, что его лицо встретится с бардачком, но альфа разжимает пальцы и разблокировывает двери.

— Я хочу, чтобы ты увидел его падение, — абсолютно спокойно говорит Хосок. — Хочу, чтобы ты увидел его смерть. Я не убью тебя, я разобью тебе сердце. Это будет куда больнее, — усмехается вслед пулей вылетевшему из атвомобиля парню.

В университете Юнги весь в мыслях, даже не с первого раза откликается на зов преподавателя, все думает о своем положении и не замечает, как на него смотрят и шушукаются его недоброжелатели. Перед последней парой Юнги заходит в туалет с одолженным у однокурсника телефоном и наспех набирает номер Эмира. Телефон то ли выключен, то ли вне зоны доступа. Юнги только собирается отправить сообщение с просьбой о помощи, как дверца кабинки распахивается, и он видит остановившегося напротив Сонуна и его прислужников.

— Я и в туалет пойти без сопровождения не могу, — нервно улыбается Юнги и собирается закрыть дверь, как двое омег, схватив его за руки, вытаскивают наружу и толкают к раковинам.

— Это уже применение насилия, — потирает бок старающийся не поддаваться панике Юнги и готовится дать сдачи.

— Пожалуешься? — наступает на него Сонун, который на голову выше, и, грубо отобрав телефон, швыряет его в открытое окно. — Пойдешь плакать к своим папочкам, шлюха? То ламбо, то гелик твою тощую задницу по очереди сторожат.

— Это был не мой телефон, — вздыхает Юнги, которого заботит только то, что он так и не смог связаться с Эмиром. — Ты что, мне завидуешь? — не зная, ковыряется в правильной ране омега, который и представить не может, что кто-то может пожелать его жизнь.

— Завидую участи шлюхи? — рычит взбесившийся Сонун, ведь правда всегда бьет больно. Да, Сонуну завидно, более того, его распирает от злости, что этот сынок бывшего министра и так затмевал его своей красотой, забирал все внимание, а теперь еще своими альфами доказывает, насколько он лучше него.

— Я сейчас выйду отсюда, и мы все забудем, — поправляет рубашку Юнги. — Я не хочу конфликтов, поэтому я тебя за эту выходку прощаю, — он пытается обойти противника, но Сонун резко бьет его в лицо, и не успевает омега опомниться, как следом и в живот.

— Урод, — шипит скорчившийся от боли на полу Юнги, и как только первые спазмы отпускают, бросается на Сонуна дать сдачи, но его хватают за руки остальные двое парней. Юнги все равно удается вырваться, но когда его кулак приземляется на грудь Сонуна, он чувствует, как его щеку заливает теплая кровь, и в ужасе отшатывается назад. В туалет с криком вбегает один из учителей, и Юнги видит, как в рукаве Сонуна исчезает пилка для ногтей.

— Мы просто шутили, — Сонун выдергивает пару салфеток, передает все еще шокированному произошедшим Юнги и помогает ему поправить одежду.

— Не приходи больше, если жизнь дорога, — шепчет Сонун ему в ухо, пока учитель требует Юнги пройти к медсестре.

— Ты самая меньшая моя угроза, — грубо толкает его в грудь Юнги и, придерживая окровавленную щеку, выходит прочь. Юнги отказывается идти к медсестре и торопливо покидает университет. Сонун и его прихвостни понятия не имеют о том, через какой ад проходит Юнги, и какую роль в его жизни играют двое альф. А ведь это всегда так. Каждый, кто мечтает о выставленной на показ красивой жизни другого, не ожидает услышать в ответ «я тебе такой не желаю». Люди слишком хорошо играют роль «у меня все хорошо», настолько, что порой даже после того, как они раскрывают правду, им не верят. Только Юнги не играл. Если присмотреться, то все ответы можно найти на дне его глаз, жаль, что ни Сонун, ни собственный отец ни разу этого не попробовали. Хотя, может, людям удобно не замечать. Сонун ошибается, если думает, что Юнги спустит ему это с рук, но все это потом. Сейчас он срочно должен связаться с Эмиром. Утром, когда Хосок вез его на занятия, Юнги заметил машину с парнями Си за поворотом и решил, что больше он домой не вернется. Они заберут его к Эмиру, этот ад закончится, а к тому, который ждет его после смерти, он уже готов. План Юнги разбивается за воротами, где его встречают люди Хосока, и омега, поняв, что скрыться без вариантов, покорно следует к внедорожнику. Дома Юнги смотрит на уродливый красный шрам прямо на скуле и вспоминает слова Эмира о том, что тот не понимает, почему его такого чудесного обижают.

— Потому что я есть, — говорит своему отражению Юнги. — Мне просто не нужно было рождаться.

Юнги заканчивает переодеваться, как к нему стучится Джиен, и не успевает парень ответить, как альфа уже стоит на пороге. Джиен сразу же бросается к брату, увидев его лицо, и допытывается, кто это сделал.

— Просто буллинг в университете, — пытается уйти от неприятного разговора Юнги.

— Это уже не буллинг, а нападение, завтра я пойду с тобой, — решительно заявляет альфа.

— Не надо, я сам разберусь, — хмурится омега и идет вниз. Не хватало еще Джиена в омежьи разборки впутывать.

— Ты сказал, если бы вам не помешали, он бы изрезал тебе лицо, — догоняет его в гостиной Джиен. — Так это продолжаться не будет.

— Что именно?

Юнги подпрыгивает на месте, услышав ненавистный голос, и понимает, что уже поздно прятаться, потому что Хосок идет прямо на него.

— Что с твоим лицом? — останавливается напротив Чон и скрещивает руки на груди.

— Не твое дело, — огрызается Юнги.

— Не груби мне, малыш, — не пропускает его альфа.

— А ты не лезь, — все-таки обходит его Юнги и идет на террасу.

— Он не в духе, лучше не подходить — убьет, — смеется Джиен.

— Ему кто-то лицо испортил, конечно, он не в духе, — нахмурившись, смотрит на него Хосок. — Ты знаешь, кто это сделал?

— Без понятий, — вздыхает Джиен. — Кажется, с омегами в универе подрался.

После ужина Юнги соглашается поиграть в настольные игры с Джиеном, который полдня провалялся овощем из-за того, что плохо переносит лекарства. На самом деле он решает не просто составить компанию Джиену, но пусть и на два часа уйти от грызущих его мыслей. Юнги никак не может покинуть дом, потому что за ним по пятам ходят люди Хосока, попытка связаться с Эмиром по телефону тоже ни к чему не привела, потому что альфа или поменял номер, или так его и не включил. У Юнги развивается паранойя, он вздрагивает на каждый шорох со двора, все надеется, что хотя бы этой ночью Хосок не заявится, и он сможет немного подышать. Юнги не отступит, не сдастся, будет воевать до последнего, но он не может переносить физическую близость с ним. Даже в огромной гостиной он чувствует себя загнанным в клетку рядом с Хосоком. У Юнги никогда не было такой реакции ни на кого, и даже во времена, когда он боялся Эмира и не знал, чего от него ожидать, он так не боялся одного его присутствия. Он ждал от Эмира ударов, даже насилия, слушал его недвусмысленные намеки на близость, но выворачивает его от страха вперемешку с отвращением именно рядом с Хосоком. Альфа этой ночью не приходит, и радостный Юнги впервые за последние сутки засыпает спокойно. Утром он найдет выход, и даже если по пути в университет добраться до парней Эмира не получится, он сбежит с занятий.

Утром Юнги будит прислуга, доложившая, что его ждут, и сердце омеги ухает в пропасть. День не сулит ничего хорошего, если он начинается с Чон Хосока. Юнги идет к лестнице в пижаме, решив, что точно с ним в университет не поедет, и видит альфу, у которого в руках два бумажных стакана кофе.

— Переоденься, поедем кое-куда, — громко объявляет Хосок.

— Я не хочу, — коротко отвечает Юнги.

— Я не спрашивал.

— У меня занятия, — идет вниз Юнги, намереваясь прихватить с кухни банку энергетика.

— Судя по времени и по твоему виду, ты туда не собирался, — ухмыляется двинувшийся за ним Хосок. — Я могу тебя заставить, но обещаю, это всего лишь на пару часов, а потом ты снова будешь сидеть у себя и плакать о своем ненаглядном. Его, кстати, нет в стране, так что не старайся.

— Он в Париже? — разворачивается лицом к нему побледневший омега.

— На неделе моды, очередной своей шлюхе одежду выбирает, — усмехается Хосок, рассматривая шрам на его лице.

— Тебе меня этим не задеть, — не важно, как сильно он пугает Юнги, знать об этом будет только сам омега. — Я в Эмире не сомневаюсь.

— Как это трогательно, — кривит рот Хосок. — В любом случае, переоденься, я жду тебя, не нужно меня злить. Ты знаешь, что это не в твоих интересах. Можем взять и твоего братца. Как думаешь, ему понравиться наш диалог? Не захочет ли он вмешаться и дать мне повод протестировать новое оружие?

— Ну ты и мразь, — цедит сквозь зубы Юнги. — Мне нужно быть на четвертом уроке.

— Будешь, — цокает языком Хосок и пропускает омегу обратно к лестнице.

Юнги залетает в комнату и вместо того, чтобы переодеваться, падает на кровать. Он же предупредил Эмира о Париже, неужели альфа к его словам не прислушался? Что, если прямо сейчас жизни Эмира что-то угрожает? Что, если именно поэтому Юнги и не может до него дозвониться? От этих мыслей хочется выть. Юнги обхватывает руками голову, просит себя успокоится и начинает глубоко дышать. Так и с ума сойти можно, но даже безумие сейчас роскошь для омеги. Эмир умный, он точно умнее Юнги, и он себя в обиду не даст. Юнги нужно дождаться своего любимого, нужно протянуть эти дни без него, а потом забыть о всем плохом на его груди. Он не позволит Хосоку сломать себя и не позволит Эмиру, вернувшись, вместо него найти груду пепла. Юнги поднимается на ноги и, направившись к гардеробной, берет аккуратно сложенные помощником по дому клетчатые серые брюки, черный свитер и бежевое пальто. На ноги омега надевает лоферы. Несмотря на злость на Хосока, он забирает у него кофе и нарочно шумно его пьет, всем своим видом показывая, что не настроен на разговор. К радости Юнги, Хосок всю дорогу занят переговорами, от телефона не отрывается и омегу не трогает. Юнги удивляется, что они приезжают в большой загородный клуб, и еще в автомобиле заявляет, что ему не до спа и горячих источников.

— Ограниченный ты у меня, — смеется Хосок. — Здесь находится крупнейший стрелковый комплекс, хочу научить тебя стоять за себя.

— Я могу делать это и без оружия, — кривит рот Юнги.

— Конечно, ведь твои слова без ножа режут, — с издевкой тянет альфа и открывает дверцу автомобиля. — Бред. Ты беззащитный слабак, научись оружие держать.

— Я это умею, — выходит вслед за ним Юнги.

— Вот и докажешь, — Хосок передает подбежавшему работнику спортивную сумку и, схватив омегу за запястье, буквально тащит за собой. На самом деле Юнги рад, что они приехали именно сюда, а не находятся в тесном помещении кофейни или ресторана. Утренний свежий воздух прочищает мозги, пахнет травой, и несмотря на невидимые цепи, привязавшие его к Хосоку, раздолье перед глазами внушает чувство свободы.

Через пятнадцать минут они стоят на открытом стрельбище, впереди них расположены бумажные «ростовые» мишени в виде силуэта человека. Юнги решает, что быстрее закончат — быстрее он от Хосока избавится, поэтому без слов берет протянутый ему пистолет и еле давит в себе желание выстрелить в упор в альфу. Юнги не выстрелит, он не возьмет на душу очередной грех, но не отрицает, что жаждет этого каждой клеточкой. Хосок читает это в его глаза, усмехается, а потом легонько тянет омегу в сторону и ставит напротив второй мишени слева. Сам альфа останавливается позади него.

— Целься внимательнее, — обхватывает его руки со спины Хосок, заставляет Юнги дрожать из-за противных ему прикосновений.

— Один четкий выстрел, и я подарю тебе все, что пожелаешь, — шепчет ему на ухо Хосок, не отстраняется, продолжает водить по нему губами.

— Исчезни из моей жизни как тогда, много лет назад, другого я не хочу, — Юнги все сложнее противиться желанию выстрелить именно в Хосока. Альфа и понятия не имеет, с каким огнем играет.

— Меньше языком мели, лучше покажи, на что способен, — убирает руки Хосок, позволяя омеге прицелиться.

Юнги промахивается. Хосок вновь возвращается, помогает ему и отходит. Снова мимо. Юнги уже чувствует, как в нем разгорается азарт, старается фокусироваться на цели и вновь жмет на курок. Омега выстреливает, даже подпрыгивает на месте от радости, когда видит, что попал в мишень.

— Доволен? — с торжественной улыбкой поворачивается Юнги к Хосоку и замечает, что альфа смотрит за его спину.

— Более чем, — скалится Хосок, и Юнги, проследив за его взглядом, видит, как из-за мишени прямо на траву падает Сонун, у которого связаны руки и ноги. На груди омеги чернеет кровавое пятно.

— Нет, — роняет на траву пистолет теряющий связь с реальностью Юнги.

— Ты наказал своего обидчика, — не позволяет всему произошедшему быть кошмарным сном Хосок.

— Нет, — повторяет Юнги и срывается к полю, но Хосок ловит его поперек, и как бы омега не кричал и не брыкался, не дает ему вырваться.

— Ублюдок! — истошно вопит Юнги, бьет его по лицу, по плечам, но больно делает только себе.

— Эмир бы сделал, и ты бы простил? — сильно встряхивает его за плечи разъяренный альфа. — Он бы получил звание рыцаря за такое, а я ублюдок?

— За что? — приваливается к его груди обессиленный Юнги, и стоит Хосоку разжать руки, как падает на траву. — Зачем ты убил его?

— Нет, мой маленький, — поглаживает его по волосам так и стоящий напротив Хосок. — Это ты убил его.

— Я не знал, — прикрыв мокрыми от росы руками лицо, воет Юнги. — Я не знал, что там человек.

— Теперь знаешь, — опускается на корточки напротив него альфа, с нежностью смотрит на искаженное от ужаса и боли лицо. — Знаешь и запомнишь, что играть со мной не надо. Доложишь Эмиру о нашем пакте, и клянусь, он твою семью спасти не успеет. Тебя спасет. Не сомневаюсь. Но к отцу, который вышвырнул его как собаку прочь из своей жизни, он торопиться не будет. К твоему братцу-наркоману тоже. Я не просто вырежу всю твою семью. Я сделаю все, чтобы ты не забыл об этом убийстве, и, кто знает, может еще пара ошибок, и получишь пожизненное.

— У тебя нет совести, — задыхается от слез Юнги.

— Давно можно было понять, что этим миром правят такие как я, а не те, у кого она есть, — поднимает его с земли Хосок и волочит к ламборгини.